Мы уже проехали "Краевую больницу", "Покровский парк" и "Семеновскую", когда случилось это мелкое ДТП. Вы же знаете, как это бывает: едешь себе и едешь, можно сказать, в крайнем правом, когда вдруг какая-нибудь холера обойдет тебя слева и ни с того ни с сего подставит свою задницу прямо под твой передний бампер. А у тебя оптика хрустальная и тебе сто раз предлагали поставить защиту, а ты - "потом" да "потом". В общем, приехали, и доказывай сейчас этому мудаку в "Марке" зеленого металлика, что у тебя крыша - сам господин Кербер. Который к тому же отключил мобильник.
- Гаишников или сами разберемся? - спросил довольный мудак.
- Гаишников, - сказала я твердо. Уж что-что, а с этого пути меня не собьешь.
Вокруг нас стали собираться водители автобусов.
- Зря, - сказал один из них, - свидетелей вон сколько, да и тормозного пути у тебя, на хуй, сантиметров двадцать. Не больше. Гы-гы.
- В жопу биться нельзя, - радостно подуськнул другой.
- А в писю - опасно, - добавил кто-то из его соплеменников, и все заржали.
- Баба за рулем - обезьяна с гранатой, - сказал еще один.
Интересно, кто сочиняет афоризмы для автобусных водителей? Впрочем, не интересно.
- Здорово, Саныч, - к мудаку протиснулся автобусный водитель, одетый в синее, и оба пожали друг другу руки, - ты щас на каком работаешь?
- На 17-м, - ответил мудак, - но увольняться, на хуй, буду.
- Чего так?
- Да заебался, понимаешь.
- А-а, ну хули ж не понять. А куда пойдешь?
- Да хуй его знает. Может, в пароходство.
- Там, я слышал, правда нехуево теперь.
- Везде нехуево, где нас нету, - вздохнул мудак.
- А где нас, на хуй, нету? - философски резюмировал синий.
Про меня как будто забыли. А я забыла про Ленина, сидевшего за тонированными стеклами "Камины". Я завороженно слушала диалоги автобусных водителей, когда задняя дверь моей машины открылась, и Ленин, щурясь на солнце, вылез на сцену.
- Маузоллий уже совсем низко, - сообщил он в никуда, тыча желтым пальцем в небо.
- Бля буду - Ленин!!! - воскликнул мудак из "Марка", вытаращившись на моего пассажира, - мужик, ты из театра?
- Маузоллий уже совсем низко, - озабоченно сообщил Ленин мудаку. Автобусники одобрительно загоготали, теснее обступая нас. ГАИ все еще не было.
А Ленин, пристальнее всмотревшись в лица окруживших нас водителей, вдруг преобразился. Я бы сказала, что он ожил, если бы этот термин был корректен в данном случае.
- Пролетарии! - воскликнул он. - Вы - пролетарии! Я вас узнал!
Мне показалось, что еще немного, и он расплачется от радости.
Реакция же автобусных водителей была неожиданной.
- А ты кто, буржуй, на хуй? - набычился крайний справа.
- Пролетарии! Пролетарии! - трясся Ленин, не слыша и не видя перемены.
- Мужик, щас пизды получишь, - прорычал один из водителей с акцентом, и я узнала азера с 60-го маршрута.
- Володя, сядь в машину, - сказала я, подпихивая Ленина к "Камине".
- Фанинька! Не мешай мне общаться с пролетариатом, - неожиданно резко отдернул он руку и отступил от меня. Прямо к окружности, образованной водительскими телами. Я видела, как из окружности высунулся кулак и несильно пхнул Ленина под дыхало. Впрочем, он не обратил внимания.
- Пролетарии! - выкрикнул он, порываясь вскарабкаться на крышу "Камины". Этого мне только и не хватало, чтоб к оптике - еще и кузовные работы. И я оттащила Ленина от машины.
- Пролетарии!
- Мужик, ты охуел, - всерьез обиделся на Ленина мудак и закатал рукава.
- Пролетарии! - продолжал Ленин, впав в какое-то подобие транса. - Есть такая партия!
- Пизды, а вот пизды, - возбужденно подпрыгивал на месте знакомый азер.
Но ударил Ленина первым не он, а худенький водитель в клетчатой рубашке и темно-серых трениках с адидасовскими лампасами. Ударил как украл: без размаху и пряча глаза в асфальт. Ленин от удара отшатнулся, мгновенно наткнувшись на кулак здоровенного водительского самца в спортивном костюме с закосом под Nike.
- Пролетарии! Пролетарии! Вы должны пойти другим путем! - ораторствовал Ленин, летая от водителя к водителю. Те били его молча и, что примечательно, не сильно, но вяленому телу достаточно для полета и ветерка, а тут все-таки кулаки.
- Пролетарии! Учиться, учиться и еще раз учиться! - цитировал Ленин свою пьесу. - И сначала - телеграф!!
- О бля, мужик как в роль вошел, - заметил кто-то из водителей, и тут я вышла из ступора.
- Стойте! - заорала я. - Это на самом деле Ленин!
- Я - Ленин, - повторил Ленин и, споткнувшись о чей-то ботинок, упал на асфальт, где его по инерции раза три или четыре пнули.
- Оставьте Ленина в покое! - орала я.
