- Да, конечно, и в этом весь ужас. Колесо Фортуны вертится в ночном мраке, и ничего нельзя знать.
- Быть может, вам следовало бы выступить с несколькими речами в либеральном духе. Не слишкомлиберальными, конечно…
Клей никогда не изменял своей практичности, и Бэрден дивился, верит ли он во что-нибудь вообще. Вопреки расхожему мнению он по собственному опыту знал, что идеалистов среди молодых людей крайне мало. Молодые жаждут наград, и, для того чтобы возвыситься, они готовы на все и добросовестно откликаются на демагогию дня. Идеализм приходит позднее, если приходит вообще. В конечном счете политика по большей части - это вилянье и изворачиванье ради того, чтобы выжить, а в результате теряется из виду даже простейшая цель. Неизбежно проникаешься отвращением к представителям собственной породы, и вечность смеется над всеми. И президент, и сенаторы, и Их Британские Величества станут пищей для червей, а раз так, не все ли равно? Отсюда, от этого вопроса все зло, ибо на него лишь один ответ - мудрый не задает его.
Бэрден отдал сотрудникам последние, незначительные распоряжения. Затем надел цилиндр и покинул офис.
Генри запустил мотор.
- В английское посольство, сенатор? - спросил он так просто, ради удовольствия спросить.
- Да, Генри. Ты выглядишь прелесть как хорошо, Китти. - Бэрден поцеловал жену. У нее по крайней мере приличный вид. Несколько дней подряд она и ее компаньонки по бриджу разводили дискуссии о том, что ей надеть на прием, какую сделать прическу, следует ли покрасить волосы. Вопрос этот в данный момент дискутировался всеми вашингтонскими дамами. Женщины в Нью-Йорке уже начали краситься, и этого следовало ожидать. Каждая порядочная женщина поставлена перед выбором. Пока что соблазну поддались лишь немногие, да и те, как правило, были не увядающие красавицы, а сумасбродки, которым нечего было терять. Лучше обладать копной зеленых волос, чем прослыть этакой бабусей, клюющей носом над картами.
- Ни за что не перекрашусь, - твердо заявила Китти. Бэрден понял это в переносном смысле. Рано или поздно она выкладывала все, что держала на уме.
- Надеюсь, нет. - Он взял ее руку.
- Само собой. Наш новый парикмахер убеждает меня перекраситься в медно-красный, так, что ли, он это называет, хотя мой цвет - каштановый. Но я твердо сказала нет. До меня дошло, что сестра Глэдис Мергендаль в Оклахоме сошла с умапосле того, как покрасилась. Краска, видишь ли, просачивается через черепную коробку и поражает мозг.
- Я люблю тебя такой, какая ты есть. - Это была правда. Он не мог представить себе свою жизнь без нее.
- Мне бы хотелось, чтобы Диана получила приглашение. Господи, король и королева! Вот уж не думала, что доведется встретиться и разговаривать с такими людьми. Ты думал?
- А как же, - ответил Бэрден, никогда не исключавший такую возможность. Интересно, что скажет Китти королю или - что еще хуже президенту. Нужно будет за ней присматривать.
Когда они свернули на Массачусетс-авеню, там уже бурлила толпа. На протяжении мили с лишним люди стояли вдоль улицы, пристально вглядываясь в автомобили с шоферами и их хозяевами.
- Диана снова поговаривает о Нью-Йорке, о том, что хочет уехать и жить там. Едва ли это серьезно, но ты знаешь, какая она, если ей что-то взбредет в голову. Она даже просила Эда Нилсона подыскать ей работу в Нью-Йорке. Он обещал.
- Какую работу? - Бэрден внезапно насторожился и повернулся к ней, перестав разглядывать толпу.
- Любую. Эд спрашивал, следует ли ему взяться за это дело. Он такой милый, такой добрый. А ведь добрых людей так мало. Я сказала, чтобы он ничего не предпринимал, пока мы не поговорим с ней.
- Мы поговорим с ней. Что ей сказать - это уже другой вопрос.
Взопревший полисмен просунул голову в окно автомобиля:
- Вы по приглашению, сенатор?
Бэрден помахал приглашением Их Британских Величеств.
- Каждый так и норовит проскочить зайцем. Извольте взглянуть, сенатор. - Полицейский указал на длинную вереницу лимузинов, медленно подползавших к порталу английского посольства, меж тем как у чугунных ворот, выходящих на Массачусетс-авеню, люди так и липли к ограждению - словно обезьяны, подумал Бэрден, - стремящиеся во что бы то ни стало пролезть в золотую клетку. Полисмен дал знак Генри проезжать дальше.
- Приглашены многие, - сказал Бэрден и взял руку Китти в свою.
- Но мы - избранные.
II
Гарольд Гриффите распахнул дверь в свой кабинет:
- Заходи, заходи. Обычно он сидит там. - Гарольд изображал из себя старого слугу, который показывает рабочую комнату гения. - Да-да, вот за этим простым столом, на этой вот пишущей машинке он строчил свои яростные обзоры, которые пронимали дрожью восторга целое поколение и делали кино искусством. - Обрати внимание на вид из окна. Девятая улица, карикатурные дома и магазины - святилища порнографических книжек и диковинных устройств, созданных на утеху извращенным умам. - Гарольд страшновато заржал. Затем: - Ты почему не на приеме?
