- Можно и через Флоренцию, если там в это время живет ваша дочь. - Эмма поставила локти на стол и подперла ладонями подбородок. - Полагаю, вы даже не знали, что у Бена есть дочь.
- Конечно, знал.
- А я вот о вас не знала. Я имею в виду - не знала, что у Маркуса есть партнер. Он работал один, когда Бен уехал в Техас, а меня отправили в Швейцарию.
- Как раз в это время я и присоединился к Бернстайну.
- Я… не встречала человека, который был бы меньше похож на торговца картинами… чем вы.
- Наверное, потому что я не торговец картинами.
- Но… вы только что продали тому человеку картину Бена.
- Не совсем так, - поправил ее Роберт. - Я всего лишь принял от него чек. Маркус уже продал ему эту картину неделю назад, хотя этого не понял даже сам мистер Чики.
- Но вы же должны как-то разбираться в живописи.
- Теперь разбираюсь. Работать бок о бок с Маркусом столько лет и не позаимствовать от него хотя бы какую-то часть его поистине глубочайших знаний просто невозможно. Вообще-то, я бизнесмен, и именно поэтому Маркус пригласил меня.
- Но ведь Маркус и сам преуспевающий бизнесмен. Мне так казалось.
- Совершенно верно, настолько преуспевающий и его затея с галереей настолько удалась, что в одиночку ему стало трудно управляться со всеми делами.
Между густыми бровями Эммы пролегла морщинка; она продолжала разглядывать его.
- Еще вопросы есть?
Ничуть не смутившись, Эмма спросила:
- Вы всегда были близким другом Маркуса?
- На самом деле, вы хотите спросить, почему он взял меня в фирму? Ответ таков: Маркус не только мой партнер, но и мой зять. Он женат на моей старшей сестре.
- Вы хотите сказать, что Хелен Бернстайн - ваша сестра?
- Вы помните Хелен?
- Конечно. И маленького Дэвида. Как они поживают? Передайте от меня привет, я их очень люблю. Знаете, когда Бен ездил в Лондон и меня не с кем было оставить в Порткеррисе, я жила у них. И это Маркус и Хелен сажали меня в самолет, когда я улетала в Швейцарию, потому что Бен тогда уже уехал в Техас. Вы скажете Хелен, что я вернулась и что вы кормили меня завтраком?
- Обязательно скажу.
- Они по-прежнему живут в маленькой квартирке на Бромптон-роуд?
- Нет, когда умер отец, они переехали ко мне. Мы все живем в нашем старом фамильном доме в Кенсингтоне.
- Вы хотите сказать, что живете там все вместе?
- И вместе, и порознь. Маркус, Хелен и Дэвид занимают два первых этажа, старая домоправительница отца живет в цокольном этаже, а я как петух на насесте - в мансарде.
- Вы женаты?
На мгновение у него в глазах мелькнула растерянность.
- Нет, не женат.
- Почему-то я была уверена, что женаты. У вас вид женатого человека.
- Не очень понимаю, что вы имеете в виду…
- О, я ничуть не хотела унизить ваше достоинство. Наоборот - это комплимент. Хотела бы я, чтобы Бен так выглядел. Тогда для его близких жизнь была бы куда легче. Особенно для меня.
- Вы не хотите вернуться домой и жить вместе с ним?
- Конечно, хочу. Больше всего на свете. Но не хочу потерпеть фиаско. Бен никогда не принимал меня в расчет, боюсь, и теперь будет так же.
- Тогда почему вы едете?
- Ну… - Трудно было логически ясно объяснять это под спокойным взглядом серых глаз Роберта Морроу. Эмма взяла вилку и начала чертить что-то на белой камчатной скатерти. - Сама не знаю. У каждого человека должна быть семья. Своя семья. Если люди принадлежат друг другу, они должны жить вместе. Я хочу, чтобы у меня было что вспоминать. Когда я постарею, я хочу вспоминать, что однажды, пусть это продлится всего несколько недель, мы с отцом худо-бедно, но прожили их вместе. Какие-то бредовые фантазии, да?
- Ничуть, но вас может постигнуть разочарование.
- О, что касается разочарований, их было предостаточно, когда я была маленькой девочкой. Без этой роскоши я могу обойтись. К тому же, я планирую оставаться с отцом до тех пор, пока не станет до боли ясно, что мы и часу больше не можем находиться в обществе друг друга, и я не начну мучиться.
- Или, - мягко вставил Роберт, - до тех пор, пока он не предпочтет компанию кого-то другого.
Эмма резко вскинула голову, глаза блеснули гневной голубизной. Она вдруг преобразилась: вылитый отец в минуту ярости, когда он, давая кому-то отповедь, не выбирал слов. Но ее гнев не вызвал никакой ответной реакции у собеседника, и, после холодной паузы, она опустила глаза и снова стала выводить узоры на скатерти.
- Да, до тех пор, - только и сказала она.
