Я чуть было не брякнул, что уже почти сделали, но пожалел: Геннадий Андреевич был всегда порядочным человеком, а то, что у него стойкости не хватило… Таких, как геофизик Иванов, не так уж много. Пошел против начальства - и вот результат: уволен по собственному желанию!
- Сними уж еще один грех с моей души,- понурил голову Великанов.- Когда Скобцов спросил меня, поддержишь ли ты его, я сказал, что ты будешь против… В общем, как говорят, продал я тебя за командировку в Америку…
- Ты ему правильно сказал,- рассмеялся я.- Действительно, я не поддержал его кандидатуру, когда ко мне обратились… Хотя мне смешно все это: ну зачем нас спрашивают? Все равно ведь не мы будем решать, кому быть директором института?
- Потому и спрашивают, что Скобцов, Грымзина, Гейгер пишут во все инстанции от имени общественности… К нам присылают комиссии, а товарищи, естественно, интересуются мнением общественности!
- И Гейгер пишет? - удивился я. Григорий Аркадьевич слишком уж осторожный человек, чтобы ставить свою подпись под кляузными бумагами.
- Этот анонимки строчит,- сказал Великанов.- Хитер Гейгер, хочет в сторонке остаться! Прирожденный подхалим, любому начальству готов… лизать.
- Ты был у него дома? - поинтересовался я.
- Затащил… У него все начальство перебывало, за исключением Горбунова и Гоголевой.
- Ну, и хороши у него пельмени?
- Пельмени?
- Ну, чем там вас жена Гейгера угощает? Хвастал, что она лучшие в Ленинграде пельмени готовит.
- Пельменями меня не угощали,- сказал Великанов.
- Послушай, Геннадий Андреевич, давай я напишу в наше министерство, чтобы тебя назначили директором института? - пошутил я.- И подписи у общественности соберу.
- Ты с ума сошел! - испугался Великанов.- Да твоя Коняга меня копытами растопчет…
Я только подивился про себя: Геннадий Андреевич всегда чутко реагировал на юмор, а тут и шуток не понимает. Всерьез переживал, что его вместо меня посылают в Соединенные Штаты! И вот втравили его в какую-то историю с этим письмом против Пилипенки. Великанов его и в глаза не видел, Пилипенку, а подпись свою под сомнительной бумагой поставил…
- Не подписывай ты больше, ради бога, ничего,- посоветовал я ему.- Ну, ладно, Скобцов и Грымзина, у них свой интерес. Ты обрати внимание, кто больше всех воду мутит? Да тот, кто плохо работает, для кого приход нового директора грозит неприятностями. Хороший директор не будет держать в институте бездельников и некомпетентных людей… Ну ты-то, Геннадий Андреевич, великолепный специалист! При любом понимающем директоре ты будешь на своем месте…
- Голова идет кругом! - потерянно произнес Великанов.- Приходят, говорят, убеждают… Вот, возьми твою Конягу…
- Ох уж доберусь я до Коняги! - снова разозлился я.- Вот только не знаю, где она от меня прячется!
- Ты не очень-то с ней…- предупредил Великанов, когда я собрался уходить.- Она теперь правая рука Скобцова: ей из райкома звонят, из обкома профсоюза - тоже… Ты был когда-нибудь на приеме у первого секретаря нашего райкома? Не был? И я не был, а Грымзина запросто к нему приходит со всеми нашими институтскими делами… Теперь только и слышно везде: Грымзина да Грымзина!
- От твоего Гейгера вреда не меньше,- заметил я.- Анонимщики пишут самые грязные письма.
- Кто заставляет им верить?
- Защищаешь Гейгера? - усмехнулся я.
- Я ведь не читал его анонимок.
- Он на тебя накапает…- утешил я его.
Я сижу за письменным столом, она напротив в кресле. В комнате плавает сигаретный дым. Я демонстративно распахнул форточку: морозный воздух вместе с паром врывается в кабинет, но Грымзина и ухом не ведет. Грузной копной сидит она в кресле в своем неизменном толстом свитере. На квадратном лице со спускающимися на лоб жидкими прядями светлых волос - недовольство: мол, пригласили, я пришла, но имейте в виду, у меня и без вас дел по горло…
Я пункт за пунктом выложил ей все, что о ней думаю, не забыв упомянуть, что она со Скобцовым развела склоку в НИИ, стращает невзгодами доверчивых, слабохарактерных людей, заставляет их подписывать разные бумаги, доносы, кляузы. Обивает в рабочее время пороги партийных и советских организаций. Кто ее на это уполномочивал? Зарплату получает как переводчица, а переводов у меня на столе что-то не видно. Не скрывая иронии, заметил, что ей нужно было бы бороться не против Гоголевой и Пилипенки, а против меня, потому что я недоволен ее работой в отделе и готов хоть сегодня подписать приказ об ее увольнении…
- Кишка тонка,- выпустив струю дыма чуть ли мне не в лицо, грубо заметила Коняга.
