- Что ты говоришь, Юля! Вничью! Тогда одесситы откатятся на предпоследнее место! Ни в коем случае! Всё! - решилась бабушка. - Иду включать телевизор. Пора!
Юлия-Бикулина и Маша остались в прихожей одни. Мрачна была прихожая. Высокие чёрные шкафы уходили под потолок, где туманились лепные узоры. Не веселее было и в комнате, где жила Бикулина. Там тёмные шторы ниспадали с карнизов до самого пола, а всю стену занимал сине-белый ковёр, на котором висели со страшными оскалившимися рожами маски.
- Буддийские, - равнодушно сказала Бикулина.
И кубки, кубки! Высокие, гранёные, как рюмки, матовые, как плафоны в метро, чеканные и мельхиоровые, бронзовые, латунные, малахитовые…
Бикулина задёрнула шторы, включила свет. Лампочка на железной ноге скупо осветила письменный стол и кусок ковра.
- И весь свет? - спросила Маша.
- Я не люблю верхний, - ответила Бикулина, - а другого света в этой комнате нет, Видишь ли, родители в разъездах, всё не успевают вызвать электрика.
Тоской повеяло на Машу. Резные шкафы, высокие стулья, пейзажи в чёрных деревянных рамах, ковёр со страшными рожами - всё здесь испускало холод. Маша вспомнила свой дом, свои вещи. Они были тёплыми! Маша поклясться готова была, что вещи у них дома были тёплыми! А здесь… Маша вдруг заметила, какая маленькая Юлия-Бикулина, как одиноко сутулится она среди холодных вещей, как зябко ей в жёлтом круге света. Маша присела на кровать, тут же встала.
- Почему так жёстко? Ты… спишь на ней?
- Да, сплю. Позвоночник никогда не искривится. - Бикулина смотрела на Машу исподлобья, глаза её в скупом освещении недобро мерцали. - Не нравится тебе у меня, да? - усмехнулась Бикулина.
- Нет, ничего… Просто…
- Что просто?
В этот момент бабушка вбежала в комнату.
- Юля! Юлечка! - закричала она. - Они выиграли! Выиграли! У "Арарата"! Два - один! Они выиграли, Юля!
- Я же говорила, выиграют, - улыбнулась Бикулина, дёрнула Машу за руку.
- Пьём чай, девочки! - сама как девочка, затараторила бабушка. - Совсем забыла, я же купила днём торт! Немедленно пьём чай. А потом идём в кино! Хотите в кино, девочки? Юлечка, что там сегодня в нашем кинематографе?
- Я позвоню узнаю…
- Позвони, немедленно позвони, - продолжала бабушка. - Как жаль, девочки, что вы такие маленькие! Иначе бы мы по случаю победы одесситов выпили коньяка… Хотя почему, собственно, вы должны обязательно пить? Я могу выпить одна, правда? Юлечка, я иду на кухню, накрываю стол. Через пять минут жду вас!
В прихожей Маша побоялась как следует рассмотреть Бикулинину бабушку. Теперь же Маша украдкой её оглядела. Бабушка Юлии-Бикулины одновременно была и не была старухой. Прежде всего - темперамент. Не встречала Маша старух, столь бурно переживающих перипетии футбольных баталий, пусть даже одну из команд тренирует сын. Маниакальная чистота царила в доме. Нигде ни пылинки, за исключением портрета гуттаперчевой Бикулининой мамы, стреляющей из лука. Порядок. Судя по всему, стремление к порядку было наследственной семейной чертой. Маша заметила, как поморщилась Бикулина, когда она взяла со стеллажа дивную статуэтку-девушку, а потом поставила её на стол. Бикулина немедленно переставила статуэтку на место. Но всё же не Бикулина была стражем порядка. Бабушка. А разве стала бы дряхлая старуха, для которой истончилась, не шире голубиного шажка стала грань между жизнью и смертью, поддерживать такую чистоту в доме? Зачем? Какая-то неведомая цель влекла по жизни бабушку Юлии-Бикулины и не давала ей стариться. Не по-старушечьи и одета была бабушка Юлии-Бикулины. Светло-серые модные брюки и тонкий чёрный свитер под горло. Где это ходят так старухи? Гимнастика, видимо, была ей привычна, частые прогулки на свежем воздухе. Не шаркала бабушка шлёпанцами по квартире - как балерина летала!
Но было и старушечье в её облике. Морщины рубили лицо, зелень в глазах напоминала жидкую болотную ряску, а не густую юную хвою, как у Бикулины. Руки были сухие и бледные, в коричневых пигментных пятнах. Каждая косточка, казалось, на руке просвечивает. Маша отворачивалась, не смотрела на бабушкины руки. Синюшные магазинные цыплята почему-то вспоминались, и голос бабушки, хриплый, вибрирующий, - это уже был типично старушечий голос.
Настала пора пить чай, и вместо ожидаемых многочисленных розеточек, тарелочек, конфетниц, крохотных кусочков торта, чайных ситечек на накрахмаленной скатерти - всего того, чем ныне люди подчёркивают наследственную свою интеллигентность, Маша увидела простую клетчатую клеёнку на столе, на ней три огромные чашки, железный чайник и торт, грубо нарезанный прямо в коробке. А перед бабушкой стояла стройная рюмка с коньяком. Бабушка приглашающе повела рукой. Чаепитие началось. Что удивило Машу, так это то, что Бикулина и бабушка ели торт прямо из коробки, никаких розеточек не было и в помине, и пили красноватый, щедро заваренный чай, прихлёбывая, совершенно не стесняясь порицаемых звуков. Бабушка с интересом поглядывала на Машу. Маша робела. Так пить чай она не привыкла.
