Впервые на русском - единственный роман Тома Стоппарда, создателя знаменитых пьес "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", "Берег утопии", "Настоящий инспектор Хаунд", "Травести", "Аркадия", "Индийская тушь", "Изобретение любви" и многих-многих других, автора сценариев к таким фильмам, как "Ватель", "Влюбленный Шекспир", "Бразилия", "Империя Солнца" (по роману Дж. Г. Балларда). Искусный мастер парадоксов, великолепный интерпретатор классики, интеллектуальный виртуоз, склонный пародировать и травестировать реальность, Стоппард на страницах "Лорда Малквиста и мистера Муна" вывел надменного денди, будто перенесшегося в двадцатый век прямиком из восемнадцатого, и его незадачливого биографа с красавицей женой повышенного спроса, ирландца верхом на осле, уверенного, что он Воскресший Христос, и двух ковбоев со своими верными кольтами, устраивающих перестрелку на аллеях Гайд-парка…
Содержание:
Глава первая - Dramatis personae и прочие совпадения 1
Глава вторая - Несколько смертей и уходов 4
Глава третья - Летописец 15
Глава четвертая - Зритель как герой 17
Глава пятая - Похороны года 25
Глава шестая - Почетная смерть 27
Примечания 31
Том Стоппард
Лорд Малквист и мистер Мун
Глава первая
Dramatis personae и прочие совпадения
I
- Когда сражение превращается в фарс, единственный способ сохранить величие - подняться выше его, - изрек девятый граф (ниже его бушевал фарс сражения). - В день падения Бастилии французский король Людовик XVI вернулся домой с охоты и записал в своем дневнике: Rien. Рекомендую вашему вниманию величественность данного замечания, не говоря уж о его космической точности.
Он ухватился рукой (в сиреневой перчатке) за дверцу (палисандр, перламутр), меж тем как пара лошадей голубиной масти влекла качающуюся карету вверх по Уайтхоллу, увешанному траурными флагами, и через площадь, пинками взметая мышастых голубей в воздух над пурпурно-белыми ограждениями, возведенными для торжественных похорон…
…а Мун, хватаясь за полы воспоминаний, веря, что звучащее в его черепе эхо воспроизводит не интересующий его смысл, кропал маленьким кулачком, борясь с тряской и подхватывая: "комической неточности его замечания", - пока поворот на Кокспер-стрит не поволок его выписывающее арабески перо через страницу. В его кармане подпрыгивала бомба.
- Если посмотреть издалека, - продолжил девятый граф, - история мира - ничто. Революция есть лишь банальное усугубление страданий; способность потакать своим слабостям переходит из рук в руки. Но мир не меняет ни своей формы, ни своего направления. Времена года безжалостны, стихии неизменны. На фоне такого постоянства человеческая борьба имеет не больший масштаб, чем копошение насекомых в траве, а уличная резня - не более чем высосанный пауком остов мухи на пыльном подоконнике. Спросите меня, какие перемены произошли на Луне за мою жизнь, и я по собственному опыту отвечу: Rien!
Лошади прокладывали путь через запруженный город, а Мун кропал по мере сил.
- Я остров, мистер Мун, и когда звонит колокол, он звонит по мне, - вздохнул девятый граф.
"Такое постоянство насекомых, - записывал Мун в отчаянии, но не чувствуя вины, - посланных не за тем, по ком звонит колокол и т. д., - каковое сокращение позволило ему запечатлеть следующее предложение целиком: - Если они все так одержимы переменами, пусть начнут переодеваться к обеду".
- Великолепно, лорд Малквист! - Искренний друг-знаменитости-Мун.
- Так записывайте, милый мальчик, записывайте.
- Великолепно, лорд Малквист. - Босуэлловский знай-свое-место-Мун.
А девятый граф (энтомологически) смятенно взирал на сражение, разворачивающееся на Ватерлоо-плейс; это напомнило ему…
- Быть может, вы не знаете, милый мальчик, во что был обут герцог Веллингтон в битве при Ватерлоо?…
- В сапоги, милорд?
- Несомненно, но в какие?
- В какие сапоги был обут Веллингтон? - тупо спросил Мун.
- Именно.
- В веллингтоны? - поинтересовался он, чувствуя, что все испортил.
Но девятый граф торжествовал.
- Нет! - отрезал он. - В малквисты! - и хлопнул тростью по своей затянутой в гладкую кожу икре. - Запишите это, Мун. Четвертый граф носил кожаные сапоги до колен, и они в свое время вызвали немалый интерес. Веллингтону за всю его жизнь в голову не пришло ни одной дельной мысли, касательно сапог или чего-либо еще. Он стал притчей во языцех, присвоив плоды моего семейного гения.
