В течении двадцати лет мне приходилось выслушивать этот совет. Теперь я могу сказать ей: "Не волнуйся, по крайней мере там, в ином мире. Во-первых, я больше не путешествую на поезде; в действительности, я больше вообще не путешествую, поэтому не возникает вопроса о выходе из идущего поезда. Во-вторых, Гудия заботиться обо мне так хорошо, как бы тебе этого хотелось. В-третьих, вспомни, как ты ждала меня, пока была жива, и жди меня по-прежнему. Скоро я приду, приду домой".
Первый раз когда я поехал в Кеджурахо, я поехал только из-за того, что моя бабушка настаивала на этом, но после этого я был там сотни раз. Нет места на земле, где я бы был столько раз. Причина проста: невозможно исчерпать этот опыт. Он неисчерпаем. Чем больше знаешь, тем больше хочешь узнать. Все в храмах Кеджурахо является тайной. Должно быть для создания каждого храма потребовалось сотни лет и тысячи мастеров. И я никогда не встречал чего либо подобного Кеджурахо, что можно назвать совершенным, даже Тадж Махал. Тадж Махал имеет недостатки, Кеджурахо - нет. Более того, Тадж Махал - это только прекрасная архитектура; Кеджурахо - это вся философия и психология Нового Человека.
Когда я видел тех - я не могу сказать "голых", простите меня. "Голые" - это порнографично; обнаженные - это совсем другое. В словаре они могут означать одно и тоже, но словарь это еще не все; существование намного больше. Статуи обнаженные, но не голые. Но эти обнаженные красавицы… возможно, однажды человек сможет достичь их. Это мечта; Кеджурахо - это мечта. А Махатма Ганди хотел похоронить его под землей, чтобы никто не мог быть соблазненным прекрасными статуями. Мы благодарны Рабиндранату Тагору, который остановил Ганди. Он сказал: "Оставь эти храмы, как они есть…" Он был поэтом, и он мог понять их тайну.
Я ездил в Кеджурахо так много раз, что сбился со счета. Когда бы у меня ни было время, я мчался туда. Если меня нельзя было нигде найти, моя семья автоматически решала, что я отправился в Кеджурахо и меня надо искать там. И они всегда были правы. Мне приходилось подкупать охранников тех храмов, чтобы они сказали людям, что меня там нет, когда я был там. Я признаюсь, лишь однажды я давал кому-то взятку; но это того стоило, и я не жалею об этом.
По правде говоря, вы удивитесь, вы знаете как я опасен… Охранник, которого я подкупал, стал моим саньясином. Итак, кто кого подкупал? Первый раз я подкупал его, чтобы он сказал, что меня нет там; потом, все больше и больше, он стал интересоваться мной. Он вернул все взятки, которые я ему дал. Он не мог хранить их, после того, как стал саньясином.
Кеджурахо - само имя звучит во мне как колокола радости, как будто оно снизошло с небес на землю. Видеть Кеджурахо ночью в полнолуние - значит увидеть незабываемое зрелище. Моя бабушка родилась там, неудивительно, что она была прекрасной женщиной, мужественной и также опасной. Красота всегда такая: смелая и опасная. Она пренебрегала опасностью. Моя мать не похожа на нее, и я сожалею об этом. Вы не сможете найти что-то от моей бабушки в моей матери. Нани была такой отважной женщиной, и она помогла мне отважиться на все - я имею в виду все.
Если бы я захотел выпить вина, она бы дала его. Она бы сказала: "Пока ты не напьешься тотально, ты не сможешь освободиться от него". И я знаю, что это способ освободиться от всего вообще. Все, что я хотел - она организовывала. Мой дедушка, ее муж, всегда боялся - точно как любой другой муж в мире, мышь; прекрасная мышь, хороший парень, любящий, но ничто в сравнении с ней. Когда он умер на моих коленях, она даже не плакала.
Я спросил се: "Он умер. Ты любила его. Почему ты не плачешь?"
Она сказала: "Из-за тебя. Я не хочу плакать перед ребенком", - она была такой женщиной! - "и я не хочу утешать тебя. Если я сама начну плакать, тогда естественно, ты будешь плакать; тогда кто кого будет утешать?"
Я должен описать ату ситуацию… Мы были и воловьей телеге, едущей от деревни моего дедушки к деревне моего отца, потому что единственная больница была там. Мой дедушка был серьезно болен; не только болен, но также без сознания, почти в коме. Она и я были единственными людьми в той повозке. Я могу понять ее сострадание ко мне. Она даже не плакала о смерти ее любимого мужа, только из-за меня; потому что я был только один там, и некому было меня утешить.
Я сказал: "Не волнуйся. Если ты сможешь оставаться без слез, я тоже смогу не плакать". И, поверите или нет, семилетний ребенок не плакал.
Даже она была озадачена; она сказала: "Ты не плачешь?"
Я сказал: "Я не хочу утешать тебя".
