Спали они на тахте, Варя на раскладушке, убирали постель, гладили свою школьную форму. У них, видно, в крови - хозяйственность. Бывало, вот как сейчас, забывшись, они малость досаждали мне, когда я работал, но в общем-то вели себя прилично. Если видели, что я сижу за письменным столом, не заходили в кабинет, не надоедали с вопросами.
Остряков уже более-менее поправился, но сломанная нога все еще приковывала его к постели. Сразу она срослась неправильно, пришлось снова оперировать. Полина говорила, что пролежит еще месяца полтора, не меньше.
Если девочки уже могли смеяться и шалить, то Анатолий Павлович до сих пор не мог оправиться после смерти Риты. По его просьбе я принес ему ее фотографию в рамке, и он поставил ее на тумбочку. Разговаривая с ним, я замечал, что он иногда глубоко уходит в себя и не слышит меня. Обычно такой моложавый, он вдруг сразу как-то постарел, на лбу и у губ появились глубокие морщины, в глазах затаилось горе. Остряков любил свою жену, сам мне рассказывал, что там, за границей, он всегда думает о Рите, дочерях, если есть возможность, звонит им с самого края земли. Из разных стран присылал домой красочные открытки. Со мной о жене почти не говорил, больше интересовался дочерьми, но я-то знал, что он о ней постоянно думает.
На другой день после аварии я и Боба Быков съездили к посту ГАИ в Лахту, пригнали оттуда на прицепе разбитые "Жигули". Боба обещал к маю отремонтировать. Когда я обо всем рассказал Анатолию, он не проявил к своей машине никакого интереса, лишь посочувствовал, мол, задал вам, братцы, хлопот…
В дверь раздался звонок, Варя пошла открывать. Услышав голос Полины, я поднялся из-за письменного стола. Вика и Ника тоже выскочили в прихожую. Я помог Полине раздеться, она достала из сумки полиэтиленовый пакет с мандаринами и протянула девочкам.
- Обедали? - озабоченно спрашивала она.- А уроки сделали? Вика, почему у тебя правый глаз красный, как у кролика?
- Соринка попала,- отвечала девочка.- Варя вытащила.
- Как папа? - тихо спросила Ника.
- Папа сказал, если вы будете приносить тройки, то еще не скоро выйдет из больницы, так и знайте.
- Полина Викторовна, мы уже не маленькие,- заметила Вика, она гораздо побойчее своей белокурой сестры.
- Папу возили на рентген, у него все в порядке,- сказала Полина.
- Он не будет хромать? - спросила Ника.
- Походит какое-то время на костылях, а потом… снова будет бегать,- улыбнулась Полина.
- Я тоже…- Вика взглянула на сестру и поправилась: - Мы тоже будем с ним бегать.
- Бегайте на здоровье,- сказала Полина.
- Я поставлю чай? - предложила Варя.
- Я сама все сделаю,- сказала Полина.- Занимайтесь, девочки, своими делами.
Полина принимала самое искреннее участие в семье Остряковых: в больнице опекала Анатолия Павловича, по-матерински заботилась о близнецах, бегала по магазинам, чтобы купить им чего-нибудь вкусного. В жизнь одинокой женщины вошли в общем-то чужие ей люди, но сколько доброты и внимания проявляла она к ним! Кстати, эту черту в ней я заметил, когда она еще лечила меня от гриппа.
И как ни странно, таким добрым, душевным женщинам почему-то не везет в личной жизни! Полина была бы прекрасной женой, но вот до сих пор не замужем. И ведь не скажешь, что она неинтересная, в ней есть своя прелесть… Можно рассуждать о несправедливости судьбы, а я вот сам-то не женился на ней? Мне почему-то и в голову такое не приходило. Так же, наверное, и другим мужчинам… Чего мы ищем, ждем? Таких, как Вероника? Но такие раз в жизни встречаются на белом свете. И потом, они, как правило, оказываются замужем…
- Папе можно мандарины? - спросила Вика.
- Ешь сама,- сказала Полина.- У папы их полная тумбочка.
Я и внимания не обратил, что у Вики красный глаз, а Полина сразу, с порога заметила. И я видел, девочки рады ее приходу, хотя она и ворчит на них.
Я хотел ей помочь, но она сказала, чтобы я шел к себе, мол, сама со всем управится. Когда в доме полно женщин, мужчине нечего делать на кухне.
- Когда он узнал о смерти жены,- она укоризненно посмотрела на меня,- я увидела на его лице маску Гиппократа. Не нужно было тогда ему говорить об этом…
- Чего-чего? - удивился я.
- Проступающая на лице человека печать смерти,- пояснила Полина.- Он во всем винил себя и не хотел жить. Знаешь, что он сказал? Стоит ли лечить тело, если душа умерла?
- Он очень любил Риту,- сказал я.
- Ее не вернешь, а дети остались,- продолжала Полина.- Но он тогда думал лишь о ней одной… Я и не подозревала, что мужчины могут так любить. Он сильный человек, а мужественные люди любят и страдают сильнее.
- Бедные мужчины,- усмехнулся я.- Плохого же ты мнения о них.
