- Тогда я там буду. Это единственный раз в году, когда меня приглашают в Лавровый дом. Я для них недостаточно именита. Подумать только, он в армии! Дэниел! - позвала она своего мужа, крупного безмятежного человека с лицом в красновато-коричневых пятнах. - У нас Питер Сэнфорд и мистер Дункан, тот критик, о котором я тебе говорила, - или, может, мне следовало бы называть вас капитан?
Иниэс лишь молча покачал головой, дивясь неожиданному преображению Питера. Но не успел Иниэс накинуться на своего приятеля с расспросами и упреками, как мистер Кархарт увел Питера с собой, а Милисент начала представлять Иниэса - "знаменитого критика" - своим гостям, которые слыхом о нем не слыхивали. Но это не имело значения для Милисент: она во что бы то ни стало хотела иметь салон. Питер не имел ясного представления о том, каким должен быть настоящий салон, но почему-то считал, что наряду с блестящими рассказчиками в нем должно быть немало превосходных слушателей, достаточно образованных, чтобы оценить все намеки и нюансы в речи говорящих. Однако ему еще ни разу не довелось побывать в таком месте. В домах, куда он был вхож, говорили только о политике; все прочие темы, как правило, вызывали либо замешательство, либо скуку.
- По-моему, на чай звана твоя сестра Инид, - медленно произнес мистер Кархарт, подводя Питера к длинному, застланному кружевной скатертью столу, за которым разливали чай и кофе две пожилые служанки в серых форменных платьях. Руки их дрожали, но на стол не пролилось ни капли. Когда Милисент звала на чай, она имела в виду именно чай, и ничего другого. Спиртного не подавали, но Питер об этом не жалел; он просто задрожал от восторга, увидев вереницы тарелок с тонко нарезанными бутербродами, сандвичами с огурцом, кресс-салатом и куриным мясом, а также пирамиды шоколада с начинкой и светлого миндального печенья на потемневших от времени серебряных подносах.
Жизнь была прекрасна. Он попросил чаю, съел сандвич с цыпленком и сказал, что за последнее время редко виделся с Инид.
- Завален работой в Пентагоне, - соврал он. Сандвич был недосолен - это означало, что он приготовлен на свежем сливочном масле. Питер попробовал горячий сандвич с сыром - великолепно. Хлеб был смазан маслом и посыпан красным перцем, так что образовалась хрустящая корочка.
- И когда только кончится эта война? - вежливо спросил мистер Кархарт и, не дожидаясь ответа, исчез. Никто не знал тогда ответа на этот вопрос. До недавних пор казалось, что надоевшая всем война близится к концу; но затем Германия и Япония набрали второе дыхание. У японцев это называлось "божественным вдохновением": камикадзе направляли свои самолеты прямо на врага и погибали при взрыве. В Европе немцы неожиданно остановили наступление союзных войск, сделав отчаянное усилие, которое получило в газетах наименование "Битва на выступе фронта". Союзники несли тяжелые потери. Питер получал письма от своих друзей из Первой армии: они писали, что дела на фронте дрянь, и хвалили его за то, что он так предусмотрительно остался в Пентагоне. Но он не чувствовал за собой вины. Он с самого начала решил остаться в живых, и пока что это ему удавалось.
Внезапно перед ним выросла Диана. Он чуть не подавился, одним глотком допил чай, пожал ей руку.
- А я и не знала, что ты бываешь у Милисент, - насмешливо сказала она.
- Меня привели. - Она показалась ему необычайно миловидной. - Где Билли?
- Понятия не имею. - Ее голос звучал резко. - Мы с ним поцапались.
- Хуже обычного?
- Куда там! Он дал показания против Эда Нилсона. Отец в бешенстве. Я тоже.
- А кто такой Эд Нилсон?
- Он собирал деньги для отца в сороковом году. Нефтепромышленник…
Питеру смутно вспомнилось, что он читал в газете о нефтепромышленнике, обвиненном в каких-то махинациях.
- Его судят в Нью-Йорке. И Билли дал против него показания. Он даже втянул в это Белый дом. После всего того, что Эд сделал для отца и для меня, это так… гнусно. Эх, выпить тут едва ли найдется. У Милисент чай так чай. - Приняв чашку от одной из служанок, она пролила половину на блюдце, выпила то, что еще оставалось, и как будто немного пришла в себя. Тем временем Питер съел маленький сандвич в виде звезды: это был язык, приправленный горчицей. Он съел еще один и спросил:
- А что ты тут делаешь?
- Хочу немножко потрясти мистера Кархарта. Для журнала.
- Все ищешь жертвователя?
Диана кивнула, и лицо ее вдруг приняло строгое выражение.
- Я либо раздобуду средства на издание журнала, либо умру оттого… что пью слишком много чая. Я уже гоняла чаи со всеми именитыми вдовами Вашингтона.