На мгновение он горько задумался. Мун записал: "Сапоги семейного гения", а девятый граф как-то невпопад заметил:
- Человек, поприветствовавший некоего мистера Джонса словами: "Полагаю, вы герцог Веллингтон", получил ответ: "Да. Не одолжите ли десять фунтов до конца месяца?"
Впереди, на дальнем углу Пэлл-Мэлл и Мальборо-роуд, собралась толпа. Пока Мун смотрел, она разрасталась. Он попытался очистить свой разум, но, когда закрыл глаза, толпа умножилась и стала громоздиться по стенам, пока не заполонила город до краев, - масса, притиснутая к стенам, слепые пленники, утрамбованные в заточении города. Он затаил дыхание в безвоздушном центре, а когда открыл глаза, на него навалились здания. Он принялся ритуально опрашивать себя, но не смог согласовать реальное время со временем у себя в голове. Он продолжал опережать себя и терял его, начинал снова и опять терял, как изнуренный человек, который пытается пробормотать молитву, пока не заснул. Он опустил руку в карман пальто и ощупал гладкий корпус бомбы.
- Я нахожу, что толп до крайности мало, - сказал девятый граф. - В целом они не имеют ни формы, ни цвета. Мне страстно хочется приложить к ним какую-нибудь эстетическую дисциплину, преобразить их в произведение искусства. Это придало бы смысл их существованию. - Он снова вздохнул. - Итак, описательные заметки… Моя шляпа имеет цвет, который мой шляпник описывает как жемчужно-черный. Жемчужина в моей петлице имеет цвет, который мой ювелир в буквальном переводе со своего родного китайского описывает как поцелованную солнцем капельку росы на ушной мочке девушки, что купается в пруду. Мои ушные мочки - перлы в своем роде. Мой парчовый камзол в стиле эпохи Регентства для игры в клубе - синий, как полночное небо над Флоренцией. Мои перчатки сиреневые, чулки - белые, галстук - светло-голубого шелка, сапоги пошиты вручную из шкур зародышей газели, а трость изготовлена из черного дерева и украшена серебряной гравировкой. Мой малквист чуть менее розов, чем восход, хотя и чуть менее желт, чем закат, и его тянут две серые в яблоках лошади в черной упряжи, коими управляет запахнутый в горчичного цвета полость почтенный кучер, служивший грумом при конюшнях моего отца и обладающий мудрым остроумием кокни, образчики коего непостижимым образом не приходят на ум.
Мун снова погрузился в самоопрашиванье. Его рука дописала до "розов, как жемчужина в ухе купающейся красавицы китаянки", когда его память отказала.
Толпа на углу, загнанная и освобожденная капризом уличного движения, двинулась было через дорогу, но отступила перед массивной надменностью кареты, запряженной парой лошадей, и Муну пришлось приостановить опрашиванье, чтобы подготовить лицо для признания верности масс, выстроившихся перед ним вдоль улиц; это он проделал, стерев с лица всякое выражение вообще. Девятый граф осматривался без злобы или зависти, но его внимание неосторожно привлек явно вызывающий взгляд мужчины в котелке и с длинными печальными усами. Полная дама рядом с ним, охваченная иным чувством, грузно и неуклюже рванулась из ряда в сторону кареты, размахивая чем-то белым, бросилась вперед, ее рот невнятно выдавал какое-то отчаянное сообщение, и бросила предмет - тугой рулон бумаги с болтающимся концом - в окошко, и тот ударился о стекло, а Мун заметил отчаяние на ее лице, когда ее сбило высокое колесо. Вся его напряженность вырвалась одним непрерывным вздохом.
- Если и выбирать время и место для прошений, так перед самым обедом и посреди Пэлл-Мэлл, но и самый скудоумный догадается, что ни то ни другое не годится, - заметил девятый граф, распуская прекрасный золоченый кошель, набитый невероятно сверкающими монетами, и бросая горсть денег на дорогу, где они заскакали прочь, словно перепуганные золотые рыбки.
- Слепая курица! Да она спятила! - в ужасе прокричал на козлах кучер, и лошади понесли.
- Не теряй голову, О'Хара! - крикнул девятый граф. - Поворачивай на Сент-Джеймс!
Мун повернулся посмотреть в заднее окошко. Несколько человек суетились, преследуя монеты. Мужчина в котелке и с печальными усами глупо и безнадежно бежал за каретой. Лента белой бумаги все еще разматывалась поперек улицы.
- Она не шевелится, - доложил он.