Нет, я должна немедленно успокоиться: что такое стало с моими нервами? Ведь я никогда не впадала в такую ярость… Да нет, она все время бесила меня, когда вела свои дурацкие разговоры с бабушкой. "Бесила" – это ведь от слова "бесы"? Еще есть выражение "Бес вселился". Надо полагать, из-за таких состояний древние и сочиняли легенды о бесах, чтобы оправдать свои гневные вспышки. Нет, я не стану сваливать на бедных бесов собственную невыдержанность и хамство, я сама должна немедленно успокоиться. Что мне помогло два дня назад? Психотерапия. Да. Я лежала в траве, смотрела в затянутое дым кой небо и представляла себе, что надо мной появился голубой просвет в виде круглого окна. И я просила: "Небо, помоги мне! Очисти меня!" Я могу это сделать и сейчас.
Я легла прямо на горячий бетон, расслабилась и стала смотреть в небо. Через несколько минут мне удалось вообразить себе, что в серо-голубой дымке появляется круглый просвет, и тогда я начала твердить: "Небо, помоги мне! Небо, очисти меня от ярости! Я не хочу ненавидеть бедную монашку за её заблуждения, ведь на самом деле она мне нравится. Небо, успокой меня!" И это нехитрое упражнение опять сотворило со мной чудо: я совершенно успокоилась, как будто с меня сняли тесную, холодную и колючую одежду. Все, что у меня внутри было скрючено гневом, расправилось, распрямилось. Я поднялась на ноги, несколько раз глубоко вздохнула и весело сказала: "Вот и спасибо тебе, Небо!" Я пошла к джипу и похолодела, увидев сзади мобишку: я ведь про него забыла, совсем забыла! Если я не хотела ехать с матерью Евдокией, не проще ли было пересадить ее в мобиль, ну и пусть себе едет одна. Вот это уж полное затмение! Я села в джип, развернулась и помчалась догонять мать Евдокию,
Я увидела ее издали, и такой маленькой и одинокой показалась она мне, бредущая со своим белым мешочком в руке по этой пустынной дороге, в тени угрюмых стволов дьяволоха. Я обрадовалась, что она никуда не исчезла, хотя куда она могла исчезнуть? – и, перегнав ее, остановила джип и распахнула дверцу со стороны пассажирского сиденья.
Мать Евдокия размеренным шагом поравнялась с джипом, и я увидала, что она и на ходу продолжает вязать свои четки. Она прошла мимо меня, не повернув головы, и тем же неспешным шагом пошла дальше по дороге.
Я постояла немного, а потом снова поехала за ней.
– Мать Евдокия! Простите меня и садитесь в машину! Пожалуйста!
Она опять прошла мимо, не взглянув на меня даже искоса. Я уронила голову на руки, лежавшие на руле, и заплакала. Потом снова поехала за ней, но уже не стала перегонять, а потащилась за ней сзади, по крайней мере так я могу ее охранять.
Потом мать Евдокия остановилась и подняла руку, как это делают в Реальности XX века, когда хотят остановить попутный автомобиль. Я обрадовалась, быстро подъехала к ней и распахнула дверцу.
– До обители не подвезете? – спросила она своим тонким голоском.
– Нам по пути, садитесь!
Она закинула в кабину рюкзак и следом залезла сама. Уселась и, не дав мне успеть вымолвить слово, сказала:
– Простите меня, грешную! Я виновата, ввела вас в искушение.
– Это вы меня простите, мать Евдокия! Я сама не знаю, что на меня вдруг нашло.
– Да, вы этого не знаете и потому ни в чем не виноваты. А сейчас не будем больше это обсуждать, давайте лучше помолчим.
Наше взаимное молчание успокоило мою душу, как успокаивается вода в бабушкином пруду после того, как большая рыба, ударив хвостом по воде и подняв круги, уходит в глубину. Почти до самого вечера мы говорили только о дороге. Но за ужином, когда мы остановились на обочине под стеною дьяволоха и разложили на клетчатой скатерти свои припасы, мать Евдокия осторожно вернулась к моей дневной вспышке.
– Сандра, если хотите, я вам попробую объяснить, что произошло между нами днем. Но только при условии, что вы не станете волноваться.
– Говорите.
– Вы помните ваши последние слова?
– Какие именно?
– Желая меня задеть, вы сказали, что я с утра "налакалась елея в честь воскресенья".
– Да, кажется, я так и сказала. Глупость какая!
– Совсем не глупость. Сандра, а вы знаете, что такое елей?
– Что-нибудь вроде святой воды?
– Нет. Елей – это просто-напросто постное масло.
– Растительное масло?
– Да. А какой сегодня день недели?
– Восьмерик, день отдыха. Я, значит, в пылу назвала его "воскресеньем", как в Реальности, где счет дням недели идет иногда по старому календарю. Как, однако, работает мысль, подстегнутая гневом!
– Сегодня и по церковному календарю воскресенье, иногда это совпадает. А какая связь между елеем и воскресным днем, вы знаете?
– Нет.
– Очень простая. Сейчас идет строгий Успенский пост, а во время поста монахам елей разрешается только по особым дням, в частности, по воскресеньям. Вы разве знали, что я действительно сегодня могу потреблять елей?
