Ну и хрен с ней, теперь он с волей в расчете - наелся!
Хотел было миски еще пошуровать, но лень одолела. Кабы отдохнуть малость, тогда бы можно… Облокотился за фикусом, голову свесил на подставленный кулачок, на сон потянуло. Даже клюнул два раза.
А только слышит вдруг какой-то посторонний металлический звук. Мелкий тихий звон, будто кто гвозди из ладони в ладонь пересыпает да встряхивает…
А?
Лупнул глазами и обмер. Прямо перед ним стрелок в зеленом бушлате под ремень, а на цепи - здоровенный серый барбос, шерсть дыбом, и на Леньку порывается! И цепка в руках проводника натянута крепко, а свободный конец той цепки позванивает мелко, тревожно, так что мороз по коже…
И люди со всех сторон на Леньку смотрят.
- Г-гав! - подал голос серый кобель.
- Ага. Ты еще лизни меня в ж…, - сказал Ленька вяло-усталым, но спокойным голосом. - Лизни, падло.
По всей столовке - шумок. Что за безобразие, дескать! Кругом воспитанность сплошная, а тут такой жаргон!
- Документы! - тоже спокойно, однако и со строгостью сказал стрелок. И кобеля попускает.
Нет уж, хрен тебе! Кобелем тут не стравишь, это тебе не в лесу. Тут народ смотрит, при народе нельзя. Да и я ведь никуда не бегу, сижу на месте, а на неподвижного человека даже и злая собака не кидается…
- Документы! - повысил голос стрелок. А кобель хозяйскую душу чует, рвется и тяжело дышит распяленным ртом. Зубы - как у молодого волка!
- Ну, скоро?
- Да иди ты! - вяло и обидчиво сказал Ленька, поднимаясь. - Какие тебе документы? Нашел и веди куда надо. А кобеля покороче возьми, не побегу. Некуда бежать, браток…
- Молчать! Руки назад!
Ну, взял Ленька руки назад. Дело привычное.
Короче, пошли.
12
Миновали крайние двухэтажные дома в темноте, потом - мост через речушку, а тут уж военный городок по левую руку заблестел в сто огней. Штаб охраны, оперативный отдел в два этажа, лагсуд, опервзвод с собаками и вся остальная команда устрашения. Около опервзвода "черный ворон" дожидается. Машина-фургон.
Лафа Леньке! Это его сейчас, значит, "вороном" обратно в зону мотанут. Вот повезло человеку! Пожрал правильно, от пуза, и доставка машиной - туда и обратно. Чего еще нужно тебе от жизни, Сенюткин? И сроку осталось с гулькин нос, гляди, еще и жив будешь!
У кабины еще один стрелок стоит. Водитель.
- Поехали! - И какую-то ксиву собачнику показывает.
Интересно бы глянуть, что за ксива? Бумажки, они разные бывают!
Короче, открыли заднюю дверцу, поставил Ленька подошву на железную скобу, нырнул в черный зев, словно в преисподнюю. А там еще одна, внутренняя дверца, чтобы отделить беспокойных пассажиров от конвоя.
Захлопнул стрелок-собачник Ленькину дверцу, потом уж свою, крайнюю. Взвыл мотор, дернуло, понесло.
Нет, вы поглядите, ну не смех? У Леньки тут салон на десять рыл, а что там, у стрелка с собакой? А стрелок сидит, стиснутый дверями с боков, словно в собачьей будке! И трясет его в задке машины, конечно, посильнее. Тоже собачья жизнь, если в корень глянуть! Можно и посочувствовать.
И стал думать Ленька, как подвезут его к штрафному лагпункту, как введут в зону, как братва будет ржать по всему двенадцатому бараку, хлопать его по шее, удивляясь. И конечно, будут все интересоваться, что нового на том, вольном свете.
А что там нового? По правде говоря, разглядеть не успел Ленька, не до того было, но одно может сказать твердо: люди еще не перевелись, несмотря на суровый климат. Не закоснели от брехни, не озверели. Только притворяются, что с Белобородовыми живут чинно, а на самом-то деле жизнь эта вся с подоплекой. И голодному кусок хлеба еще не жалеют…
А что: гляди, и уцелеет еще Ленька, не сдохнет! Два года ему осталось буреть, а там - воля! Может, на войну пойдет, настоящих фашистов уродовать. А может, к тому времени и войну прикончат? И сердце у него молодое, сильное, как сказал Евгений Иванович, доктор. И доктора этого Ленька также не забудет, как и Николу Снегирева, никому теперь в обиду не даст, лучковую пилу с легким станком на повале уступит, если нужно… А на воле - иди хоть в шофера, хоть в трактористы, хоть и воруй… Но воровать он вряд ли станет. Он к тому делу и вкуса не успел заиметь, да и трусоват, кишка тонка, самосуда боится. Не лучше ли баранку крутить, как Колька Снегирев, американского "форда" обгонять, Райку-сменщицу заиметь! Будет Ленька шпарить по ровным дорогам на грузовом АМО, точно. И еще толстую официантку себе заведет - не старый еще. Только вот подкормиться малость, жирку набрать, и - можно.
От избытка чувств, от внутреннего восторга Ленька перестал даже холод ощущать, начал напевать себе под нос блатную песенку-прибаутку:
Мы мчалися на тройке - хрен догонишь,
А вдали мелькало - хрен поймешь!
