- Это похоже на игру в вопросы и ответы. Потому что Элиот, девочка моя дорогая и любимая, по уши в долгах. На гараж этот первоначально деньги дал Эрнест Пэдлоу, на него ушла уйма денег, и уже год как гараж последовательно прогорает. Один Господь знает, чем помогли бы Элиоту пятьдесят фунтов - капля в море, как решил бы всякий, но, может быть, он нуждался в наличности, чтобы заплатить по счету или поставить на лошадь на скачках, или еще зачем-нибудь… Не знаю. Между нами говоря, я не думаю, что он должен заниматься собственным бизнесом. Ему больше подходит работать под чьим-то началом и получать регулярное жалованье. Возможно, в какой-нибудь вечерок, сидя с ним в Боскарве за стаканчиком, ты попробуешь убедить его в этом.
- Сарказм тебе не к лицу.
- Знаю. Но Элиот раздражает меня. И всегда раздражал.
Я смутно почувствовала необходимость заступиться за Элиота, как-то оправдать его.
- Вообще-то, он думает, что Боскарва и все, что находится в ней, уже как бы его. Может быть, он не считал это кражей.
- Когда они там поняли, что вещи пропали?
- На днях. Видишь ли, бюро это принадлежало моей маме. Теперь оно мое. Потому-то мы и принялись его искать.
- К несчастью для Элиота.
- Да.
- Наверное, Элиот заявил, что это я взял мебель.
- Да, - понуро призналась я.
- И что сказал Гренвил?
- Сказал, что ты в жизни не мог бы этого сделать.
- И произошла очередная крупная ссора.
- Да.
Джосс глубоко вздохнул. Мы помолчали. Огонь в камине угасал, и в комнате опять стало холодно. Я встала, чтобы подбросить в камин еще одно полено, но Джосс остановил меня.
- Пусть будет как есть, - сказал он.
Я удивленно вскинула на него глаза. Он допил виски, поставил на пол возле постели пустой стакан и, откинув одеяло, стал осторожно подниматься.
- Джосс, тебе нельзя…
Я бросилась к нему, но он отстранил меня и медленно, с превеликой осмотрительностью, встал на ноги. Встав, он победно улыбнулся мне. Странное и причудливое зрелище являл он собой: в синяках, избитый, забинтованный, в мятых джинсах.
- Ну, труба зовет, - сказал он.
- Джосс, что ты собираешься делать?
- Если ты найдешь мне рубашку и ботинки, я оденусь. А потом мы спустимся вниз, сядем в машину и покатим в Боскарву.
- Но ты не можешь сесть за руль в таком состоянии!
- Я могу делать все, что хочу делать, - сказал он, и это прозвучало убедительно. - А теперь разыщи мою одежду и прекрати спорить. - Он не разрешил мне даже взять автомобильчик Молли: - Оставим его здесь, ничего с ним не будет, а утром кто-нибудь его заберет.
Его грузовичок стоял в закоулке за углом. Мы сели, он включил двигатель и, развернувшись, выехал на дорогу, следуя моим указаниям, так как самому поворачиваться и смотреть ему было трудно. Мы проехали по городу, по улицам, ставшим мне родными, выехали на развилку, и оттуда дорога пошла вверх на холм.
Я сидела, глядя прямо перед собой, крепко сцепив руки на коленях. Я знала, что нам необходимо выяснить еще кое-что, и сделать это сейчас, до того, как приедем в Боскарву.
Ни с того ни с сего, радостно и словно в полном восторге от жизни, Джосс вдруг запел:
Когда увидел я твое лицо.
Увидел солнце я в твоих глазах,
Луна светила там, сияли звезды…
- Джосс…
- Ну, что теперь?
- Осталась еще одна вещь.
Он как будто изумился:
- Надеюсь, не новый скелет в шкафу?
- Не смейся.
- Прости. Так в чем дело?
Я проглотила странный комок в горле.
- Это касается Софии.
- И при чем же тут она?
- Гренвил дал мне ключ от мастерской, чтобы я могла пойти туда и выбрать себе картину, чтобы взять ее в Лондон, и я обнаружила там портрет Софии. Настоящий портрет анфас. А Элиот пришел туда за мной и тоже увидел портрет.
Последовало долгое молчание. Я покосилась на Джосса, но профиль его был как каменный, а внимание целиком и полностью поглощено дорогой.
- Ясно, - сказал он наконец.
- Она вылитая ты, вернее, ты вылитый она.
- Ничего удивительного. Она моя бабка.
- Да, я и подумала, что, видимо, это так.
- Стало быть, портрет находился в мастерской?
- Так… так вот почему ты очутился в Порткеррисе, да?
- Да. Такова была договоренность между моим отцом и Гренвилом. Гренвил снабдил меня половиной денег на магазин.
- Твой отец…
- Ты его знаешь. Тристрам Нолан Гарднер. Владелец антикварной лавки на Нью-Кингс-роуд. Ты купила у него пару кресел с овальными спинками. Помнишь?
- И он понял из моего чека, что я Ребекка Бейлис.
