Препираться далее не имело смысла, весь этот бутор надо было поскорее отвезти на самолет. Свободная грузовая машина стояла метрах в двадцати от поддона, но переносить эту поклажу на себе - нет, только не это. Я глянул на себя со стороны, через пять минут парадная форма превратилась бы в костюм грузчика. И тут мне в голову пришла блестящая идея. Возле стены стоял погрузчик, я подошел, подергал рычаги. Погрузчик подал признаки жизни, и я, забравшись на сиденье, потихоньку подогнал его к нашему грузу, кое-как со скрипом загнал железные клыки под поддон и, приподняв, начал разворот в сторону грузовой машины. Погрузчик вел себя послушно, нацелившись на кузов, я дал многотонной махине ход. Она, урча и переваливаясь на неровностях, покатила вперед. Когда до кузова оставалось метра два, я начал давить на педаль тормоза, но погрузчик вдруг показал свой норов, он даже не сделал попытки затормозить. И через пару секунд он со всего маху врезался в кузов грузовой машины. С ужасом я увидел, что все посылки, все мешки и коробки посыпались на бетонный пол. Но и это не остановило набравшую скорость многотонную махину, погрузчик, словно разъяренный слон, боднул кузов машины, она тронулась с места и опрокинула стоявшую впереди тележку с московской почтой. Сделав свое черное дело, погрузчик посучил еще немного колесами и заглох.
И тут понабежал народ! Учительница начала спасать свои школьные принадлежности, я бросился помогать, машинально откладывая в памяти: гитара цела, глобус не поврежден, их спасла парашютная сумка, приняв весь удар на себя. От гнева работников грузового склада меня спасла новенькая форма и любовь народа к летчикам. А так бы точно запихали под погрузчик.
Через какое-то время я, к своему ужасу, услыхал, что грузовой терминал прикрыли по техническим причинам, о чем тут же мне по телефону пришлось доложить Ватрушкину.
Но он уже был в курсе произошедшего и сухо поинтересовался причиненным ущербом.
- Так, мелочи. Раздавил пару посылок, - быстро ответил я. - Но мне пообещали, что составят акт, там ничего бьющегося не было.
Говорил я машинально, но бодро, пытаясь скрыть размер произошедшей катастрофы.
- Хорошо, что только грузовой прикрыли, могли бы закрыть аэропорт. Тогда бы точно, башку нам открутили, - буркнул Ватрушкин. - Ты там меня жди, я сейчас подойду.
- Кто твой командир? - нацелившись ручкой в лист бумаги, строго спросила меня начальница ночной смены с поджатыми, накрашенными губами. Я понял, что сейчас на меня будет составлен протокол.
- Иннокентий Ватрушкин, - буркнул я.
- А-а! Командир, как его, ах да, вспомнила - сарая! - накрашенная неожиданно прыснула, но тут же сделала строгое лицо:
- Если бы не он, то спустила бы с тебя штаны и выпорола как следует. Чего стоишь, давай собирай свои посылки.
Она захлопнула блокнот и ушла к себе. В помощь она прислала грузчика, который больше смахивал на породистого прикормленного волкодава.
- Выходит, с Кешей летаешь, - не то спросил, не то подтвердил свой вопрос грузчик и засмеялся лающим смехом.
- С ним, - я кивнул головой.
- Повезло!
- Не понял?
- Я говорю, тебе крупно повезло.
И все равно я не понял, с чем повезло - с командиром или с тем, что я мало раздавил посылок.
Грузчик присел на поддон, достал сигарету.
- Ты не переживай. Кто из нас в детстве мимо горшка не ходил.
Я бросил взгляд на учительницу, слова грузчика выходили за пределы педагогической этики, но вполне укладывались в те рамки, которые используют мужики, обсуждая свои сугубо деловые проблемы. Грузчик почему-то посчитал, что моя случайная напарница заслужила доверительного мужского общения. Но меня покоробило, что посторонний человек приравнял мой возраст к младенчеству, не хватало еще, чтоб мне протянули соску.
- Ты не бери в голову! - грузчик неожиданно рассмеялся, кивнув на разбросанные вещи, которые собирала будущая учительница. - Это мелочи. А вот года три назад произошло такое! - грузчик вновь зашелся лающим смехом. - Три дня аэропорт не работал. Все ассенизаторские машины города были тут.
- Что, так много наделал?
- Наделал. У них в экипаже был радист. В то время в городе дрожжей днем с огнем не сыскать было, вот он и привозил откуда-то с севера дрожжи. Какая бражка, самогон без этого продукта, да и хозяйкам в стряпне без него не обойтись. Кому-то это шибко не понравилось, сообщили куда надо, и к прилету самолета милиция в аэропорт пожаловала. Но Кешины друзья успели предупредить: так, мол, и так - встречают.