- Я подолгу с ним разговаривала, внушала, что жизнь не остановилась, он еще молод, а горе забудется…
- Я уже заметил, что учителя и врачи даже со взрослыми разговаривают, как с детьми: "Ну, что у нас болит?", "Какой нынче у нас стул?", "Чего это мы не улыбаемся?.."
- Он то же самое мне сказал,- рассмеялась Полина.- А разговариваем мы так с пациентами оттого, что они и впрямь в больнице становятся большими детьми. Жутко мнительные, капризные, плаксивые…
- К Анатолию это не относится,- заметил я.
- Как бы там ни было, а я вернула его к жизни,- с нескрываемой гордостью произнесла Полина.
- Я верю,- кивнул я.
Жизнерадостности, бьющей через край энергии у Полины на двоих хватит.
- Я видела ее портрет,- помолчав, сказала она.- Обыкновенная женщина, ничего особенного.
- Думаешь, любят только красавиц?
- Я не верю в любовь,- сказала Полина. Глаза ее погрустнели.- В одной палате с ним лежит юноша. Он тоже попал в аварию на мотоцикле, пришлось отнять левую ногу. Три месяца, как женился. Она пришла в палату, увидела его на костылях и больше глаз не кажет… Парень сломал о стену костыли, сутками с открытыми глазами лежит на койке… Видел бы ты его глаза! А ведь тоже, наверное, поженились по любви?
- Не надо все в одну кучу,- возразил я.- Люди разные, и любовь у них разная. У мелких людей и любовь мелкая…
- А что у нас с тобой было? - понизив голос, спросила она.
- Ты же сама говорила: физиологическая совместимость.
- Наверное, этого мало…- задумчиво произнесла Полина.
- Мало,- согласился я.
- Почему я сказала: "было"? - посмотрела она на меня голубыми глазами.- Я оговорилась?
- Ты правильно сказала,- проговорил я.
Второй раз за последнее время произношу жестокие слова женщинам. Женщинам, которые мне были близки. Хотел бы я этого или нет, но Вероника вытеснила из моего сердца всех, кого я знал до встречи с ней. Жалел я об этом? Себе я мог признаться: да, жалел! И Оля Вторая, и Полина - обе были дорогими для меня женщинами.
- Но ведь можно остаться друзьями и без этого? - Она не смотрела на меня.
- Да-да,- сказал я.
Вторая женщина уходит от меня. Мне жаль, но ни одну из них не хочется удерживать. Наверное, и я изменился, а женщины это сразу чувствуют. Последнее время мы часто встречаемся с Полиной, но мне и в голову не приходит даже поцеловать ее. Боба Быков утверждает, что он может любить сразу нескольких женщин, чепуха это! Любить можно только одну.
Я люблю Веронику, и это сразу почувствовали Оля Вторая и Полина. Ни одна, ни другая не упрекнули меня в этом, даже не дали понять, что обескуражены, переживают, они просто тоже остыли ко мне, как и я к ним.
Маленькие привязанности легко и рвутся, как тонкая паутина. И не происходит бурных сцен, объяснений, нет и ненависти, остаются лишь сожаление и грусть… Можно ли себя заставить полюбить кого-нибудь? Наверное, нет. Это будет насилием над собой. В старину, когда браки устраивались по воле родителей, бытовала поговорка: стерпится - слюбится! И жили муж и жена долгие годы без всякой любви. А ведь нет на свете несчастнее человека, который не испытывал настоящей любви! Как бы мой приятель Боба Быков ни хорохорился, он несчастный человек. И его "подвиги" на этом поприще - одна видимость. Но Боба Быков каким-то образом ухитряется сам себя обманывать, внушает себе и другим, что он счастлив. Прыгает, суетится перед каждой, а кому это нужно? Женщины уходят, а Боба остается один. И снова весь в безумной погоне за другой, третьей, четвертой… Как-то я его спросил: любил он хоть одну из своих многочисленных знакомых? Он, не задумываясь, ответил: "Всех!" Всех - значит, никого. Да, наверное, и его никто не любил.
- Девочки, накрывайте на стол в большой комнате! - командует Полина.
Обычно мы с Варей пили чай на кухне, а теперь семья большая - на кухне нам не поместиться.
Черноголовая Вика и светленькая Ника проворно тащат в комнату чашки, ложки, Варя режет на доске колбасу, Полина заваривает чай. Мне хочется тоже что-либо сделать, но я знаю, это вызовет возражения. Скоро совсем отучат они меня от кухни. Оля Вторая предоставляла мне безраздельное право распоряжаться у плиты. Девочки присмирели за столом, изредка вскидывают глаза то на меня, то на Полину, с Варей они обращаются как с ровней. С лета они заметно подросли, одеваются по-прежнему одинаково, вот прически только разные: у Вики волосы на затылке затянуты в конский хвост, а белокурые локоны Ники рассыпаны по плечам. У Вики губы измазаны в белом креме от пирожного. Ника взяла бумажную салфетку и молча протянула сестре. Я несколько раз ловил на себе ее испытующий взгляд, наконец она не выдержала и попросила:
- Георгий Иванович, расскажите, пожалуйста, про море.
Иногда за чаем я им рассказывал про исследования Жака-Ива Кусто, про его находки на дне океана, про встречи с удивительными морскими животными.
- Про акул? - улыбнулся я.
- Про Марианскую впадину,- вставила Ника.