- Блядь, какие-то два ебанутых, в натуре, - удивился мудак из "Марка", - ну его все на хуй.
- Пролетариат - звучит гордо, - всхлипнул Ленин, лежа на асфальте.
- Вроде потихоньку пиздячили, - задумчиво проговорил автобусник в фальшивом Найке, - а он чего-то вроде как ластами щелкать собрался. Эй, мужик, вставай давай!
- Да это Колян ему захуярил по почкам со всей дури, - сказал кто-то из водительской толпы.
- Ебанись! Я вообще далеко стоял, - ответил, по всей видимости, Колян, но я его не разглядела: я присела на корточки рядом с Лениным.
- Володенька, вставай, а? - потрясла я его за плечо.
- Фанинька! Пролетариат нужно, нужно и еще раз нужно учить, - прогундосил Ленин, не переставая всхлипывать. Тошнотворное чувство, похожее на убийственную жалость, подкатило к моему горлу.
- Чему учить, Володенька? - спросила я, - пусть себе, ну его, - периферийным зрением я видела, как быстро рассасывается окружность водительских ног. На асфальте стало светлее, и почти одновременно с этим явлением в воздухе запахло не полностью отработанным топливом. Спешно разъезжаясь, водители сильно газовали.
- Фанинька, меня никто не любит, - сказал вдруг Ленин, приподнимаясь на локте.
- Полно тебе, Володенька, - смутилась я. От нестерпимой жалости к Ленину его хотелось удавить.
- Не любит никто, - с неожиданной горечью повторил он, - и ты. Фанинька, никогда меня не любила.
- Любила, - соврала я.
- Когда? Я не помню.
- В гимназии.
- И мама любила Сашку всегда больше, - горестно продолжал Ленин, - а Надька с Инькой - те вообще...
- Володя, вставай, - сказала я.
- Поэтому появилась ты, и ты - тоже...
- Володенька...
- Да, Фанинька, поедем... Вот уже и солнце почти село.
- Как? Как ты сказал?! Солнце?
- Да, а что? - слегка удивился Ленин. - Солнце село, значит, скоро будет темно.
Он сидел на асфальте, согнув ноги в коленях, и потирал ушибленную спину. Именно в этот момент у меня появилось ощущение близкой развязки.
- Володя, а где твой орден? - спросила я зачем-то. На пиджаке Ленина, с левой стороны, зияла небольшая дырка.
- Фанинька, - сказал Ленин, - даже последняя моя пьеса была говном.
- Ну, все ошибаются, - промямлила я.
- Она была говном, - повторил Ленин, не слыша меня. Совершенно не зная, что ответить, я - неожиданно для себя - наклонилась к Ленину и поцеловала его в лысый череп. Он оказался абсолютно сухим, как осенний лист или старая картонка.
- Фанинька?! - вскинулся вдруг он и потянулся ко мне руками.
На моих глазах произошла метаморфоза. Кажется, это называется именно так.
На обочине портового города сидел несчастный потерянный ребенок, который с испугом смотрел на проезжающие мимо машины. Маленький кудрявый ангел, невесть как попавший в октябрятскую звездочку или наоборот, непонятно каким образом вышедший из нее, сжался в комочек и, кажется, готовился разреветься. Рядом валялась какая-то некрупная ветошь.
- Тетя, отведи меня домой, - всхлипнул мальчик. Я взяла его за руку и помогла подняться с асфальта.
- Пойдем, - сказала я и открыла переднюю дверцу машины. "Без левого поворотника поедем... ну и хрен с ним", - подумалось мне мимоходом. Я завела "Камину" и развернулась через двойную разделительную, предпочитая выезжать со Светланской через Океанский проспект. Темнело, действительно, быстро. И тут приехали гаишники.
- Нарушаем?
Когда мы с ними закончили разбираться, стало совсем темно.
- Поехали, Вова, - сказала я.
Маленький Володя Ульянов уже почти устроился на сиденье, как вдруг свесил наружу обе ноги и нырнул головой под приборную доску.
- Тут что-то упало, - сказал он, - мешок! А в нем мячик!
Я совсем забыла про мяч. Красный, с пеленой, синей и желтой полосками. Самый красивый, какой только можно было купить в "Мире игрушек".
- Какой красивый! - обрадовался Володя, - это мне?
- Тебе, конечно.
- Спасибо! И я могу его взять с собой?
- Разумеется, можешь.
- Спасибо! Я его тогда в руках буду держать, ладно? Как Радзиньки угадал про мяч, спрашивается?
- Держи. Только крепко.
Я обходила машину, чтобы занять в ней свое место, и не успела ничего предпринять, когда мячик выскользнул из детских рук и поскакал наперерез машинам, а вслед за мячиком выпрыгнул из салона "Камины" Володя Ульянов.
- Я его сейчас догоню, - крикнул он.
- Стой!!!!!!!!!!!
Дальше все было ужасно. Особенно мерзкий визг тормозов.
Почти как в "Кладбище домашних животных" водитель пустой маршрутки утверждал, что неведомая сила вдавила его ногу в педаль газа, когда перед носом его автобуса невесть откуда появился мальчик. Водителя трясло. "Мальчик, мальчик!" - повторял он, как рыдающая девочка из Григоровича.