- Я давно приметил: вот как бы умный человек, - проговорил Борзеевич с набитым ртом, уминая пирог с капустой, - а самый наипервейший заступник вампира. А все потому, что лицо у него - достояние государственное. Если он рот при этом не открывает. А открыл, человек надвое разделился: вроде человек перед ним, а схватил зубами, не оторвешь.
Был он мокрый и взлохмаченный, на босу ногу, с заплывшим глазом. Опять, наверное, досталось от водяного. Борзеевич неисправимо любил баловать с русалками, они отвечали ему тем же. Водяной за баловство старика подкарауливал, и чтобы не шкодил, кормил подзатыльниками (на дочек у него рука не поднималась), но Борзеевич не умнел, а только вздыхал с досады - и стоило водяному отвернуться, уже опять качался в лодочке, а вокруг хороводили русалки…
Манька иногда Борзеевичу завидовала, русалки ее сторонились, а если подходила ближе, ныряли вглубь, или мгновенно становились лужей и испарялись, или просачивались сквозь землю, оставляя на месте одну другую рыбью чешуйку, будто в насмешку. Может, боялись, может, стеснялись…
- Голова моя круглее, чем твоя, - Дьявол низко склонился над столешницей и на Маньку не смотрел, сдувая стружку, - но когда моя голова искала Небо и Землю - искала для любви. Искренней. Человек может в петлю залезть, морду набить, клич кинуть, а представь, что ты одна и во Тьме?! Ни умереть, ни обнять, ни поговорить по душам…
- Ну, - ехидно ухмыльнулась Манька. - Ты набил… Абсолютному Богу.
- Думаешь, сознание вампира по-другому устроено? - Дьявол скрыл улыбку. - Вампир не загружается интеллектом, который его заценит. Долго, и не выше по уровню, а самый что ни наесть родной. Не ровен час, упырь у поклонника кровушки напьется - и прощай поклонник, хуже, свой интеллект! В этом деле кто успел, тот и съел. Вампиру нужна такая любовь, чтобы уши слышали, глаза зрили и дотянуться мог - и не кончалась бы, когда душенька откинется. Кому, при такой жизни, захочется остаться вдовой или вдовцом? А иначе, чего ради хоронить себя? Ради любви приносят они себя в жертву… Точнее, душу… Играют на опережение. Ну, если еще точнее, то поиски люди вели именно в этом направлении.
- Мало их любят? - скривилась Манька.
Кривая она ходила с утра. Может, встала не с той ноги, но все казалось ей недостаточно идеальным. Впрочем, и у самой у нее было не все ладно: то носком ноги за камень ударится, то ведро в колодец уронит, то вдруг ни с того ни с сего спина заболит, то мука смертная накатит с думами тяжелыми.
Дьявол осуждающе покачал головой.
- Ой, как мало! - успокоил Дьявол. - Любят не их, любят образ. А образ, они сами нарисовали. Собирает Благодетели урожай в чужом огороде, пока обман не раскрылся. А ну как не совпадет с тем, что увидишь? И полетит от души к вампиру весточка с насмешкою, мол, ой как пала ты низехонько, душенька… А если у земли сомнение появилось, уплывает богатая жизнь от кровососущих. Молиться за недостойный объект она не будет. Это, кстати, пожалуй, главная причина, почему стараются отправить проклятого на тот свет и лицо не кажут. А ты вроде как далеко, а Величества высоко - вот и зажилась.
- Мочи нет терпеть, что со спиной?! - Манька поморщилась, потерев спину, обдумывая слова Дьявола.
Что-то в этом было. Выходит, не зря Благодетельница ее боялась.
- Ничего-ничего, железо наденешь, пройдет, - полушутя, полусерьезно успокоил он ее, масляно улыбаясь.
- Так надо увидеть и все! - обрадовалась она, наконец, сообразив, как легко и просто вернуть себе душу.
- А как ты собираешься подобраться к Благодетельнице? - прищурился Дьявол. - Ты ей нужна для кровопролития, сознанию твоему об этой встрече знать не обязательно. А понять, где ты, труда не составит: просканировал окрест - одна любовь, и вдруг - злопыхатель! И вот ты в темнице… Не будет она лезть на рожон. Поди, не сошла с ума. Проклятые, которых ты из избы вытаскивала, тоже так же думали: вот найдем, покрасуемся, глядишь, влюбим - и потекут молочные реки… И где они?!
- Но ведь можно же как-то… Разве нельзя проникнуть во дворец?! - воодушевленно воскликнула Манька.
- А баран всегда на ворота кидается, и что? - Дьявол слегка наклонил голову, взглянул на нее с сочувствием. - Милая, сначала кожу и рожу с себя сними, а потом уж землю носом тычь, на, мол, посмотри, кому поклонилась…
Манька, озадачившись, промолчала, лицо ее испытало на себе новую кривизну.
- Мы ей про Фому, она нам про Ерему! - не выдержал Борзеевич, который, наконец, обнаружил дно в тарелке с наваристой ухой, постучал себя ложкой по лбу. - Ну, проникнешь, ну, посмотришь… А где несоответствие?! - он осерчал на ее непонимание. - Ты - убогое существо, заколотое, обутое в железо, шрамы - живого места нет, - он снова постучал себя ложкой по лбу. - Разве не такой тебя вампиры обрисовали? Она - царствующая особа, строгая и справедливая, - и вся из себя Благодетельница! Не такая она в памяти твоей?
