Диссертацию Сережа представил в срок. На научно-техническом совете предприятия обсуждение Сережиной работы началось с большим энтузиазмом. Хвалили и с той стороны, и с другой. Под конец обсуждения встал с места ученый секретарь НТС, пожилой крючкотвор по прозвищу "Профессор Плейшнер", и отметил, что Зуев, во-первых, первый выпускник их аспирантуры, во-вторых, один из немногих заочных аспирантов, подготовивших диссертацию в срок. В ответ с председательского места раздалось "Кхе-кхе", и поднялся Купол. Он сказал, что работа теоретически сильна, но не имеет практического значения, и нужно подождать, пока ее результаты будут внедрены. На возражение Плейшнера, что результаты внедрены еще четыре года назад, сейчас внедряются в новой разработке и ожидается, что методика Зуева будет использована во всех предстоящих разработках института, Купол ответил: "Конечно, хорошо, что Зуев подготовил диссертацию в срок. Но не можем же мы, чтобы "поставить галочку" аспирантуре, выпускать на защиту сырую работу. Будем подводить итог".
Результаты голосования были в пользу Главного конструктора, правда, с незначительным перевесом. Почти половина членов НТС проголосовала все-таки за Сережину работу.
Сережа вернулся к себе в лабораторию с чувством облегчения. Диссертации, этого камня на шее, больше не было. Даже не злился на Совет. Просто сидел у себя за столом усталый, опустошенный и размышлял о том, что затея с диссертацией окончилась неудачей, в ученые его не хотят пускать, ну и наплевать. Может уволиться? Не столь обидно, сколь скучно вдруг стало здесь работать…
Через некоторое время вернулся с заседания Усатый и подозвал Сережу к себе.
– Ну, как? – спросил начальник. В глазах у него скакали веселые чертики.
"Чему он радуется?" – подумал Сережа и сказал устало.
– Пошли они все в задницу…
– Вот и видно, что ты еще молодой, зеленый и до настоящего ученого не дорос… – сказал Усатый.
– Мне это уже там сказали, – недовольно перебил начальника Сережа.
– Погоди. На чем это я остановился?… А, ну да. На том, что ты еще не созрел, не понимаешь основ научного процесса, – Усатый сделал паузу. Но Сережа на этот раз смолчал.
– Процесс же состоит в следующем. Купол хочет заменить Плейшнера и везде демонстрирует, что Плейшнер во всем не прав. Если бы Плейшнер на Совете не вылез со своей репликой, то все прошло бы гладко. Заодно Купол и дурь свою потешил, убедился, что он здесь хозяин. Захотел завалить хорошую работу, пожалуйста, больше половины НТС "за". К нам все это не имеет отношения.
– А мне-то теперь что? – спросил Сережа.
– А то. Готовь бумаги так, как будто голосовали единогласно за тебя, и иди к Куполу. Завтра его не будет, а послезавтра сразу после обеда он тебя примет.
Петровичев встретил Сережу ласково. "Может, чувствует себя виноватым?" – подумал Сережа. Главный сказал, что с работой знаком, знает о практической пользе, которую принесла Сережина методика, что в диссертации есть "изюминка", и это очень хорошо.
– А то, знаете, за четыре года каждый может формул "наформулить", а у вас в работе и теория, и практика. Подписываю с удовольствием, и, если бы можно было поставить "пять с плюсом", я бы поставил! – проникновенно произнес Главный конструктор.
Диссертацию отослали в тот институт, где Сережа раньше был в аспирантуре и где можно было ее защитить.
На обсуждении диссертации в антенном отделе этого института, на так называемой предзащите, разгорелась бурная дискуссия. Сотрудник, которому поручили ознакомиться с Сережиной работой и доложить, молодой кандидат наук, выступил очень резко. Он сказал, что диссертация имеет чисто прикладной характер, настоящей науки в ней нет, и что он бы с такой диссертацией на защиту не пошел.
С Сережей был Усатый, но он молчал. Все остальные на заседании были чужие. Сережа хотел сам возразить, напасть на оппонента, но ему не дал слова ведший заседание пожилой профессор, сказав: "Потом, потом…" После резких слов оппонента обсуждение на некоторое время прекратилось, и несколько человек стали, упираясь головами друг в друга, листать Сережину диссертацию, особенно обращая внимание на теоретические главы. Специалисты были опытные и быстро схватили суть дела.
