Все мои суматошные мысли исчезли, когда я посмотрела в его зловещий левый глаз с ужасным, безжалостным взглядом. В этот момент больше не имело значения, что было истинной правдой, а что - иллюзией, сном без сна. Я беззвучно засмеялась, чувствуя себя легкой, как ветер. Потом начала ощущать невыносимую тяжесть, опускавшуюся на мои плечи. Я узнала это. Флоринда, Мариано Аурелиано, Эсперанса и смотритель - все они имели такой глаз. Предопределенный навсегда быть без чувств, без эмоций, этот глаз отражал пустоту. Как если бы сам глаз был открыт достаточно, но внутри века - как в глазу ящерицы - прикрытый слева зрачок.
Прежде чем я успела что-нибудь сказать о его глазе мага, Исидоро Балтасар закрыл оба глаза на мгновение. Когда он открыл их снова, это были совсем одинаковые, темные и сияющие от смеха глаза, а магический глаз исчез, словно иллюзия. Он обнял меня одной рукой за плечи, и мы пошли вверх на холм.
- Возьми свои вещи, - сказал он как раз перед тем, как мы подошли к дому. - Я подожду тебя в машине.
Было странным то, что он не пошел со мной, но я отчего-то не спросила почему. Только когда я собирала свои немногочисленные вещи, мне пришло на ум, что, возможно, он боялся женщин. Это допущение заставило меня беззвучно смеяться: я внезапно знала с уверенностью, которая изумляла, что единственное, чего Исидоро Балтасар не боится, - это женщины.
Я все еще смеялась, когда подошла к фургону у подножия холма. Я раскрыла было рот, чтобы описать Исидоро Балтасару причину своего веселья, но вдруг странные и неистовые эмоции потоком хлынули на меня. Удар был такой силы, что я не могла говорить. То, что я чувствовала, не было сексуальным влечением, не было это и платонической привязанностью. Это не было похоже на чувство, которое я испытывала к моим родителям, братьям и друзьям. Я просто любила его любовью, не запятнанной никакими ожиданиями, сомнениями, страхами.
Как будто я сказала обо всем этом без звука, Исидоро Балтасар обнял меня так горячо, что стало трудно дышать.
Мы выехали очень медленно. Я выглянула из окна машины, надеясь заметить фигуру смотрителя среди фруктовых деревьев.
- Странно чувствуешь себя, когда так уезжаешь, - размышляла я, усаживаясь обратно на свое сиденье. - Конечно, Флоринда попрощалась со мной прошлой ночью. Но я бы хотела поблагодарить Эсперансу и смотрителя.
Грунтовая дорога вела вокруг холма, и когда мы достигли крутого поворота, стала видна задняя часть маленького дома. Исидоро Балтасар остановил машину и выключил мотор. Он указал на хрупкого старика, сидящего на деревянном ящике перед домом. Я хотела выскочить из машины и взбежать на холм, но он вернул меня.
- Только помаши ему, - прошептал он.
Смотритель поднялся с ящика. Его свободный жакет и брюки развевались на ветру, словно крылья. Он тихо засмеялся, потом наклонился назад и, слившись с порывом ветра, сделал двойное сальто назад. Мгновение он казался подвешенным высоко в воздухе. Он не приземлился на землю, но исчез, как будто бы ветер унес его прочь.
- Куда он ушел? - прошептала я в благоговении.
- На другую сторону, - Исидоро Балтасар смеялся с детским восхищением. - Это его способ сказать тебе "до свидания".
Он сел в машину, и мы снова двинулись. Он подшучивал надо мной, поглядывал на меня время от времени и передразнивал.
- Что тебя беспокоит, нибелунга? - спросил он наконец.
- Ты знаешь кто он, разве нет? - произнесла я обвиняюще. - Он не смотритель, ведь так?
Исидоро Балтасар слегка нахмурился, затем после долгого молчания напомнил мне, что для меня нагваль Хуан Матус был Мариано Аурелиано. Он уверил меня, что должны быть очень важные причины в том, что я знаю его под этим именем.
- Я уверен, что у старика есть очень веские основания для того, чтобы не открывать тебе свое имя.
Я доказывала, что с тех пор, как я знаю, кто такой Мариано Аурелиано, я не вижу смысла в таком странном поведении старика.
- И еще, - подчеркнула я самодовольно. - Я знаю, кто такой смотритель. - Я мельком взглянула по сторонам, чтобы видеть реакцию Исидоро Балтасара. Его лицо ничего не выражало.
- Как и все люди в мире магов, смотритель - маг, - сказал он. - Но ты не знаешь, кто он. - Он на мгновение повернулся ко мне, а затем опять сконцентрировался на дороге. - После всех этих лет я точно не знаю, кем любой из магов является на самом деле, в том числе нагваль Хуан Матус. Так как я с ним уже долго, то, кажется, знаю, кто он. Однако когда он оборачивается спиной, я всегда в проигрыше.