– Откуда же мне было это знать?… Уау! Получается, что я сказала то, чего сама не знала и не понимала, но что должно было вас задеть?
– Получается так. Кто же подсказал нам эти слова?
– Не знаю… Не хотите ли вы сказать, что как Ангел-Хранитель подсказывает добрые слова и поступки, так и бес-искуситель подсказывает злые?
– А вы сами как думаете?
– Ну… Можно предположить, например, что вы с бабушкой что-то говорили о посте и елее, а я случайно услышала, не придав этому значения…
– Мы не говорили об этом с Елизаветой Николаевной. Для нее пост такое же привычное дело, как и для монахов.
Я задумалась. Как же это получается, что я произнесла слова, значения которых не понимаю, но произнесла их вовремя и к месту?
– Во время нашей стычки, мать Евдокия, я вспомнила то, чего не знала, но зато забыла то, о чем знала очень хорошо, – о вашем мобишке сзади. Рассуждая здраво, я должна была снять буксировочный трос и предложить вам ехать отдельно. Но у меня была полная уверенность в том, что если я вас высажу из своей машины, у вас не будет другого выхода, как только идти пешком. Безумие какое-то!
– Гнев всегда безумен.
– Не-ет! Я думаю, у меня что-то с психикой не в порядке.
– Не фантазируйте. Психика у вас нормальная, у вас в душе непорядок.
– Да ладно вам… А если не психика, то мораль хромает.
– И тут не угадали, и в моральном отношении вы заведомая вегетарианка.
– То есть?
– Не станете ближних угрызать ради своей пользы. А вот с душой дело обстоит хуже – душа ваша открыта для бесовских нападений, она у вас на семи ветрах сиротствует, бедная.
Мне пришла в голову мысль кое что о себе открыть матери Евдокии.
– Мать Евдокия, я хочу рассказать вам что-то по секрету от бабушки. Пожалуй, это единственное, что я скрываю от нее.
– Если это ваша тайна, надо ли мне ее знать?
– Может быть, вы поможете мне разобраться в одном важном для меня вопросе.
– Тогда слушаю.
– В детстве я прошла курс социальной реабилитации в специальной школе. Из моего сознания были вычищены многие детские воспоминания, вера в Бога, молитвы, русский и греческий языки и многое другое. Пожалуй, сохранилась только моя любовь к бабушке. Я думаю, ее можно было стереть только вместе с жизнью. Сохранились и некоторые разрозненные отрывочные воспоминания. Кое-что из прошлого я потом самостоятельно восстановила по рассказам бабушки, но полной, связной памяти о годах, проведенных с дедом и бабушкой, у меня нет. Бабушка этого не знает, она думает, что у меня скверная память и обвиняет в этом мое увлечение Реальностью,
– Почему вы скрываете это от Елизаветы Николаевны? Она могла бы помочь вам восстановить все утраченное, может быть, вплоть до веры в Бога, ведь вы верили в Бога в детстве?
– Да. Я это знаю, но я этого не помню. Напротив, всё, что касается веры, церкви и, простите, монахов, вызывает у меня раздражение, чтобы не сказать больше.
– Я это давно почувствовала.
– И было с чего. А с бабушкой все гораздо сложнее, но это долго рассказывать.
– У нас предостаточно времени, нам еще ехать и ехать.
– Хорошо, я расскажу вам всю свою жизнь и постараюсь покороче.
– О нет! – засмеялась мать Евдокия. – Зачем же это, вся жизнь и вдруг "покороче"? – Она достала из своего мешка маленькие квадратные часы, которые называла смешным словом "будильник", и посмотрела на цифры: – Давайте мы вот как сделаем. Сейчас мне надо читать мое вечернее молитвенное правило, а вам – ложиться спать, вы должны выспаться. А завтра, когда мы двинемся в путь, вы и начнете свой рассказ.
Так мы и сделали. Когда я засыпала, мать Евдокия еще мурлыкала свои молитвы, а утром я застала ее уже снова молящейся. Интересно, когда она спит?
Глава 10
С утра следующего дня мы начали подниматься в Пиренеи.
Мы ехали по старым горным дорогам уцелевшим от обвалов. Вокруг были только снежные вершины и голые скалы, желтые и серые. Кругом никакой растительности: ни травы, ни мха, ни лишайника. Изредка по дороге попадались каменные развалины бывших деревень, а возле них груды выбеленных снегом и ветром мертвых деревьев, валявшихся поодиночке и грудами, словно кости вымерших допотопных животных, – когда-то это были роскошные сады. Ехать было трудно: почти все время шел мелкий снег, затруднявший видимость. Не прекращающийся ни па мгновение резкий пронзительный ветер проникал в мельчайшие щели кабины, и машину никак не удавалось прогреть. Но этот же монотонный ветер сметал падающий снег без остатка, и потому на дорогах не было снежных завалов. А вот каменные обвалы заставляли нас иногда возвращаться назад в поисках объездной дороги, если нельзя было объехать их по обочине.
– Как же вы тут проезжали на своем мобишке? – спросила я мать Евдокию.