* * *
Мы с Суреном еще немного поболтали на кухне и решили лечь спать - оба были слегка уставшими. Главным образом из–за почти бессонной ночи на даче.
Нуся с Васей уложили нас в крошечной комнатушке без дверей. Вторая - та, в которой разместились они - вообще не была комнатой, это был аппендикс кухни. Они поерзали на своей узкой скрипучей тахте, болтая шепотом о чем–то веселом, с трудом сдерживая смех, и ушли.
- Мы пошли в баню! - крикнула Нуся. - До утра не ждите.
- Спокойной ночи! - сказали мы.
- Ну уж дудки! - хохотнул Вася и хлопнул дверью.
Я слушала дыхание Сурена, а сама старалась дышать неслышно. Мы были на расстоянии вытянутой руки друг от друга: я на раскладушке, а он рядом на полу. Уйти на освободившийся топчан никто из нас не решился тем не менее.
Но заснуть я не могла и здесь, в доме Сурена. Я ворочалась почти без мыслей. Точнее, их было так много, что сосредоточиться на чем–нибудь было трудно.
Глянув в очередной раз на часы - без четверти два, - я пошла на кухню: после острых шашлыков и соусов я никак не могла утолить жажду.
Дверь в комнате Сурена была открыта, горел тусклый зеленый свет.
Я заглянула. Он лежал по пояс обнаженный, в наушниках, руки за головой, ноги раскинуты в стороны под тонким одеялом, и казался спящим. Темные впадины подмышек, темная шерсть на груди и запястьях, почерневшие подбородок и щеки.
Меня заворожило это зрелище. Вероятно, любая женщина - вне зависимости от ее осознанных предпочтений - так или иначе реагирует на брутальность.
Я вошла. Сурен не шевелился. Спит? Не спит?..
Я села на край дивана.
Он резко открыл глаза. Потом сорвал наушники и замер.
Я скинула халат и осталась в тонкой ночной сорочке.
Сурен отодвинулся к стенке и откинул край одеяла.
Я легла к нему лицом и закрыла глаза.
* * *
Я закрыла глаза.
Сомкнутые веки и мерный стук колес надежно огородили меня от окружающего мира, и я возвратилась в свой.
Не знаю, долго ли мы лежали неподвижно. Сурен шевельнулся первым. Я открыла глаза - его лицо было рядом.
- Ты пришла, - просто сказал он.
Это было как… как пробитая брешь. Словно рухнули все стены, заборы… или что у них есть еще там.
Это его "ты"… Вот что было нужно!
- Я пришла к тебе.
Мне показалось, что даже голос мой сделался другим… или говорить стало легче.
- Не верю. - Сурен мотнул головой, словно отгоняя наваждение.
- Что ты слушаешь? - спросила я.
Он выдернул штекер наушников, и в колонках зазвучал старый альбом Криса Ри.
- Мне нравится.
- Мне нравится, что тебе нравится, - улыбнулся он.
Мы все так же спокойно смотрели друг на друга, как будто провели в этой позе полжизни. Сурен запустил свои пальцы мне в волосы:
- Зачем ты стрижешь такие густые красивые волосы?
- Это не я, это парикмахеры.
Он засмеялся.
- Я хочу увидеть твою гриву.
- Прямо сейчас и начну отращивать.
Он снова засмеялся. Я тоже.
Его ладонь сползла мне на шею. Он гладил пальцами ключицы, подбородок. Расстегнул верхние пуговицы сорочки, и рука двинулась к груди.
Я, к собственному удивлению, поспешно выпросталась из сорочки.
Тут же обожгло прикосновение его обнаженного тела.
Он поцеловал меня. Как когда–то давно, на перроне в Москве. Только дольше. Гораздо… бесконечно дольше.
Мы устали от поцелуя.
Сурен лег рядом - запрокинув голову и прикрыв глаза.
Тогда я склонилась над ним.
Я всматривалась в его лицо. Это было самое красивое лицо на всем белом свете. "Самое–самое–пресамое в жизни!" - как говорила моя маленькая дочь, когда ей не хватало слов для выражения восторга.
Я не могла бы сказать, чего больше было в моих ощущениях - наслаждения или изумления. Одно через мгновение сменялось другим.
Это был катарсис. Неведомые мне доселе переживания вытесняли наносное, внушенное, неприсущее мне. Так ветром сметает пыль, волной - мусор. И этот ветер, эти волны длились и длились…
Тугой поток неистовой ласки врывался в глубь меня. Горячий, как солнце. Он растекался по венам и заполнял все мое существо - до кончиков пальцев.
Потом все повторилось. Потом снова.
Потом я с ужасом вспомнила про таблетки. Потом - про резинки… Я плюнула мысленно на все - мне было так хорошо, что я готова была заплатить за это любую цену.
В купе мы долго целовались, не стесняясь проходящих мимо пассажиров.
Потом поезд тронулся.
Я закрыла глаза.