- Вдовы не тот народ, чтобы финансировать журнал социалистического направления. Это претит их натуре.
- А я им пока не открываю карты. Говорю, что "Американская мысль" будет посвящена искусству, красоте, истине.
- То есть всему тому, что они в глубине души осуждают.
- Но чем обязаны восторгаться. Ну и, конечно, что журнал будет антикоммунистический. Да мы такие и есть на самом деле. Это всегда хорошо проходит. Но только…
- Денег они не дают…
- Да, денег они не дают. Кархарт чуть ли не последняя наша надежда.
- И уж конечно, по части изыскания финансов от Билли проку мало.
- Вовсе никакого. Но он чудесный редактор. Нет, правда. Он уже собрал отличный круг авторов.
- Тут есть один подходящий для вас человек. - Питер показал ей Иниэса. На Диану он произвел впечатление. Сжимая в левой руке шоколадку с начинкой - его провиант в долгом путешествии по комнате, - Питер подвел Диану к Иниэсу. Тот знал понаслышке о Билли и согласился, что "Американская мысль" имеет полное право претендовать на место в литературном мире.
- Разумеется, я буду для вас писать. Я согласен писать для кого угодно, лишь бы платили. Сколько вы платите?
- Сейчас у нас пока еще нет денег. - Диана хотела сказать это весело, а вышло печально. - Но, разумеется, мы будем платить, - быстро добавила она, - надо лишь набрать денег минимум на шесть номеров, но это нелегко.
- Нелегко? А как насчет того, чтобы порастрясти вашего юного друга? Этого волка-капиталиста в золотом руне, который прикидывается невинным ягненком. - Иниэс произнес это деланно-добродушным тоном, но Питер понял, что он сердится. Придется вновь налаживать с ним отношения.
Питер повернулся к Диане.
- Если хочешь, я возьмусь за мистера Кархарта. - Ему очень хотелось сделать что-нибудь для Дианы, потому что она была зла на Билли, и если б он мог теперь сослужить ей службу… Павана будет продолжаться, и рано или поздно все руки сомкнутся. Она обрадовалась, и это было ему приятно.
На полпути к мистеру Кархарту его остановила Люси Шэттак. Подобно всем подругам Фредерики, она полагала, что знает его так же хорошо, как его мать.
- Питер! Взгляни на себя, ты весь раздулся!
Он втянул живот, шоколад в его руке стал таять. Люси познакомила его с морским офицером - то был знаменитый киноактер, приписанный к Пентагону. Актер оказался меньше его ростом и удивительно чопорным. Вашингтонские дамы были от него без ума. "Настоящий джентльмен", - говорили они изумленно.
- Онни за что не протянет еще один срок, - выразительно сказала Люси. "Он" - это, конечно, был президент, который преследовал их всех, как кошмар. Однако все восприняли четвертый срок его президентства гораздо легче, чем третий; они явно сообразили, что для них же лучше, если в нынешние кровавые времена этот злодей будет править ими. Что касается Питера, то ему стареющий Люцифер казался скучным имногословным, и всякий раз, как ему попадалась в газете фотография президента, он быстро переключался на какой-нибудь другой отдел, чтобы не видеть изможденного свирепого лица со странным темным пятном над левой бровью, словно техника репродукции каждый раз давала осечку, и капля типографской краски расплывалась на этом месте из года в год, из номера в номер.
Актер был с этим несогласен.
- Не то чтобы я был за Новый курс, - мягко сказал он тем самым голосом, что доставлял столько удовольствия миллионам людей, в том числе и Питеру, которому вдруг захотелось, чтобы все это было фильмом и каждому из них была отведена волнующая и уже разученная роль. - Но не далее как на прошлой неделе я был на обеде в Белом доме, и мне показалось, что он в отличной форме. А вот Дьюи был какой-то чудной. Должен признаться, он меня просто рассмешил, хотя я голосовал за него. - Мысль о том, что герой экрана голосует, почему-то вызвала у Питера отвращение; он жаждал, чтобы тот сказал своим знаменитым стальным голосом: "Без паники. Все остаются на своих местах. Мне нужны бриллианты". Затем со своей забавной полуулыбкой он должен сказать: "О'кей. Возьмешь на себя заднюю комнату, Пит". Но голос был обычный, не стальной, манеры - лишь слабое подобие его сценического "я", полуулыбка - не та. Тем не менее Люси была в восторге. Подобно большинству вашингтонских дам, она никогда не ходила в кино, зато знала все о звездах экрана. И хотя посмеиваться над ними было признаком хорошего тона, у тех, кто давал приемы, они были нарасхват: они украшали комнату.
Люси воздала высшую почесть герою экрана - рассказала ему важную сплетню. Похоже, что президент, умирая от неоперабельного рака, состоит в связи с норвежской наследной принцессой, она что-то слишком много времени проводит в Белом доме.