Посидел Царь, подумал и понял: государство большое, не удержать его, если нападут с двух, а то и с трех сторон. И хуже еще, крестьянские бунты то тут, то там показали, что крепостные рабы тоже умеют становиться вампирами, и лица у них ничем не лучше его собственного. И откуда деньги в казне, если все богатства за горами лежат, куда Макар телят не гоняет. И встал вопрос: как себя уберечь, с помещиками не повздорить, и человеку дать выйти на волю, но оставить его в крепостническом рабстве. И придумал:
Во-первых, был создан первый чиновничий аппарат, который бы урезал человека во всем, что было бы ему на пользу.
Во-вторых, каждый крепостной раб за выданный ему надел в десять соток земли должен был отрабатывать помещику обязательные повинности, которые с лихвой окупали рабскую зависимость человека, оставляя его в том же положении, в каком он был. Он даже уехать не мог, ибо был связан круговой порукой, а все дороги и прогоны и водопои должен был оплачивать дополнительно.
Вот такая была свобода!
Глупо думать, что вампир добровольно откажется от кровушки. И пока человек не поймет, что болезнь у него в уме, он свободным не станет. Вампир поставлен над человеком, и пока ему, как следует, в клык не наподдашь, не отцепится. Каждый Царь думает: "как бы мне, оставаясь Благодетелем, народ закабалить на себя, и чтобы милые вампиры на меня не поднялись?!"
- Человек никогда свободным не станет, - уверенно высказалась Манька. - Он умом понимает, что ему гвоздь нужен, железный обруч на колесо, то же мыло, соль и спички. На новую землю надо кузнеца сманить, жениха для дочери, жену для сына, три-пять коров и табун лошадей, чтобы и поле вспахать, и лес из лесу вывезти, и сбегать, если что, поискать, нет ли где поблизости железа.
- Могу подсказать: на себя посмотри. Каждый Благодетель - вампир, если покупает человека обманом. Со Спасителем, конечно, недалеко уйдешь. Но с Дьяволом-то, кто держит? Разве я не знаю, где у меня железо запрятано? В мире нет цены, которую дал бы человек за себя и за своих близких - и молит оценить дешевле, когда приходится выкупать себя и близких у вампира. Купить можно только раба, а не раб не станет думать, что кто-то купил его, сколько бы за него не дали. Забери себя, близких и свое имущество - и иди своей дорогой.
- Хы-ы-ы… - загоготала Манька, с сочувствием посматривая на Дьявола. - А как далеко он уйдет? Хы-ы-ы-ы…
Но Дьявол даже не обратил внимания на ее гогот.
- Далеко, если заберет с собой гроб с Благодетелем, который тот для него приготовил. Бить и плевать не запрещаю же. Но когда говорю "убей!", поправочку вставляю: "так, чтобы не было обезображено лицо брата!" - по Закону. Знания плюнут в вампира точно так же, как вампир ими плюет в человека.
Манька тяжело вздохнула.
- Сложно это все. Люди по-своему толкуют, а ты как-то все по-своему поворачиваешь. Обзываешь нас…
- Не сложно, если помнить, что полчища врагов укрылись за спиной. Самый страшный враг всегда перед лицом человека, и раздирает надвое, и прочит беду, и готовит, облекая пророчество делами. Многие говорят: я всегда чувствую, что случится то-то - и бегут, и не находят укрытия. А посмотреть, кто просвещение понес - не судьба? Может, просто наступить надо на голову змее и вырвать жало?
Возьмем, к примеру, Благодетельницу - ворожит она против тебя, зовет пожить в земле твоей мертвеца, привечает вора, душа хватает ее за срамное место и поднимает на людях. И погонят и распнут. Но все было у тебя перед глазами прежде, чем случилось, и слышала, а не уразумела. Не оставляй ворожеи в живых, чтобы хорошо тебе было в земле твоей, отсеки руку ее, и руку мужа ее, когда дерешься с ней, чтобы не было у тебя двух гирь на земле, одна большая, другая маленькая. Гиря у тебя должна быть одна и мена справедливая.
Манька пожала плечами, задумчиво вникая в смысл сказанного. Нет, таких умных мыслей ей не поднять. Это было слишком сложно и туманно. Опять Дьявол увильнул от ответа.
И сразу задумалась: а разве Благодетельница не перед глазами, если все время выступает павой? И разве не настраивает против нее людей? И правильно, слышит. Только как поворотить радио? Оно само по себе, а она сама по себе, и Благодетельница, наверное, тоже сама по себе… Неужели же во дворце только о ней, о Маньке, разговоры? Нет, конечно… Тогда почему радио не забывает о ней ни на минуту? А если поминают, почему не обратятся напрямую? И почему люди не думают о Благодетельнице, когда ее, Маньки, рядом нет? Получается, что радио одним одно говорит, а другим другое? И откуда столько болезни, когда радио слушаешь, а не соглашаешься?