- Итак, дорогая моя девочка, - сказала вдруг бабушка, и Маша чуть не подавилась тортом, - что вы собираетесь нам поведать?
- Я?
- Да, вы!
Маша умоляюще взглянула на Бикулину.
- Что тебя интересует, бабушка? - вздохнула Бикулина. - Спрашивай, Маша не обидится.
- Вы недавно переехали в наш дом?
- Уже две недели.
- А чем, простите, занимаются ваши родители? - Бабушка отвела взгляд: наверное, ей самой было стыдно, но не задать этот вопрос она не смогла.
- Папа архитектор, - ответила Маша, - а мама тоже архитектор, но сейчас она занимается интерьером.
- Так-так… - бабушка задумчиво смотрела на Машу. Бикулина молчала. И молчание языкастой, неугомонной Бикулины настораживало Машу. Ей казалось, что, войдя в дом, Бикулина тотчас погасла как лампочка, подчиняясь некоему заведённому порядку вещей. Нравится ли этот порядок Бикулине, не нравится - можно было только догадываться. Почему так равнодушна, дремотно спокойна Бикулина - великая мастерица ломать заведённые порядки, не признающая никаких порядков, кроме тех, которые устанавливает сама? Здесь был какой-то секрет и, возможно, был ответ, который так настойчиво искала нынешняя осенняя Маша. Но тогдашняя, трёхлетней давности, весенняя Маша ничего не знала. И словно чёртик дёрнул её за язык.
- А вы сами, простите, - громко спросила она у бабушки, - чем занимаетесь? На пенсии?
Бабушкин взгляд сделался совершенно неподвижен, и Маше показалось, что она смотрит в глаза сове.
- Видишь ли, - медленно произнесла бабушка, - мне приходилось заниматься в жизни многими вещами, и вряд ли тебе будет интересно слушать перечень моих профессий… Поэтому я скажу только одно: я мать своего сына! И бабушка Юлии! Этого достаточно?
- Извините, пожалуйста… - Маша уткнулась в блюдце.
Бикулина хмуро молчала. Маша украдкой взглянула на неё, надеясь встретить в глазах Бикулины понимание и одобрение, но… пустыми были глаза Бикулины! "Ей всё равно? - подумала Маша. - Или же она считает, что безумная бабушка права? Это она в своём уме, утверждая, что она мать своего сына?"
- Я сейчас вернусь… - Маша окончательно растерялась. - Пойду причешусь… - И выбежала в прихожую.
Овальное зеркало в мраморной оправе мрачно отражало стоящий напротив высокий чёрный шкаф. Маша взглянула в зеркало и удивилась, какое бледное у неё лицо, словно изморозь какая-то на нём появилась. Так удивительно преломлялся свет в прихожей. Сюда доносился вибрирующий бабушкин голос: "…только сейчас поняла, Юля, ты осталась в Москве, чтобы не мешать… много работать, чтобы вытащить эту одесскую команду, по крайней мере, в призёры… Можно было сделать иначе… Зачем драматизировать события… позорить отца… на дерево… не обезьяна, не разбойница из шайки Робин Гуда…"
- Маша! - закричала из кухни Бикулина.
- Иду! - Маша вернулась в кухню.
- Я думаю, тебе надо написать отцу письмо и объяснить своё поведение… - продолжала бабушка.
- Хорошо, я так и сделаю, - кивнула Бикулина.
- Кстати, милая моя девочка, - обратилась бабушка к Маше, - твой отец случайно не проектирует спортивные сооружения?
- Нет. Он занимается жилищным строительством.
- То есть строит эти ужасные бетонные коробки?
- Ему самому неприятно…
- Когда твой отец тренировал свою первую команду в Хацепетовке, - повернулась бабушка к Юле, - они каждый раз проигрывали, когда их вратарь защищал западные ворота. Потом выяснилось, что идиот-архитектор так спроектировал стадион, что солнце с семи до половины восьмого светило вратарю прямо в глаза и он пропускал голы. Правда, потом, - хитро сощурилась бабушка, - твой отец это разгадал и всегда старался, чтобы западные ворота в первом тайме достались противнику. Кстати, девочки, - перестала смеяться бабушка, - пойдёмте в комнату, я вам кое-что покажу… - Голос её сделался таинственным.
Прошли в комнату, где стену украшал макет футбольного поля, на нём крепились магнитные фигурки игроков.
- Я хочу сказать одну очень важную вещь, Юля, - прошептала бабушка и странно посмотрела на Машу, словно та могла оказаться предательницей. - Я долго думала я поняла, как нужно твоему отцу строить игру в одесской команде… - В глазах у бабушки вовсю прыгали чёрные мячики. Маше стало не по себе. - Длинный пас! Необходим длинный пас! - страстно продолжала бабушка. - Зачем эти бесполезные комбинации в центре поля, нужен длинный пас! Защитник перебрасывает мяч через центр поля сразу к нападающим, ты понимаешь, Юля?! Ты напишешь об этом отцу?
- Хорошо, хорошо, напишу…
- Юля, это необходимо! Поклянись, что напишешь! Если напишу я, твоя дорогая мамочка разорвёт письмо в клочки и отец ничего не узнает… Напишешь?