Если, брат, судьбу не проворонишь,-
Черта самого в толпе "обмоешь"
И дочку прокурора уведешь!..
Газует спецводитель в кабине, мчится "черный ворон" вверх-вниз по лесам, по горам, снег и ветер шуршат по крыше. А в зарешеченном окошке - тьма. Ни огней, ни звезд.
Город позади остался, вот и нет огней.
Но что-то почету тебе, Сенюткин, многовато! На троих почету, на все три фамилии. Сроду такого не было, чтобы из-за одного доходяги тяжелый фургон гонять… Пешком ведь гоняют одиночек! А главное, ксиву заметил он в руках водителя, там, у опервзвода.
Куда везут? Смутная тревога проснулась в душе. А еще и такое дело - у Дворкина-то из-за него теперь "горение букс", у нарядчика, у всех придурков! По всей зоне шухер! Мама родная, как же он про это не подумал-то? Ведь тут будет совсем не праздничная встреча в зоне! Придурки, они могут и приморить по зубку! Придурки, они обидчивые! Недаром их и режут в лагерях чуть не каждую неделю.
Короче, возьми себя в руки, Сенюткин! Сыт, жив - и слава аллаху! А дальше будет видно. От Дворкина ты сроду добра не ждал, пускай злобствует, начхать на него с вохровской вышки. С бригадиром Сашей и Толиком-нормировщиком у тебя дела "вась-вась". Гришка Михайлин тебя понять должен, у него ведь голова - не макитра, тонкий, жук… А остальное все - побоку!
Везут, однако, долго. Давно бы уж пора приехать…
Закачало Леньку, прижался в уголок, носом поклевывать стал. Вдруг - др-р-р… Затормозил "черный ворон". Открылась одна дверка, вторая. На просвет - сутулые плечи и голова в ушанке, а рядом зеленые волчьи глаза блестят.
- Выходи! Руки назад!
"Да что вы боитесь, собаки! Не побегу я. Сказал - не побегу, значит, не побегу!" Но руки все же завел за спину Ленька. Мало ли что? Теперь у них это просто. У каждой винтовки затвор и патронник есть.
Вылез на мороз, ничего не поймет. Куда притаранили? Жердевая зона, вся в огнях и в мотках колючки, но - не трехметровой высоты, как обычно, а, пожалуй, разика в два повыше. Как древний острог на диком бреге Иртыша. Не штрафняк это, похуже что-то. Оглянулся назад - вдали чернеет горбина высокой горы, а над ней - слабое сияние от далеких городских огней…
Вот черти! Они его, оказывается, в центральный изолятор приволокли, в лагерную тюрьму. За что?
- Давай! - кричит собаковод. И опять его псом травит.
За проходной вахты другой конвоир Леньку ошмонал. Повел по мосткам тесовым вдоль зоны к двухэтажому дому с веселыми яркими окнами, вроде гостиницы.
Дом-то веселый с виду, а душа у Леньки ёкнула. Не раз он слышал про это место. Была когда-то тут первая лагерная тюрьма. Про нее лучше не рассказывать, в ней сам Кашкетин, посыльный Ежова, развлекался с пистолетом. Потом ее сожгли. Кто и как - о том история умалчивает. Деревянная тюрьма всегда может загореться… Да. А теперь вот тут другая тюрьма, с предзонником.
Дверь, широкий вестибюль с люстрой, ковровая дорожка по ступеням наверх. И на лестничной клетке, на крашеной подставке - большая усатая голова из белого гипса.
Сбился было с ноги Ленька перед этой глыбой, да стрелок его под зад дулом, и дальше! Пока все ступеньки одолел, дух захватило. У-ффф… А наверху еще длинный коридор в оба конца и два ряда дверей, обитых коричневой клеенкой, с глазастыми номерками.
Вот так влип ты, Сенюткин! Это ж - следственный корпус, тут одни кумовья и оперсосы обитают, преступления создают за глухими дверями! Дела…
Открылась одна дверь навстречу, на пороге - личность знакомая с петлицами. Кум Пустоваленко со штрафного. Вот так встреча! Он, значит, и тут орудует, на полторы ставки старается?
- Давай его, - кивнул Пустоваленко спокойно.
Ну, Ленька и сам понимает, раз его сюда завезли, то деваться некуда и скрываться не приходится. Прошел тихонько в кабинет, ждет.
Пустоваленко - молодой, черный, в новеньком кителе и хромовых сапожках, вроде учителя массовых танцев. И выбрит чисто, под тройным одеколоном, - прямо жених, сволочь. В петлицах - три кубаря горят, совсем немного. (Знаки различия тут не армейские. В армии или вохре ежели три кубаря - значит, старший лейтенант, а в оперотделе - младший…)
Прошел со скрипом на свое место, за стол и - кхарк! - сплюнул жирно в корзину для бумаг. Дескать, имей в виду, что тут церемониться с тобой не станут.
- Садись, сволочь!
- За что? - вдруг спросил Ленька, больше интересуясь не собой, а настроением кума.
- Говорю, садись.
Ленька присел на специальную табуретку у приставного стола, облокотился даже с устатку.
- Как сидишь! На базаре? Руки - на колени!
Ну, хрен с тобой, на колени так на колени, а дальше что?
Короче, положил Пустоваленко перед собой лист упругой лощеной бумаги, а на том листе - даже отсюда, через два стола видно - огромные буквы, как газетный лозунг под праздник 1-го Мая "ПРОТОКОЛ ДОПРОСА".