Мой финский, пусть и далеко не идеальный, ошарашивает его. Он, наверное, считает, что мы ниспосланы ему богом чревоугодия в качестве рождественского подарка. Такого не бывает: зимним промозглым вечером в вашу пустую кофейню вваливаются двое абсолютно бесстыдно голодных иностранцев, на лицах которых написана твердая решимость не уйти отсюда, не прикончив добрую половину вашего дневного запаса продовольствия. Да к тому же один из них обращается к вам на вашем родном языке, начисто снимая все языковые барьеры и позволяя вам подать товар лицом и насладиться при этом – если, конечно, гости не будут против – беседой.
Истекая добродушием и готовностью быть полезным, хозяин начинает перечислять свои кулинарные изыски. Если честно, разнообразия здесь мало. Все меню сводится к некому абстрактному "блюду", ингредиенты которого, как конструктор, можно варьировать в различных сочетаниях до бесконечности. Среди них картошка фри, поджарка из свинины, горошек, оливы, зелень, бобы, помидоры и что-то совсем непонятное, название которого я не могу перевести.
Мы заказываем всю эту вкусную мешанину, которую Тошка тут же называет "смерть желудку". Хозяин суетится возле микроволновки, разогревая полуфабрикаты, а мы садимся на высокие табуреты за стол, прихватив с собой от стойки розетки с ягодным киселем.
Тошка следит за фигурой. К киселю у нее, разумеется, претензий нет. Со свининой, которая истекает соком, будучи вынутой из микроволновки, и с картошкой фри с румяной корочкой дело сложнее. Тошку грызут сомнения. Хозяин приносит наш заказ, и женщина искушается самым беспощадным образом. Она мученически смотрит то на меня, то на блюдо, обильно сдобренное горчицей. Тошка думает еще секунду, когда я уже принимаюсь есть, и берет в руки вилку. Лучше умереть от ожирения, чем от голода.
Пока мы поглощаем пищу, хозяин робко стоит за нашими спинами. Он видит, что мы голодны, и не смеет мешать. Еда – дело интимное. Наевшись, мы явно веселеем, заказываем пиво и смотрим на хозяина с благодарностью. Обрадованный нашим интересом, владелец крохотного заведения рысцой несется за стойку и через секунду возвращается обратно с пивом, орешками и солеными хлебными палочками. Тошка, если уж она все равно гробит фигуру, предпочитает делать это за приятной беседой.
– А вы бывали в Мурманске? – обращается она к нашему хозяину по-английски.
Финн становится похож на одно большое ухо. Он весь полон внимания и силится понять, чтобы быть полезным. Английский ему явно не дается. Я перевожу.
– Да, да, – радуется он. – Много раз.
Общая тема найдена. Видя наше полное непротивление и даже одобрение, хозяин тоже наливает себе кружку пива и подсаживается за наш стол. Мы выясняем, что его зовут Тео, и он довольно хорошо знает Мурманск. И здесь у него людей бывает немало. Вот нам только повезло: никого сегодня как раз не оказалось. А вообще-то народу хоть отбавляй. Из разных стран. Настоящий интернационал.
– У вас есть русские деньги? – вдруг спрашивает он.
Мы не понимаем: у нас есть евро.
– Русские деньги, – повторяет Тео и показывает куда-то вверх, за стойку.
Только тут, следуя взглядом за его рукой, мы замечаем, что над микроволновкой, на большом деревянном щите, подвешенном к бревнам стены, у него целый иконостас из купюр всех стран и достоинств. Валюты в основном экзотические и малопригодные к практическому использованию: долларов, например, не видно. Зато есть вышедшие из употребления итальянские лиры с множеством нулей,
греческие драхмы, чешские кроны, венгерские форинты и еще множество совсем диковинных купюр, принадлежность которых может определить разве что нумизмат. Есть здесь и русская десятка.
Обычно прижимистая в отношении бесплатной раздачи средств, Тошка ни с того ни с сего впадает в благостность и дарит хозяину-коллекционеру сторублевую ассигнацию. Финн благодарит нас и ловким движением насаживает банкноту на гвоздик, торчащий из щита с деньгами. Он явно доволен и хочет сбегать еще за пивом. Мы отказываемся. Он настаивает. Побеждает компромисс: мы заказываем какао.
Через несколько минут Тео приносит его в больших жестяных – очевидно, для антуража – кружках. Какао пахнет шоколадом и лакрицей. Мы с Тошкой дуем на кружки, отчего на поверхности напитка появляется розоватая молочная пенка. Тошка на вершине блаженства. Ей нравится сидеть здесь на высоком табурете и дуть на какао, в то время как Тео при моем посредничестве рассказывает ей всякие интересные случаи из своей бытности владельцем этого замечательного – теперь уже абсолютно ясно, что оно замечательное, – заведения.
Подобная теплота уюта в этих бездонных снегах расслабляет вас, притупляет ваши инстинкты, убаюкивает и успокаивает. Так, наверное, заманивали людей в свои подземные норы тролли, чтобы потом сварить их себе на ужин. Я говорю об этом Тошке. Но ей все равно.
– Если так, то я согласна, – кивает она. – Пусть будет ужин.
– Из нас?