То была странная компания в воловьей повозке. Бхура, о котором я говорил прошлым утром, правил телегой. Он знал, что его хозяин умер, но он не заглянул бы внутрь повозки, даже потом, потому что он был единственным слугой и в его обязанности не входило вмешиваться в личные дела. Вот, что он сказал мне: "Смерть - это личное дело; как я могу посмотреть? Я слышал все с места погонщика. Я хотел плакать, я так сильно любил его. Я чувствовал себя сиротой - но я не мог посмотреть в телегу, иначе он бы никогда меня не простил".
Странная компания… и Нана был на моих коленях. Я был семилетним ребенком со смертью, не на несколько секунд, но непрерывно в течении двадцати четырех часов. Не было дорог, и было трудно добраться до города моего отца. Мы ехали очень медленно. Мы оставались с мертвым телом двадцать четыре часа. Я не мог плакать, потому что не хотел беспокоить мою бабушку. Она не могла плакать, потому что она не хотела беспокоить маленького семилетнего ребенка, которым я был. Она была действительно стальной женщиной.
Когда мы достигли города, мой отец вызвал доктора, и можете вы представить: моя бабушка засмеялась! Она сказала: "Вы, образованные люди, такие глупые. Он мертв! Нет нужды звать какого-либо доктора. Пожалуйста, сожгите его, и чем быстрее, тем лучше".
Все были шокированы этими словами, кроме меня, потому что я знал ее. Она хотела, чтобы тело вернулось к первоначальным элементам. Было уже пора… уже поздно; вы можете понять. Она сказала: "И я не собираюсь назад в эту деревню".
Когда она говорила, что она не собирается вернуться и жить в этой деревне, это, конечно, значило, что я тоже не могу вернуться. Но она никогда не оставалась с семьей моего отца; она жила отдельно. Когда я стал жить в деревне моего отца, я жил очень упорядоченно в том городе, проводя весь день с семьей моего отца и всю ночь с моей бабушкой. Она имела обыкновение жить одна, в прекрасном бунгало. Это был маленький дом, но действительно прекрасный.
Моя мама часто спрашивала меня: "Почему ты не остаешься дома на ночь?"
Я говорил: "Это невозможно. Я должен идти к моей бабушке, особенно ночью, когда она чувствует себя такой одинокой без моего дедушки. Днем все в порядке, она занята и столько людей вокруг - но ночью, одна в своей комнате, она может начать плакать, если меня не будет там. Я должен быть там!" Я оставался там всегда, каждую ночь, без исключений.
Днем я был в школе. Только утром и во второй половине дня я проводил немногие часы с моей семьей; моей мамой, отцом, моими дядями. Это была большая семья, и она осталась чужой для меня; она никогда не стала частью меня.
Моя бабушка была моей семьей, и она понимала меня, потому что с самого моего детства я рос на ее глазах. Она знала так много обо мне, как никто другой, потому что она позволяла мне все… все.
В Индии, когда наступает Праздник Света, люди могут играть в азартные игры. Это странная традиция: три дня азартные игры законны; после этого вас могут поймать и наказать.
Я сказал моей бабушке: "Я хочу сыграть".
Она спросила меня: "Сколько денег ты хочешь?"
Даже я не мог поверить моим ушам. Я думал, она скажет: "Никаких азартных игр". Вместо этого она сказала: "Итак, ты хочешь сыграть?" Итак, она дала мне сторупиевую бумажку и сказала, что я могу идти и играть, когда хочу, потому что человек учится только на опыте.
Таким образом, она помогла мне чрезвычайно. Однажды я захотел пойти к проститутке. Мне было только пятнадцать, и я узнал, что проститутка приехала в нашу деревню. Моя бабушка спросила меня: "Знаешь ли ты, что означает проститутка?"
Я сказал: "Точно не знаю".
Тогда она сказала: "Ты должен пойти и увидеть, но сперва посмотри на ее песни и танцы".
В Индии проститутки сперва поют и танцуют, по пение и танец были такими третьесортными, и женщина была такая противная, что меня стошнило! Я вернулся домой в середине, до окончания танцев и песен. Моя Нани спросила: "Почему ты пришел домой так рано?" Я ответил: "Это было тошнотворно".
Только когда я читал книгу Жана-Поля Сартра "Тошнота", я понял, что случилось со мной той ночью. Но моя бабушка разрешила мне даже пойти к проститутке. Я не помню, чтобы она хоть когда-то сказала мне нет. Я хотел курить; она сказала: "Помни одну вещь: курение - это хорошо, но всегда кури в доме".
Я спросил: "Почему?"
Она сказала: "Другие могут возражать, поэтому ты можешь курить в доме. Я снабжу тебя сигаретами". Она продолжала давать мне сигареты, пока я не сказал: "Достаточно! Мне больше не нужно".
Моя Нани была готова пройти любой путь, только для того, чтобы помочь мне пережить это самому. Единственный путь узнать это испытать все самому; это нельзя передать. Тут родители становятся тошнотворными; они постоянно говорят вам. Ребенок - это возрождение Бога. Его нужно уважать, и ему должны быть даны все удобства для роста, и для бытия - не в созвучии с вами, но в созвучии с его собственным потенциалом.
Если мое время истекло, это хорошо. Если мое время не истекло, это даже лучше. Сейчас это зависит от вас, насколько вы продлите его. Все зависит от вас.