Стали говорить о Сережиной диссертации. Все выступавшие начинали с того, что воздавали должное высокой научной требовательности Юрия Алексеевича (Сережиного оппонента звали как Гагарина), а заканчивали тем, что Сергей Геннадьевич диссертацию написал хорошую.
Итог подвел профессор, сказав: "Юрий Алексеевич, вы бы с этой диссертацией не пошли, но вас ведь никто с ней и не посылает. А Сергея Геннадьевича пошлем? Давайте голосовать". Единогласно проголосовали "за", в том числе и Юрий Алексеевич голосовал "за".
Зато защита прошла гладко. Было несколько лестных для Сережи выступлений ученых из разных институтов, и не бросили ни одного "черного шара". После голосования председатель ученого совета взял слово и стал говорить, что диссертация хорошая, что защита образцовая и что он очень всем доволен и от души поздравляет нового кандидата наук.
Но защитой, к сожалению, дело не закончилось. Чтобы отослать диссертацию в ВАК, требовалось подготовить около пятидесяти различных документов. Готовить их, конечно, при участии соискателя, должна была дама, технический секретарь Ученого совета. Через неделю после Сережиной защиты эта дама сломала ногу и лежала в гипсе сначала в больнице, потом дома, потом на даче. Ученый секретарь совета, непосредственная начальница пострадавшей, тоже дама, но с ученой степенью, категорически отказалась привлечь к процессу кого-нибудь другого со здоровыми ногами. Нужно было ждать, пока срастется кость. Диссертации Сережи и еще одного соискателя Левы Гурфинкеля подвисли на полгода. Гурфинкель, как и Сережа, был из другого института, хотя и московского.
* * *
Лева со злобой отбросил авторучку, откинулся на стул и вытянул ноги, так что стул стал на дыбы.
– У-у-у, зараза, сколько бумаг, – завыл Лев. – А интересует их только ответ на вопрос "Еврей ли вы?"
Сережа недоуменно посмотрел на него, и Лева смутился.
– Да это я так, утрирую, – сказал он. – Но ты понимаешь, мне эта старая кикимора, ученый секретарь Совета, заявляет: "Вам не дадут диплом!" Спокойненько так. Что, почему? Оказывается, по одним документам я старший инженер, а по другим – ведущий. За три года, которые прошли от одной бумаги до другой, я вырос по службе. Чтобы это понять, никакого особенного ума не нужно, любой чиновник в ВАКе разберется. Так эта стерва знает, что пуганый, и хочет напоследок поиздеваться. То, что диссертация хорошая, что защитился без "черных шаров", что железяка уже летает – не важно. Важно, что должности по-разному указаны, в документах непорядок. Предложила исправить "ведущего" назад, на "старшего". На минуточку, сбегать к нам в институт, подписать у директора новую бумагу, при этом объяснить, почему он должен неправильную информацию давать, потом отправить бумагу секретной почтой. А за это время ее писарь вторую ногу сломает! "Нет, говорю, оставим как есть". Она тоже спокойно отвечает: "Как хотите, но вы рискуете".
– Лев, не рви сердце, такая наша доля.
– Это все понятно, что ты меня учишь? Просто обидно, что мы все такие, вечные просители, бесправная масса, "население", одним словом. Я всегда ощущаю, что ни на что не имею права. Еще, помню, сдал вступительные экзамены в институт. Хорошо сдал, легко, баллов набрал столько, что явно хватало для поступления. Без всяких блатов, там, репетиторов и прочее. Считай, поступил, причем сам и куда хотел. Хожу по Москве, как пьяный, балдею, все позади. Познакомился со случайным прохожим, приезжим человеком. Поговорили, он меня похвалил, что я много баллов набрал. "Теперь, говорит, все будут решать мандатные данные". И чувствую, что не еврейство мое он имеет в виду, сказал без всякой привязки к чему-нибудь конкретному. Просто советский человек знает, что баллы баллами, а решаться должно из высших соображений.
– Но в институт-то тебя взяли, – Сереже хотелось свернуть разговор, чтобы продолжить работу с документами. Когда еще они смогут вместе засесть, а вдвоем все-таки легче. Но Леву несло.