- А как обстоят дела с уроками? - поинтересовалась Полина.
Можно подумать, что у нее самой есть дети и она привыкла ими командовать!
- Мама никогда не проверяла наши домашние задания,- отчеканила Ника.
- Она нам доверяла,- прибавила Вика.
Я видел, краска ударила Полине в лицо, однако она и вида не подала, что обиделась. Поставила чашку на блюдце, спокойно сказала:
- Извините, что я вам часто напоминаю про уроки, но меня об этом просил ваш отец.
- Мы ему в следующий раз покажем свои дневники,- миролюбиво заметила Вика, ей не нравилась резкость сестры.
Я подумал, что Полине не следовало бы обращаться с ними как с маленькими детишками, близнецам скоро будет по одиннадцать лет, они развиты и, если надо, сумеют постоять за себя. Особенно Ника. Случалось, она и Варю осаживала, когда та чересчур нажимала на них. Ко мне же они относились подчеркнуто вежливо, называли только по имени и отчеству. Я им рассказал про первое историческое погружение Жака Пиккара и американца Дона Уолшема в батискафе "Триест" в знаменитую Марианскую впадину - самое глубокое место в Мировом океане. Случилось это 23 января 1960 года. За пять часов спуска они преодолели толщу воды в 10 919 метров. На дне Марианской впадины "Триест" пробыл 20 минут. Отважные исследователи увидели в донном иле красную креветку, похожая на подошву рыба смотрела в иллюминатор большими выученными глазами.
- На Черном море папа учил нас нырять с маской и ластами,- сказала Ника.- Он фотографировал рыб.
- У нас есть фотография каменного окуня,- прибавила Вика.
После обеда мы с Полиной перешли на кухню. Она была чем-то озабочена, голубые глаза ее часто останавливались на мне, лоб хмурился. Светлые волосы она собирала в пук на затылке, в маленьких ушах поблескивали две золотые капли сережек.
- Георгий, он хочет, чтобы девочки жили дома,- наконец сообщила мне Полина.- Говорит, не маленькие, пускай привыкают жить самостоятельно. Без нянек.
- Чего это ему взбрело? - сказал я.- Пусть живут до его выписки.
- Ты же знаешь его,- вздохнула Полина.- Как он решил, так и будет.
Это я знал. Анатолий Павлович не менял своих решений. Мне девочки не мешали, наоборот, в доме стало веселее, я привык к ним, и расставаться было жаль. И Варя с удовольствием занималась и играла с ними.
- Я им должен сказать? - спросил я.
- Он завтра сам скажет,- сказала Полина.- Я для них не авторитет.
- Ты считаешь это правильным? - взглянул я на нее.
- Он даже не хотел, чтобы я к ним заходила,- сказала она.- Это уж слишком!
- По-моему, они тебя полюбили.
- Ты думаешь? - Полина живо обернулась ко мне.- Я этого не чувствую.
- Славные девочки,- сказал я.
- И такие разные.
- На чем же вы с Анатолием порешили?
- Он дал мне ключ от квартиры и попросил, чтобы я научила их готовить.
- Уж не влюбился ли он в тебя?
- Скорее, я в него,- со вздохом произнесла она.
- Да вы что, с ума сошли? - вырвалось у меня.
Мне почему-то все это показалось диким. Анатолий и Полина…
- Я что же, не подхожу ему? - будто прочла мои мысли Полина.
- Я потеряю друга,- сказал я.- Единственного друга!
- Плохо же ты знаешь Анатолия,- покачала головой Полина.
- Он ведь знает, что мы с тобой…
- Он знает, что я с ним,- сказала Полина.- А вот я не знаю, будет ли он со мной… Между нами не ты, Гоша, а Рита. Мертвая между живыми!
- Ты будешь ему хорошей женой,- сказал я, начиная смиряться с этой мыслью.
- Я так далеко не заглядываю,- улыбнулась она.- Мне хотелось бы быть для него хорошим другом…- Она посмотрела мне в глаза: - Улыбаешься? Совсем звучит по-детски?
- Я рад за вас обоих,- сказал я.
- Еще рано радоваться…- Она отвернулась и уставилась в окно, свет от раскачивающегося уличного фонаря рассыпал бледные блики на деревянной стене. Козел во фраке смотрел на нас осмысленными глазами и тряс бородой - это дрожащий отблеск от фонаря играл на нем.
Полина не кокетничала, она в общем-то тоже цельный человек с сильным характером. В этом отношении они похожи с Остряковым. И вместе с тем она была очень доброй. Наверное, поэтому такую профессию и выбрала. Несчастье других она принимала близко к сердцу, я помню, как болезненно она переживала смерть одного своего больного. Кляла себя, беспомощную медицину, даже хотела переменить профессию, но вместо этого переменила место работы: из нашей районной поликлиники перешла в одну из больниц Петроградского района. Смертей здесь было больше и переживаний - тоже.
- У тебя опять роман с больным,- брякнул я, не подумав. Ведь наши отношения с ней тоже начались во время моей болезни.