Впервые она в таком тоне разговаривала со мной. Призвав на помощь всю свою выдержку,- а мне хотелось вскочить, вырвать изо рта вонючую сигарету и по-мужски сказать ей пару ласковых слов,- я спокойно заметил:
- Для женщины, Евгения Валентиновна, вы выражаетесь довольно неприлично.
- Вы меня никогда за женщину-то и не считали,- усмехнулась она.- Я для вас - Коняга!
Ее откровенность несколько озадачила, я думал, что Грымзина сейчас взовьется, начнет оправдываться, мол, она занималась общественной работой и так далее и тому подобное, но она, по-видимому, не собиралась обрушивать на меня всю эту словесную шелуху. Хотя ее слова и были грубыми, надо признать, говорила она по существу.
- Насколько мне известно, лошади - великие труженики,- не отказал я себе в удовольствии отомстить ей.- О вас подобного я не могу сказать.
- Меня в другом смысле прозвали Конягой,- невозмутимо проговорила Грымзина.- Ну, это к делу не относится…
- Верно,- согласился я.
- Вы это серьезно намерены мне войну объявить?
- Это громко сказано,- скромно заметил я.- Всего-навсего хочу предложить руководству института убрать вас из моего отдела. Мне надоело, уважаемая Евгения Валентиновна, переводить за вас английские тексты. У меня своей работы по горло… Ну какой мне прок держать в отделе сотрудницу, которая числится переводчицей, а занимается черт знает чем, только не переводами? Раньше вы хоть половину своей работы делали, а теперь вас в редакторской целыми днями не видно.
- У меня сейчас более важные дела,- сказала она.
Но в голосе ее уже не было прежней убежденности.
- Кстати, почему вас не избрали председателем профкома? - полюбопытствовал я.
- Тридцать голосов было против,- ответила она.- Наверное, вы тоже проголосовали против меня?
- Что вы! - искренне воскликнул я.- Я обеими руками голосовал за вас.
- Председателем меня не избрали, но в профкоме-то я осталась,- сказала она.- И возглавляю ответственный сектор.
- Я бы ничего не имел против, если бы вы совсем в местком перебрались,- вздохнул я.
- Вот что, дорогой Георгий Иванович,- навалилась она могучей грудью на край письменного стола и вперила в меня взор своих голубоватых холодных глаз.- Свалить меня вам не под силу, зарубите это на носу!
Я поморщился, но промолчал, мне хотелось дослушать ее до конца. Она не спеша закурила новую сигарету, выпустила толстую струю дыма, на этот раз немного в сторону, и продолжала:
- Мои общественные дела сейчас гораздо важнее переводов, и начальство об этом прекрасно осведомлено…
- Какое начальство? - насмешливо поинтересовался я.- По наивности, я считал, что вы мне подчиняетесь.
- Вы всегда несерьезно относились к общественным обязанностям,- перешла она в наступление.- Помните, на парткоме упрекали вас, что в выборную кампанию вы недостаточно проявили себя?
- Кого мы выбирали? - спросил я.
- Нашего районного судью,- отрезала Грымзина.- Пять избирателей не явились к урнам на вашем участке.
- У вас потрясающая память! - восхитился я.- Только мы несколько отвлеклись от темы: мы сейчас обсуждаем ваше поведение.
- Меня незачем обсуждать,- заявила она.- Все ваши претензии ко мне обращайте непосредственно к руководству института - это они меня уполномочивают заниматься институтскими делами…
- Кто именно? - спросил я, хотя отлично знал, что она послушно выполняет волю Скобцова.
- Вы знаете, где я сегодня была? - не удостоив меня ответом, гремела она.
- Представления не имею.
- Я была в райкоме партии у первого секретаря, потом - в обкоме профсоюза у самого товарища Толстых!
- А кто это? - задал я наивный вопрос.
- Что с вас взять, если вы даже не знаете самого товарища Толстых…- презрительно усмехнулась Грымзина.
- Это, конечно, большая оплошность с моей стороны,- сказал я,- но мы опять уклонились от главной темы нашего разговора… Если так будет и дальше продолжаться, вы, пожалуй, убедите меня, что из отдела нужно уходить не вам, а мне?
- Такое тоже может случиться,- многозначительно заметила Грымзина.
Но мне уже надоело с ней миндальничать, наглости и хамства Коняге не занимать!
- А пока этого не случилось, я с сегодняшнего дня официально отстраняю вас от работы в отделе. Это, правда, формальность, вы уже давно сами устранились… Уволить вас, как вы сами понимаете, я не имею права, но ходатайствовать об этом перед руководством института я буду. И нынче же.
- Ох, как вы еще об этом пожалеете! - Поднялась она с кресла с пунцовым лицом. Глаза ее стали маленькими, злыми. Сигарету она небрежно запихнула в стаканчик с карандашами, стряхнула пепел со свитера, паркет застонал под ее тяжелыми шагами, когда она направилась к двери.
- Все материалы, пожалуйста, передайте Уткиной,- спокойно сказал я ей вслед.
- Я вас считала умнее, товарищ Шувалов,- с нотками сожаления в голосе произнесла она.