- Верно. И хитроумно выведал у тебя, что ты внучка Гренвила Бейлиса. Вот так. И узнал, что в понедельник ты собираешься на поезде в Корнуолл. Понятно?
- И он позвонил тебе и велел встретить поезд?
- Верно.
- Но почему?
- Потому что чувствовал, что это касается и его. Потому что понял, что ты одинока и растеряна. Потому что хотел, чтобы я приглядел за тобой.
- И все-таки я не понимаю…
- Знаешь что? - вдруг сказал Джосс. - Я очень тебя люблю.
- За мою тупость?
- Нет, за твою чудесную наивность. София была не только натурщицей Гренвила, но также и его любовницей. Отец мой родился в самом начале их романа, задолго до того, как на свет появилась твоя мама. В конце концов София вышла замуж за старого друга детства, но больше детей у нее так и не было.
- Значит, Тристрам?..
- Тристрам - сын Гренвила. А Гренвил - мой дедушка. И я собираюсь жениться на моей кузине со стороны отца.
- Петтифер говорил мне, что София для Гренвила ничего не значила. Что она была просто девушкой, которую он писал.
- Если надо защитить Гренвила, Петтифер будет клясться, что черное - это белое.
- Да. Наверное, это так. Но Гренвил в сердцах оказался далеко не столь сдержанным: "Ты не единственный мой внук"!
- Это Гренвил так сказал?
- Да. Элиоту. А Элиот решил, что это он про меня.
Мы въехали на вершину холма. Городские огни остались позади. Перед нами за нагромождением построек Эрнеста Пэдлоу протянулась темная береговая полоса с редкими огнями ферм, а за нею - черная безбрежность моря.
Я сказала:
- Я что-то не помню, чтобы ты просил моей руки.
Грузовичок тряхнуло, и он съехал на дорогу, ведущую в Боскарву.
- Просить, вообще-то, не в моих привычках, - сказал Джосс. Сняв руку с руля, он накрыл ею мою руку. - Обычно я просто говорю.
И как в первый раз, встретить нас вышел Петтифер. Едва Джосс заглушил двигатель, в холле зажегся свет, и Петтифер открыл дверь, словно интуитивно знал о нашем прибытии.
Он увидел, как Джосс открывает дверцу и вылезает из машины, с явным трудом превозмогая боль. Он увидел лицо Джосса.
- Господи, что это с вами?
- Да вот не сошлись во мнениях с нашим старым знакомцем Морисом Теткомом. Возможно, я выглядел бы лучше, не будь с ним трех его приятелей.
- Тяжких повреждений нет?
- Нет. Все прекрасно. Кости целы. Давайте войдем в дом.
Мы вошли, и Петтифер закрыл за нами дверь.
- Рад видеть вас, Джосс, честное слово. У нас тут такое делалось, ей-богу…
- Как Гренвил? В порядке?
- Да, все хорошо. Он еще не ложился. Сидит в гостиной, ждет возвращения Ребекки.
- А Элиот?
Петтифер перевел взгляд с Джосса на меня.
- Уехал.
Джосс сказал:
- Расскажите-ка лучше нам все поподробнее.
Мы переместились в кухню и расселись вокруг стола.
- Когда Ребекка уехала, Элиот пошел в мастерскую и вернулся оттуда с портретом Софии. Тем самым, который мы так искали, Джосс. Но так и не нашли.
- Не понимаю, - сказала я.
Джосс объяснил:
- Петтифер знал о том, что София - это моя бабушка, но он был единственный, кто это знал. Остальные ее не помнили. Все это было так давно. И Гренвил не хотел, чтобы об этом знали.
- Но почему же в доме всего одна картина, где видно лицо Софии? Наверняка Гренвил писал множество ее портретов. Что сталось с другими портретами?
Наступила пауза, во время которой Джосс с Петтифером переглянулись. Теперь пришла очередь Петтифера давать объяснения, что он и сделал с большим тактом.
- Это все из-за старой миссис Бейлис. Она ревновала к Софии… не потому, что на самом деле что-то знала… просто София была частью той жизни Гренвила, которая не имела к ней отношения.
- Вы подразумеваете его живопись?
- Она не хотела знаться с Софией, а если случайно сталкивалась с ней в городе, ограничивалась лишь ледяным приветствием. А командир это знал и не хотел ее огорчать, вот он и распродал все портреты Софии, кроме того, что вы отыскали. Мы знали, что портрет этот где-то рядом. Мы с Джоссом однажды целый день его проискали, но так и не нашли.
- А что бы вы сделали с портретом, если бы нашли?
- Ничего. Но мы не хотели, чтобы на портрет наткнулся кто-нибудь другой.
- Не понимаю, почему это было так важно.
- Гренвил не хотел, чтобы о его отношениях с Софией стало известно, - сказал Джосс. - Он не стыдился этой связи, потому что очень любил Софию. А после его смерти все это вообще потеряло бы значение, и хоть трава не расти. Но он человек гордый и прожил жизнь, придерживаясь неких принципов. Может быть, сейчас принято считать, что принципы эти устарели, но для него-то это не так. Понимаете, о чем я толкую?
- Думаю, да.