Они сели и порулили к вокзалу. Но по пути чуть в сторонку свернули, туда, где общественный сортир на восемь дыр стоял. Его еще до войны соорудили и считай, что с того времени не чистили. Кеша притормозил, прикрытый самолетом радист выскочил и выбросил дрожжи в этот самый сортир.
Я увидел, как учительница усмехнулась, затем сделала попытку поднять свой чемодан. Грузчик выказал неожиданную прыть, оборвав на полуслове свой рассказ, он перехватил у нее ручку чемодана и хотел одним махом забросить его в кузов. И неожиданно опустил чемодан на землю.
- Что там? - глухо спросил он.
- Книги, - виноватым голосом сообщила "парашютистка". - Я учительница.
- Слава богу, что не пианистка! Такие тяжести будете носить, перестанете рожать, - набрав в себя воздух, сказал грузчик и, как штангист перед снарядом, выдохнув, поднял чемодан в кузов. - Так вот, милиция обыскала самолет, - продолжал он с той же улыбкой, - но ничего не нашла. А тут, как назло, - жара, каждый день за тридцать, ну все и поплыло! Что было! Начальство стометровую санитарную зону вокруг аэропорта ввело. Потом бульдозерами яму сровняли и возвели нормальный толчок.
- Выходит, не было бы счастья?
У меня на языке вертелся вопрос, почему начальница смены грузового склада назвала Ватрушкина командиром сарая, но не решился, не та обстановка, чтобы заводить разговор на эту тему.
- А у нас все через задницу доходит, - философски подытожил грузчик и, присев на поддон, достал пачку папирос. Было видно - ликвидировать почтовый завал он не торопился.
Поблескивая своей кожаной курткой, подошел Ватрушкин, и мне показалось, что с его приходом в сумрачный темный склад заглянуло солнце, тут же откуда-то понабежали женщины, окружили моего командира, защебетали. Иннокентий Михайлович, как и подобает знатному жениху, начал их обнимать, впрочем, вскоре я убедился, что он ни на секунду не забывал целей своего визита на склад.
- Мои любимые и дорогие! - рассыпая синь своих глаз, с улыбкой говорил Ватрушкин. - Грех свой признаем, и за непредвиденную работу обязуемся привезти вам рыбки. И всего, что вы пожелаете.
- Мы многое чего можем пожелать! - смеялись женщины.
- Не сомневайтесь - исполним. Чего недоделаю сам, то попрошу вот этого лейтенанта.
- Да он еще, поди, нецелованный!
- Вот вы ему провозку и дадите.
Меня подставляли самым наглым образом, я краснел и потел, но приходилось терпеть - сам виноват, какие тут могут быть обиды. Краем глаза я видел, что учительница, посмеиваясь, с сочувствием смотрит в мою сторону.
Появление Ватрушкина сделало свое дело, через несколько минут уже не только мой ленивый, но разговорчивый волкодав, но и вся смена собирала посылки и газетные пачки.
Произошло чудо: завал исчез, и мы, почти по расписанию, взлетели и, набирая высоту, отвернув подрагивающий мотор от города, взяли курс на север. Через минуту, открутив голову Веселой горе, винт нашего самолета начал сжевывать Кудинскую долину, на которой, как и тысячу лет назад, буряты пасли скот. Минут через двадцать на капот наползла Усть-Орда.
Почему-то я вспомнил Золотую Орду и, взвесив в себе терзавшие меня мысли, подумал: то разорение, которое пришло с монголами на Русь, было конечно же несравнимым с тем, которое произошло по моей вине на грузовом складе.
"И на том утешимся", - сказал я себе и развернул свои мысли в другую сторону. А они перепрыгнули к другим, более поздним временам, я припомнил, что по тому пути, который связывал Иркутск с Леной и вдоль которого шел наш самолет, началось освоение Якутии. Да чего там Якутии, по этой дороге шло приращение России, по ней добрую сотню лет снабжалась вся Русская Америка. Позже этот путь был хорошо освоен ссыльными, которых направляли сюда на поселение. Все это я вычитал в книгах, когда начал готовиться к полетам по северным трассам.
Минуты через две после пролета Усть-Орды Ватрушкин, выкурив очередную папиросу, решил подремать.
- Если что, толкни меня, - сказал он и, подперев ладонью голову, прикрыл глаза.
Я покрепче взял штурвал и почувствовал, как неведомое досель горделивое чувство охватило меня с головы до ног: уже не в тренировочном полете, а в самом что ни на есть настоящем рейсе мне доверили вести самолет. Краем глаза, сличая карту с пролетаемой местностью, я про себя отметил, что вскоре должно показаться озеро, а за ним будут Ользоны.
Время от времени я нет-нет да и поглядывал в грузовую кабину, где, впялив лицо в боковой иллюминатор, сидела Анна Евстратовна. Поймав ее взгляд, я махнул рукой, приглашая в кабину. Она не стала кочевряжиться, встала с плоского металлического сиденья и подошла к кабинному проходу.