- А почему я тебя вижу, а другие нет?
- Другие… А ты о других не думай! Зато как хорошо послания мои читают! А ты не умеешь…
Манька опять тяжело вздохнула.
И то верно. Не умеет. Столько умных мыслей у Дьявола, а разве ж она хоть одну поймала, не скажи он в лоб? И сразу ясно, никаких умных мыслей у него у самого, наверное, тоже не было: почему не скажет, как подойти и сказать человеку, чтобы он сразу понял и поверил, а еще лучше помогли бы друг другу, отнеслись бы друг к другу как-то по-человечески?..
- А те, древние, которые твоей головой думали, по-твоему, почему не уходили? - отрезвила она его. - Вон земель сколько! Они-то крепостными рабами не были!
- А тут везде люди жили! Приглядись, как следует! Видишь, полосой ровной молодой лес стоит, и все березовый - поле было. Здесь место вроде бы ровное, и бугры на небольшом расстоянии - дома стояли. А тут осины, и запах какой - погост это. А тут камни ровно кто положил: большой и малые - капище, медитировали, учились с огнем играть. А тут рядком тополя, аисты на них селились, свадьбы справляли, когда две души объявляли себя перед народом. Это и был народ. Тысяча лет прошла, а земля все еще помнит.
- А почему не устояли? С твоей-то помощью…
- Они полвека оборонялись. Если бы ты знала, сколько народов, как этот, кануло в лету! У войны есть один закон: голый бьет голого, пока на имущество не наскочит. Наскочил, и все имущие поминки справляют. Полчищам мытарей обидно становилось, что ест и пьет Благодетель, и с ними готов поделиться, если наступят на человека, который тоже ест и пьет, а как делиться, отправляет к Богу своему: мол, учись лет восемь, и будь как я. В дороге незаметно, а если с одного места посмотреть, срок ого-го-го! Кто соблазнится, если взять у того человека можно, чтобы язык не показывал, и еще от Благодетеля получить? И была у них грамота, а будут говорить: нет, безграмотными были, вот мы - цивилизация, а они что?! И будут гадать, как умер народ, почему дома оставил. Как-как?! Пришли, собрали головы и ушли.
Благодетель живет праздно, он ищет благо во все дни, ему ни к чему искать то, от чего он отказался. А человек с моей идеологией возделывает мою землю пять дней, чтобы иметь кров и пищу на день шестой, когда поднимает свою землю, чтобы была она легкой и мягкой, как пушинка. Мою землю возделывать легко, я ее обрабатываю во все дни жизни моей, а земля человека немногим отличается от той, которую я поднял из Бездны. И поверили люди, что если прожить жизнь, как праздный Благодетель, встанет он передо мной, и сам подниму. И бились две идеологии не на жизнь, а на смерть.
- А почему не осталось ничего? Даже от каменного века находят.
- Все было. Но климат другой, влажность выше. Каменные дома не строили, кирпичи обжигать больше леса уйдет, берегли природу. Да и зачем народу глиняные таблички того народа, которого сам же извел? Этот народ не станет другим, если узнает, что миллионы людей умирали за другую идеологию. Даже не задумаются, почему так много в каждом веке желающих стать Спасателями, а иной народ тысячелетиями спасаться не хотел. Тень оставлял бы я от того народа, если б этот народ нуждался в тени. От того народа много находили, но народу находки не достались. На всех капищах теперь стоят церкви Спасителей, оберегая тайны того народа.
И помнит народ, и приходит на то место, и видит богатый разукрашенный дворец, со многими Благодетелями, которые обращаются к нему от имени Бога.
Манька размышляла: захотел бы тот народ пожить еще, в нашем веке?
И отвечала сама себе: немного дано человеку времени - и лучше бы не родиться. Грамотный народ сменил безграмотный и снова стал грамотным. И праведники, и грешники в немилости у Дьявола, ему не угодишь. Все суета сует.
Глава 9. Как белое становится черным. Откровения у костра.
Трудно было идти. Летом не так, летом искупаться можно, всякий кустик переночевать пустит, опять же грибы, ягоды, кто с огорода покормит, грядки за постой прополола, воды наносила, поленницу сложила. После болота на дорогу не вернулись, селения остались далеко к югу. Два с половиной месяца Манька не видела людей. И запросилась бы к людям, да перед Дьяволом стыдно - не иначе, опять начнет доказывать, что ни к чему не приспособлена, в то время как… Теперь, когда не приходилось каждый день сносить боль и унижения, глубоко переживая, ровно здоровее стала, рассматривая беды, как философскую пищу.
Хуже стало в стужу лютую и мороз трескучий - подошвы так и пристают к железу. С кожей разве что отдерешь - холодно, голодно. Зима только-только начиналась, но ранняя. И сразу ударили морозы, намело снега, река местами замерзла. Хворост приходилось рубить. Который на земле собирали, лежал под глубокими сугробами. Разведет костер, а пока спит, он того и гляди потухнет.