Манька слегка обиделась.
Получалось, что не так уж Борзеевич ее оценил, если тоже восхищался Благодетельницей.
- Сначала обман найди, тайное слово открой - да свое в ответ скажи! - посоветовал он. - Вот тогда и посмотреть можно. Да захочешь ли?! Может, не понадобится, земля-то у тебя… - круглая!
- Правильно говорит Борзеевич! - поддержал его Дьявол. - Вампиры читают мысли людей, а люди давным-давно разучились мысли слушать.
- Даже я запамятовал! - согласился Борзеевич. - Она что угодно может, но тайно! И себя как угодно покажет, а люди на виду у вампиров - и видят они и боль человека, и страх, и надежду… А пособачила ты ее - и поминай, как звали, мокрое место не оставят. Ты с чем зачем, и они тем же местом, только силы-то неравные. История давно доказала - вампиры угнетателей в живых не оставляют!
- Да ладно в живых… - обижено возмутился Дьявол, обращаясь к Борзеевичу. - Способ, которым их угнетают… - он повернулся к Маньке и поучительно поднял палец. - Справиться можно лишь хитростью, да удачу к себе должно приманить. А откуда у тебя удача? Кто пособит? Мерзляки не разумеют, им не объяснишь, мол, любите - и будет вам! И не отгонят древнего вампира.
- Но что же делать?! - сникла Манька, переводя вопросительный взгляд с одного на другого.
- Эх, ей бы в нутро вампира заглянуть, как встарь… - Борзеевич с сожалением махнул рукой. - Так сказать, полюбоваться на землю ближнего в идеальном видении вампира! Не понимаешь ты, интеллекта тебе не хватает… Помню, были такие герои… ходили за три девять земель в царство Кащея… По-другому оно еще Ад называется, откуда стартуют в разные места.
- А тебя, Манька, не ведет ли дорога под землю? - Дьявол задумчиво похрустел костяшками пальцев, отвлекаясь от своего занятия. - А то, каждая мысль о вампире с такой теплотой - аж зрить тошно!
- Я знаю, - не сомневаясь, согласилась она. - Про любовь наслышалась, про гадости насмотрелась… Если заставляли так думать, то как иначе-то!
- Это ты по покойникам судишь? - усмехнулся Дьявол, пожимая плечами. - Так это проклятой головушке назидание, а свое они при себе держат! Твоя земля в любви, а где она, любовь? Обнимает тебя? Земля вампира под проклятием, а где оно, проклятие? Как-то поднимается на него? Если бы он мог осознать, что с ним творят, с катушек бы слетел - но не слетают, наоборот, умнее становятся… А как проклятый в огонь ушел, там земля, как Дух Вампира, ибо проклятый на мучения своей земли из другого места смотрит. И сказать ничего не может, изгнан. Я в это время говорю - и понимает, каким местом думал.
- Понятно, - протянула Манька расстроено. - Себя надо любить…
- Ничего тебе не понятно, - сердито перебил ее Дьявол. - Пока под проклятиями ходишь, любить себя бесполезно. И опасно! Люди злее от этого становятся… - он скептически хмыкнул. - У древнего вампира на каждое твое здравое о себе слово плеть и свое слово. А больная, много ли налюбишь? Или когда враги навалились со всех сторон? А посмотрела бы, и было бы проще землю образумить. Первым делом, стражей надо выставить, чтобы за Благодетелей молиться стало некому. Но если земля не покажет, ты их днем с огнем их не сыщешь, а восстала - трупики только успевай принимать! - он расположился удобнее, пригубив чаю. - Люди видят землю вампира, а своя земля - сам человек. Как же на себя полюбуешься, если в то же время и спишь, и ешь, и тем же местом смотришь?! На душу вампира тебе надо посмотреть, но не на человека, а на землю его… В чистом виде, когда она как матричная память, а человека уже нет. Повезет, может, и на свою полюбуешься…
- Да?! А как я с того света достану душу-то? - изумилась Манька, вскочив со скамейки и выбираясь из-за стола. - Где она душа-то? Покойники много не говорят!
- А душа у меня под землей!.. - на лице Дьявола промелькнула довольная тень. Он удержал ее, указав на место.
Манька тут же села, не глядя на Дьявола, уставившись в землю, сковырнув под столом кочку, которую не успели вытоптать.
- Да не под той землей, по которой ногами ходишь! Это, - он тоже ковырнул носком ноги землю, - лишь одна из разновидностей ее, грубая форма, первый свод Поднебесной, - он собрал и отодвинул инструмент. - Например, черти - другая материальность. Физический план не достают, но умеют обращаться к материальности, которая выше физического плана. Приказали навредить - и прошлись по человеку люди. Но обращались-то не к телу, а к красной глине, из которой сознание состряпано! А человек сделал! Разве не воздействие на физическое тело? Одна материальность лежит в другой, и у каждой свои свойства, а Твердь - начало и конец. И до Бездны рукой подать, и Небесная рядышком… Поднебесная - как стержень, в самом центре, а Небесная вокруг этого стержня. А иначе, как бы удержал?
Я, правда, не должен таскать туда, кого попало, - он нахмурился, - но, думаю, кое-что я могу для тебя сделать…