Я уезжала от Сурена, чтобы вернуться к нему как можно скорее.
ГОЛОС АНГЕЛА
Моему сыну Жене
Он очень спешил. Подвела мелочь, издержки холостяцкой жизни: любимая рубашка, которая так идет ему, оказалась грязной. Пришлось стирать, потом сушить на вентиляторе и, естественно, гладить.
Не то чтобы он опаздывал, но его план прийти раньше всех и самому угадать: кто? - проваливался. А тут еще оказалось, что адрес остался на работе, в кармане халата. И вот он - уже одетый и в перчатках - набирает Боба, Вовку то есть.
- Да?.. - Прозвучавший голос вызвал в голове короткое замыкание: она уже там? а она ли это? если это она - то он готов…
- Алло, говорите.
- Добрый вечер.
- Добрый…
Это не голос… это… это…
- Пригласите, пожалуйста, Владимира… Викторовича.
- Вы, вероятно, ошиблись.
- Минутку! Минутку… - Если она сейчас отключится, я погибну. Медленно и мучительно, как рыба, выброшенная на сушу… - Это номер…? - И он назвал номер Боба.
- Нет. Вы неверно набрали одну цифру.
- Какую?! Скажите, какую?.. - Но он кричал уже в пустоту.
Его вопрос, его смятенные чувства… да что там! - сама его жизнь, рванувшаяся туда, к этому Голосу, разбивалась о невидимую стенку, отлетала от нее осколками сигналов отбоя и исчезала в немой бездне, чтобы кануть в ней навсегда…
Он сполз по стене, поставил аппарат и долго сидел, зажав в руке трубку.
Придя в себя, словно после тяжелого наркоза, он попытался осознать произошедшее.
Он звонил Бобу. Набрал не ту цифру. Услышал Голос и… - как бы это поделикатней?.. - съехал с катушек.
Номер Боба - семь цифр. Если предположить, что какую–то из этих семи он недо- или перекрутил, получится… получится не так уж много номеров!
Он сбросил перчатки, уселся, вытянув ноги, прямо на пол и принялся судорожно вертеть диск. Первые два номера ответили мертвым молчанием, третий - отбоем. Он с надеждой продолжал атаковать этот третий. Ну и болтают же у нас по телефону!.. Никакого терпения не наберешься… И тут же спохватился: а вдруг это Она?.. тогда не болтает, а… Нет, он не находил определения этому Голосу. Все сравнения типа: "песнь песней", "звуки сфер" и тэ дэ - казались невообразимой пошлостью.
Прошло не меньше четверти часа. Он набирал номер без пауз: отбой - набор, отбой - набор. Может, трубка не лежит… На другой номер он не решался переключиться - боялся, что Она, закончив говорить, уйдет от аппарата…
Он вывихнет себе палец…
О чудо! Пошел длинный гудок… другой, третий.
- Слушаю! - Словно ушат ледяной воды: прокуренный мужицкий бас.
Он положил трубку и окончательно пришел в себя.
Во–первых, к телефону может подойти кто угодно. Во–вторых, она могла выйти из дому. В-третьих… и так далее.
Короче, в твоем распоряжении четырнадцать номеров и вся оставшаяся жизнь. Разумеется, желательно поторопиться.
Какой Голос…
Он прожил на свете двадцать восемь лет. Все это время он провел среди огромного количества голосов: школа, учителя, спорт, всяческие курсы и кружки, бесчисленные друзья родителей, институт. Теперь вот поликлиника - коллектив, больные дети, их мамы… сотни, тысячи мам. А магазины, улица, общественный транспорт… И ни разу ничего подобного!
Раздался звонок. В голове снова поехало: Она… Он попытался придать своему голосу нотки интимности и задушевности:
- Да. Слушаю вас…
- Ты что, заснул? - Это был Боб.
Ах, Боб! Чтоб тебя…
- Я твой адрес забыл в халате.
- А телефон где забыл?.. Пиши…
- Пишу.
Записав адрес, он поднялся и посмотрел на себя в зеркало. Симпатичный высокий молодой человек без вредных привычек. Хорошо сложен, добротно одет. В голове - без ложной скромности - много чего интересного, и душа отнюдь не пуста. Полная гармония формы и содержания. Теперь бы и тому и другому рука об руку и нога в ногу - да в гору.
В жизни тоже все хорошо складывается. Любимая работа - спасибо маме: сумела разглядеть его склонности и вовремя подогреть интерес, не давя и не внушая своего. Отдельная квартира - тоже спасибо маме: убедила папу, что взрослый человек должен жить независимо, - разменяли трехкомнатную.
И едет он - такой благополучный - к другу Бобу на новоселье. Правда, новоселье состоялось аж полгода назад, то есть - заселение. А сегодня - как бы окончание обустройства и начало новой жизни в новых стенах.
У Боба семья, двое детей: девочка и… девочка. Очаровательные создания. Это не потому, что он - детский доктор и любит детей. Просто эти двое - в самом деле необыкновенные.