- Он - самый здоровый человек, которого я когда-либо в своей жизни встречала,- ничуть не обидевшись, сказала она.
Глава семнадцатая
Я шагал утром на работу и удивлялся погоде: после нескольких морозных дней в середине февраля наступила небывалая оттепель, весь снег сошел, солнце по-весеннему светило с голубого неба, термометры показывали плюс шесть градусов. По телевидению в программе "Время" сообщали, что в южных районах страны зацвели фруктовые деревья, а в Подмосковье собирают не подснежники, а самые настоящие грибы. Однако раннее цветение деревьев предвещало неурожай фруктов, потому что наверняка за оттепелью последуют морозы. Пострадают и доверчивые птицы, которые поверили коварной природе и раньше времени прилетели из теплых краев.
Я был без шапки, в плаще, на тротуарах разгуливали голуби, две маленькие девочки, расчертив асфальт на большие клетки, играли в классы. У одной из них на солнце золотом горели льняные волосы, выбивающиеся из-под вязаной шапочки. Увлеченные, они ничего не замечали вокруг.
Как всегда, отмахав на своих двоих, я пришел в институт умиротворенный, с хорошим настроением. Но мне его тут же постарался испортить Гейгер Аркадьевич.
- Я слышал, Артур Германович сорвал вам поездку в Штаты? - сочувственно защелкал он.- Знаете, это подлость!
- Это вы так о Скобцове? - подивился я.
От Гейгера, признаться, удивительно было слышать такое.
- Артур Германович сам копает себе яму,- продолжал Григорий Аркадьевич.- Кто же такими непозволительными методами пробивает себе дорогу наверх? - Он огляделся и, понизив голос, присовокупил: - Одни дураки!
- Я недавно слышал от вас совсем другое…
- Простите, но с дураками мне не по пути,- сказал Гейгер.- Артур Германович столько уже наломал дров, что никакой новый директор его не потерпит в НИИ. Его песенка спета!
- То-то вы от него и отвернулись! - подкусил я его.
- А как же? - искренне удивился Григорий Аркадьевич.- Я не хочу, чтобы он и меня на дно утянул. Каждый спасается в одиночку…
- Гениальная мысль! - усмехнулся я.- Вы предложите это для плаката… Ну там, где люди купаются. На Черном море, например.
- Неужели вам наплевать, кто будет директором? - спросил Гейгер.
Сколько уже раз мне задавали этот вопрос!
- Григорий Аркадьевич, а может, без директора-то оно и лучше?
- Без руководителя не может функционировать ни одно приличное учреждение,- убежденно ответил Гейгер.- Даже над дворниками есть начальник.
- Мы же функционируем? - не сдавался я.
- Мы, голубчик, Георгий Иванович, агонизируем,- мелко рассыпал свой смех Гейгер.- Нас за такую работу уже пора всех разогнать.
- Есть в институте люди, которые честно выполняют свою работу.
- Вы имеете в виду себя?
- Вас я не имею в виду,- сказал я.
Григорий Аркадьевич не обиделся, поскоблив ногтем пятнышко на замшевой куртке, он озабоченно продолжал:
- Пилипенко отказался. И знаете, что он сказал? Мол, нет у него никакого желания возглавлять филиал НИИ, где на всю губернию развели склоку… Ну что вы на это скажете?
- Может, вас назначат.
Гейгер посмеялся, мол, я ваш юмор оценил, потом посмотрел мне в глаза, вздохнул и сказал:
- Я сам бы жил и другим давал жить.
- Как это понять?
- Вы бы меня на руках носили: хороших людей сделал бы кандидатами, докторами наук.
- А плохих?
- Они бы сами ушли…- сказал Гейгер.
- А я жалею, что Пилипенко отказался,- сказал я.
- Ужасный человек! - воскликнул Гейгер Аркадьевич.- Он бы всех тут разогнал. С ним, говорят, невозможно работать…
- Вы бы сработались,- заметил я.
- Я поладил бы с самим дьяволом,- сказал Григорий Аркадьевич.- Но каково было бы другим?
- Вы только что сказали, мол, каждый спасается в одиночку…
- А я не хочу спасаться, я хочу спокойно жить и зарабатывать себе на кусок хлеба с маслом…
Я вспомнил, что сказала о Гейгере Уткина: мягко стелет, да жестко спать. На что присутствовавшая в моем кабинете Грымзина не преминула заметить: "Голодной куме одно на уме!" Эту присказку она любила употреблять к месту и не к месту. "С ним? - возмутилась Альбина Аркадьевна.- Только под расстрелом!"
Иногда мои женщины искренне веселили меня. За годы совместной работы они перестали стесняться и в моем присутствии высказывались довольно откровенно даже на рискованные темы.
- А вдруг все-таки Скобцов? - подзадоривал я его.
Григорий Аркадьевич посмотрел на меня и печально улыбнулся, отчего его узенькие усики расползлись в стороны, как гусеницы.