– Да.
Она – кролик, заглянувший в глаза удава. Она готова быть съеденной в темных и коварных пещерах подземных жителей. И если хозяин сейчас откроет подпол, и оттуда полезут в комнату мохнатые и голодные тролли, она даже пальцем не пошевелит, чтобы спастись.
Да, наш ужин стоит того, чтобы потом самому быть приготовленным со спаржей, и чесноком, и горчицей, и неизбывной лакрицей в огромном закопченном котле где-то глубоко под землей. Там, где подземный народ устраивает свои пиршества из заблудившихся и попавшихся ему на крючок безумных путешественников. Будь что будет. Тошка согласна на все. И, честно говоря, я ее понимаю. Нет, перспектива быть съеденным коварным Тео и его подземными друзьями меня вовсе не прельщает. Но у меня тоже нет сил воспротивиться этому. Так разморила меня уютная духота маленького заведения под бескрайней черной чашей саамского неба. Мы просим еще какао.
Тео рад услужить. Он суетится и снует между своей импровизированной кухней за стойкой и нашим столом. Мы чувствуем себя королевской четой, заглянувшей после долгих странствий в свое королевство. Мы пьем какао и все больше утверждаемся в мысли, что этот бар специально возник из-под земли перед нашим приездом. Чтобы насытить нас и обогреть изнутри теплым молочным напитком. И он исчезнет, уйдет под землю, будет засыпан сугробами невесть откуда свалившегося снега, как только за нами закроется дверь. Или как только нас утащат в темные лабиринты своих жилищ подземные жители. И что Тео – это вовсе не обыкновенный владелец маленькой харчевни, а тот самый тролль, которых, говорят, так много под покрытым пушистыми соснами лапландским мелкосопочником.
Если Тео и тролль, то очень добрый и угодливый: ведь в его хижине так тепло и уютно.
– Я никуда отсюда не уйду, – шепчет мне Тошка, и от ее губ пахнет лакрицей и шоколадом. – Я останусь здесь жить, пока хватит денег.
В ее голосе нет даже намека на шутку. Тошка серьезна как никогда. Представив, что нам сейчас придется встать, одеться и выйти в темноту, чтобы идти по снегу в отель, я готов с ней согласиться.
Если честно, до отеля каких-нибудь двести метров. Но сейчас, после обильного ужина и двух огромных кружек обжигающего какао, они кажутся абсолютно непреодолимыми. Легче пожертвовать постелью и прикорнуть прямо здесь в уголке на какой-нибудь оленьей шкуре, чем заставить себя, разомлевшего и отяжелевшего, встать и идти куда-то.
– Решено, – шепчу я Тошке в ответ. – Остаемся здесь навсегда.
Тошка кивает. Тео полон готовности исполнить любое наше желание. Но беда в том, что больше в нас уже ничего не лезет. Мы вкусили все прелести жизни и хотим спать. Мы хотим заснуть прямо здесь, за этим столом. Чтобы потом эльфы отнесли нас в отель, раздели и уложили в кровать. Это наш последний заказ гостеприимному Тео, который он вряд ли сможет выполнить, ибо не распоряжается эльфами.
Эльфов нельзя вызвать по телефону, как такси. Они сами решают, когда и где им появляться и кому дарить свое внимание. Скорее всего, они не станут помогать нам с Тошкой. Доставка в отели объевшихся и опившихся какао клиентов харчевен ни в коем случае не входит в их компетенцию. Эльфы помогают лишь тем, кто действительно нуждается в их поддержке. А наши с Тошкой проблемы со всей очевидностью, какой бы горькой она не казалась, не дотягивают до необходимости их волшебного вмешательства. Нам остается рассчитывать исключительно на собственные силы.
Здравый смысл берет верх, и мы собираемся уходить. Я подаю Тошке шубу.
– Думаю, я в нее уже не влезу, – бурчит Тошка, закатывая глаза от блаженной сытости.
Но она в нее влезает. Даже Тео не смог добиться того, чтобы Тошка не влезла в свою шубу. Но он старался, надо отдать ему в этом должное, он старался изо всех сил.
– Сколько с нас? – интересуюсь я у финна, доставая из кармана бумажник.
– Дай ему побольше чаевых, – щедрится довольная Тошка.
Пока я расплачиваюсь, она в последний раз окидывает взглядом избушку. Мы расстаемся с Тео большими друзьями и даем ему твердое слово обязательно зайти к нему отужинать в следующий свой приезд в Саарисельку. Честно говоря, я не совсем уверен, что уже утром смогу найти его кофейню среди множества других заснеженных избушек, разбросанных в округе, но все равно даю ему свое обещание.
Пока мы сидели в кофейне у Тео, небо затянули пуховые снеговые тучи. Звезды исчезли. Их как будто стерли тряпкой с черной грифельной доски Вселенной. Луна еще пытается пробиться сквозь стадо туч, выбрасывая то тут, то там дрожащий серебряный лучик, но звезды похищены навсегда. У меня только что украли звезды. Кто вернет мне их сию же минуту? Кто? Полцарства за пригоршню звезд! Я смел, ибо у меня нет царства. У меня есть только Тошка. И ее я не променяю ни на что на свете.