Напряжение снял Марчелло, он принес херес и хотел принять заказ. Эмма выбрала дюжину устриц и жареного цыпленка; более консервативный Роберт - мясной бульон и бифштекс. Затем, воспользовавшись паузой, тактично сменил тему:
- Расскажите мне о Париже. Какой он сейчас?
- Мокрый. Мокрый, холодный, солнечный - все сразу, можете себе такое представить?
- Представляю.
- Вы знаете Париж?
- Бываю там по делам. Был в прошлом месяце.
- По делу?
- Нет, по пути из Австрии. Три недели катался на лыжах. Чудесное занятие.
- Где это было?
- В Обергургле.
- Вот почему вы такой загорелый. И почему вовсе не похожи на человека, торгующего картинами.
- Может, когда загар сойдет, стану похож и смогу запрашивать более высокую цену. Как долго вы пробыли в Париже?
- Два года. Буду по нему скучать. Париж прекрасен, а после того как почистили стены зданий и домов, стал еще прекраснее. И в это время года в Париже тебя охватывает какое-то особое чувство. Зима на исходе, солнце скрывается лишь на день-другой, а это значит - снова приходит весна…
И распускаются почки, и кричат чайки, кружа над коричневой рябью Сены. И баржи, словно нанизанное на одну нитку ожерелье, скользят под мостами, и запах метро и чеснока, и "голуаз". И Кристофер рядом.
И сразу стало просто необходимо поговорить о нем, произнести его имя, увериться, что он существует. Как бы между прочим, она спросила:
- А вы знали Эстер? Мою мачеху? Больше года она была моей мачехой.
- Я слышал о ней.
- А о Кристофере? О ее сыне? О Кристофере вы знаете? Мы с ним встретились в Париже по чистой случайности. Два дня тому назад. А сегодня утром он провожал меня в Ле-Бурже.
- Вы хотите сказать… просто столкнулись друг с другом?
- Именно так оно и было… в бакалейной лавочке. Такое могло случиться только в Париже.
- Что он там делает?
- О, просто проводит время. Отдыхал в Сен-Тропе, но в марте он возвращается в Англию, будет работать в каком-то репертуарном театре.
- Он актер?
- Да. Я вам не сказала?.. Знаете… Бену я ничего не стану о нем рассказывать. Бен никогда не любил Кристофера, и Кристофер отвечал ему взаимностью. По правде говоря, они, мне кажется, завидовали друг другу. Ну, были и другие причины, и у Бена с Эстер были не лучшие отношения. Не хочу начинать нашу жизнь со скандала по поводу Кристофера и ничего Бену не скажу. Во всяком случае, сразу.
- Понимаю.
Эмма вздохнула.
- У вас такое жесткое выражение лица. Наверное, вы думаете, я что-то скрываю…
- Ничего подобного я не думаю. А когда вы перестанете выводить узоры на скатерти, прибудут и ваши устрицы.
Когда они покончили с едой, выпили кофе и Роберт уплатил по счету, была уже половина второго. Они поднялись из-за стола, попрощались с Марчелло, Роберт забрал свой огромный зонт, и они вернулись в Галерею Бернстайна. Роберт попросил швейцара поймать такси для дамы.
- Я поехал бы с вами и посадил вас в вагон, - сказал Роберт Эмме, - но Пеги тоже должна выйти и подкрепиться.
- Я справлюсь.
Он провел ее в кабинет и открыл сейф.
- Двадцати фунтов будет достаточно?
Эмма и забыла, зачем она пришла в галерею.
- Что? О да, конечно. - Она полезла было в сумку за чековой книжкой, но Роберт остановил ее.
- Не беспокойтесь. У вашего отца тут есть что-то вроде личного счета. Когда он бывает в Лондоне, ему частенько не хватает какой-то небольшой суммы. Припишем ему и ваши двадцать фунтов.
- Вы уверены?..
- Конечно, уверен. И еще, Эмма. Тот джентльмен, который одолжил вам фунт… Где-то у вас есть его адрес. Если вы найдете и дадите мне, я прослежу, чтобы этот фунт был ему отослан.
Эмма улыбнулась. Она произвела раскопки в своей сумке, наконец нашла визитную карточку, застрявшую между французским автобусным билетом и комплектом картонных спичек, и засмеялась, и когда Роберт спросил, что ее так развеселило, простодушно сказала: "Однако как хорошо вы знаете моего отца!"
3
Дождь перестал к пяти часам - времени послеполуденного чая. Небо чуть поднялось, воздух посвежел. Странствующий солнечный луч даже пробился в галерею, и около половины шестого, когда Роберт, заперев дверь кабинета, вышел и влился в поток устремившихся к своим домам горожан, легкий ветерок разогнал облака и под ясным бледно-голубым небом засверкали городские огни.
Ужасно не хотелось спускаться в духоту метро, поэтому он дошел до Найтсбриджа, там сел на автобус и проехал остаток пути до дома.