Очень увлеченно Исидоро Балтасар продолжал говорить, что в повседневной жизни наши субъективные состояния распределяются между всеми нашими друзьями. Поэтому мы всегда знаем, что наши друзья сделают в данных условиях.
- Ты ошибается, ты смертельно неправ, - закричала я. - Не знать о том, что наши друзья сделают в определенных условиях, - самое захватывающее в жизни. Это одна из многих захватывающих вещей. Не говори мне, что ты хочешь их отбросить.
- Мы не знаем, что наши друзья сделают на самом деле, - объяснял он терпеливо. - Но мы можем составить список возможностей, которые окажутся правильными. Уверяю тебя, это очень длинный список, бесконечный перечень. Мы не должны спрашивать наших друзей об их предпочтении в вопросах порядка составления этого списка. Все, что нам нужно делать, это поставить себя на их место и отмечать возможности, подходящие нам. Они будут истинны для всех, потому что мы разделяем их. Наши субъективные состояния распределяются на всех.
Он сказал, что наши субъективные знания о мире известны нам как здравый смысл, который может слегка отличаться от группы к группе, от культуры к культуре. Но несмотря на все эти различия, здравый смысл достаточно однороден, чтобы оправдать заявление, что повседневный мир - мир межсубъектный.
- Маги, однако, приспособились к тому, что здравый смысл вообще не задействуется, - отметил он. - У них есть другой вид здравого смысла, потому что у них другие субъективные состояния.
- Ты имеешь в виду, что они как существа с другой планеты? - спросила я.
Исидоро Балтасар засмеялся.
- Да, они как существа с другой планеты.
- И поэтому они так таинственны?
- Я не думаю, что таинственность - это правильный термин, - заметил он задумчиво. - Они по-другому общаются с повседневным миром. Их поведение кажется таинственным нам, потому что мы не разделяем их взглядов. А так как мы не имеем никаких стандартов, чтобы измерить, что есть повседневный мир для них, нам проще верить, что их поведение таинственно.
- Они делают то же, что и мы: они спят, они готовят пищу, они читают, - вставила я. - Хотя я никогда не могла поймать их в действии. Поверь мне, они таинственны.
Улыбаясь, он покачал головой.
- Ты видела все, что они хотели, чтобы ты видела, - настаивал он. - И хотя они ничего не скрывали от тебя, ты не могла видеть. Это все.
Я была близка к тому, чтобы возразить, но боялась, что это не понравится ему. Ведь не так важно, прав ли он, кроме того, я действительно не поняла, о чем он говорил, однако почувствовала, что все попытки узнать что-либо не дали мне ключа к тому, кем были эти люди или что они делали. Вздохнув, я закрыла глаза и опустила голову на спинку сидения.
Пока мы ехали, я снова начала говорить о своем сне: насколько реальным было видеть его храпящим на соломенном матрасе. Я рассказала ему о диалоге с Мариано Аурелиано, о тепле его руки. Чем больше я говорила, тем больше убеждалась, что это был вовсе не сон. Я пришла в такое возбужденное состояние, что перестала плакать.
- Я не знаю, что они сделали со мной, - сказала я. - Я не совсем уверена, во сне я или нет даже сейчас. Флоринда говорила мне, что я сновижу-наяву.
Исидоро Балтасар кивнул, потом тихо сказал:
- Нагваль Хуан Матус называет это состоянием повышенного осознания.
- Повышенного осознания, - повторила я.
Слова легко сорвались с моего языка, несмотря на то, что они звучали совсем не так как сновидение-наяву. Я смутно вспомнила, что слышала их раньше. Или Флоринда, или Эсперанса пользовались этим термином, но я не могла вспомнить, в каком контексте. Слова были на грани того, чтобы подсказать мне что-то важное, но мозг уже слишком устал от безуспешных попыток перечислить, что я делала день за днем в доме магов.
Как бы я ни старалась, все равно оставались определенные эпизоды, которые невозможно было пересказать. Я нащупывала слова, которые сразу же как-то тускнели и умирали перед самыми моими глазами, так же, как и картины, полуувиденные и полувспомненные. Не то чтобы я забыла что-нибудь, но образы приходили ко мне фрагментарно, как не совсем подходящие куски головоломки. Это забывание было физическим ощущением, как будто туман застилал часть моего мозга.
- Так сновидение-наяву и повышенное осознание - это одно и то же?!
Более чем вопрос, это было заявление, смысл которого выскочил из меня. Я передвинулась на сиденье, поджимая под себя ноги, садясь лицом к Исидоро Балтасару. Солнце подчеркивало его профиль. Черные вьющиеся волосы ниспадали с высокого лба, четкие скулы, крупный нос и подбородок, точеные губы делали его похожим на римлянина.
- Я, наверное, до сих пор в повышенном осознании, - сказала я. - Я никогда не замечала тебя раньше.
Машина качнулась на дороге, когда Исидоро Балтасар запрокинул голову назад и засмеялся.
- Ты определенно сновидишь-наяву, - заявил он, хлопнув ладонями по коленям. - Разве ты не помнишь, что я маленький, смуглый, и выгляжу по-домашнему?