- Не приглашен. - Питер присел на край стола и принялся изучать готовые для печати рецензии на фильмы. Сколько романтики в работе у этого Гриффитса!
- Вранье, все вранье, - успокоил его Гриффите, сдвигая шляпу на затылок. - Ношу эту штуку у себя в кабинете. Чтобы не забывать, что я журналист.
- Да вы ведь, похоже, и сами кусочек кино. - Гарольд нравился Питеру.
- Невозможно просматривать двадцать фильмов в неделю и не подхватить эту заразу. Я закрываю двери, как Кей Фрэнсис. - Гарольд подскочил к двери, затем, с едва заметной улыбкой на губах, положил руку на шишку замка, уперся спиной в дверь и тихонько закрыл ее. - Обозначая скептицизм, я втягиваю щеки… вот так! - Он втянул щеки. Это вышло очень забавно. Питер рассмеялся. Ободренный пониманием зрителей, Гарольд преобразился в капитана Дрейфуса на Острове дьявола, когда он, едва переставляя ноги, шел к двери тюрьмы, щурясь от уже забытого им солнечного света. Дверь распахнулась. На пороге стояла женщина в большой шляпе и в белых перчатках. Она спросила:
- Гарольд, у тебя все дома?
Голос Гарольда звучал надтреснуто: он уже двадцать лет ни с кем не разговаривал.
- Свободен… свободен! - По его лицу катились непритворные слезы.
- Миленький ты мой, прошу тебя, заткнись, ну? - Шляпа и перчатки не попали под власть его чар. - Редактор отдела городских новостей как сквозь землю провалился, а у него должно быть мое приглашение на прием, если оно вообще пришло, чего я не знаю…
- Знакомься - Элен Эшли Барбер.
Гарольд произнес имя почтительно, и Питер узнал в женщине редактора отдела светской хроники "Трибюн", даму с устрашающей внешностью, сомнительным владением синтаксисом и феноменальной вездесущностью. Вдова малоизвестного конгрессмена с Юга, она набивалась на приглашения чуть ли не во все именитые дома Вашингтона, и только дом ее шефа еще выдерживал осаду. Фредерика находила ее вульгарной.
- Как дела, миссис Барбер?
- Как видите, не блестяще. Должна я давать отчет о приеме или нет? Вот в чем вопрос. Отчет может идти и по отделу светской хроники, и по отделу новостей, и, уж конечно, на приеме будет вся пресса. Может, сам Блэз даст отчет? Он всегда грозился написать что-нибудь для газеты. Для него это было бы хорошим началом.
Питер возрадовался язвительности этого словесного извержения. Гарольд нет.
- Это Питер, сын Блэза, - сказал он.
Миссис Барбер это не смутило.
- Мне следовало знать это наперед. Вы пошли в мать, счастливчик, у нее такое чудесное лицо! Ишьты, какой детина вымахал! Взгляни на него, Гарольд! Ведь он выше тебя ростом.
- Все выше меня ростом, даже вы.
- Ведь вы сейчас… на втором курсе в Виргинском университете. О, я все о вас знаю. Такая уж у меня работа. Обожаю Шарлотсвилль. У меня даже был там кавалер, это когда я была еще девушкой в Атланте. Ну да, это было еще во время осады . Ну, я вижу, помощи мне от тебя не дождаться, Гарольд.
- Никогда.
- Буду рада вновь свидеться с вами, Питер. Очень, очень рада. Как-нибудь выберем денек и поговорим толком.
Миссис Барбер вышла из кабинета. Гарольд заметил:
- Если б ты захотел сляпать из пустышки редактора отдела вашингтонской светской хроники, лучшего результата ты бы не добился.
- Мне понравились перчатки.
- Мне нравится в ней все. Как по-твоему, к чему готовят тебя родители?
- Откуда мне знать? Отец сказал, что я должен работать в газете. Только и всего. Полагаю, рассыльным.
- Начни с корешков, унаследуй вершки. Это и есть Америка.
- Я-то рассчитывал, мне позволят работать с вами.
- Кино по утрам - это для стариков и неудачников. Кем в самом деле ты хочешь стать?
- Стать стариком, стать неудачником.
- Ну, до этого ты дойдешь естественным путем. А в промежутке?
- Сам не знаю. Наверное, политиком. Пока не решил.
- Что, от храма науки на Блу-Ридж мало проку?
- Он не так уж плох. - Питеру часто приходилось защищать свой университет от поклепов в том, что это всего-навсего захолустный клуб. Разумеется, это клуб, но очень недурной клуб; как выяснилось, между заседаниями у его членов оставалась масса времени, и он глотал книгу за книгой. Сейчас он читал Д. X. Лоуренса. С удивлением обнаружив, что по ошибке выбрал не того Лоуренса, - этот знать не знал про восстания в пустыне, - он продолжал читать про влюбленных женщин и находил в этом немалое удовольствие.
- Какое бремя быть сыном богатого человека!
- Это из кино или вы всерьез?