У. Г.: Понимаете, когда я смотрю на это, возможно, вы спрашиваете: "Что это такое?" Ладно, это – объект. Я смотрю на него и потом его забываю. Потом опять я интересуюсь: на что я смотрю? Для меня нет никакой необходимости когда бы то ни было это называть, будь это мое или чье-то еще. Если кто-то спрашивает, я отвечаю; в ином случае я не знаю, что это за вопрос. Они говорят – это твоя рука, или ее рука, или чья-то еще, или стул. В чем разница? Это два разных цвета, две разные формы. Я могу многие часы смотреть на эти вещи, не зная, что они такое.
Хислоп: Так вы говорите, что здесь нет никакого узнавания, никакого действия памяти?
У. Г.: У нас была эта проблема. Когда я начинал делать асаны йоги с Дешикачари, я говорил: "Чье это тело, которое вы подвергаете всевозможным истязаниям? (смеется) Это не мое тело, это не ваше тело, так чье же оно? Это что-то вроде одного туловища – тело без головы. Ладно, мы будем обращаться с телом как с чьим-то еще. Давайте будем выполнять эту йогу". Он всегда смеялся надо мной. Я следовал его инструкциям буквально.
Спустя какое-то время он сказал: "Я в первый раз заметил, что ваше тело двигается само по себе. Внутри нет индивида, который поворачивается, движется или стоит на голове. Оно функционирует самостоятельно".
Вот почему я говорю, что у тела есть собственный разум – у него есть собственный способ функционирования. Он никоим образом не связан с тем, чего я хочу или не хочу.
Так что, понимаете, они это описывают, но это не мое состояние. Возможно, это их состояние – я действительно не знаю. Я не называю их обманщиками – ни Дж. Кришнамурти, ни кого угодно еще. Они описывают не мое состояние, вот и все. Но то, что означают те слова (слова Шанкары, цитируемые Суббарао) – они используют похожие слова, – кажется более соответствующим моему состоянию, чем то, что описывают они. Это все, что я могу сказать.
Барри: Нам трудно понять смысл того, что вы говорите.
У. Г.: Случилось кое-что еще. Иногда я отключаюсь. Перед тем как вы пришли, я отключался на шесть-семь часов. Если во мне нет никакой надобности, я могу быть в том состоянии – не то чтобы я получал от этого удовольствие или что-то. Приходит почтальон и говорит: "Письма", и я просто выхожу. В ином случае я могу оставаться в том состоянии многие дни. Не то чтобы я этого хотел или наслаждался этим, или все что угодно еще, но я могу продолжать. Если кто-то приходит, я [с ним] разговариваю. Если никого нет, оно меня устраивает.
Так что однажды – я думаю, в тот день приходил именно Пол Семпе, – я проснулся и мои глаза были в таком состоянии, что стали подобны рентгену. Я мог смотреть сквозь все его тело и видеть скелет и все прочее, и видеть все через окна и двери и все на свете (смеется). Для меня не существовало никаких стен, не существовало никакого тела. Я дошел до этого, и тогда он сказал: "Не надо больше меня описывать". Спустя какое-то время это исчезало. Это было ошеломляющее состояние. Вдруг я начинал описывать части его анатомии. Стены не существовали; форма для меня не существовала. В том состоянии для меня не существовало ничего. Это было совершенное, абсолютное пространство. Я не знал, что происходило со стенами, что происходило со стульями, что там происходило с этим человеком – он там сидел. Потом пришла Валентина, и у нее там тоже не было тела. Они все двигались как голоса .
Валентина: Ты видел часы?
У. Г.: Часы были позади нее, и я захотел узнать время и посмотрел на часы сквозь ее тело.
Хислоп: Вы видели часы сквозь ее тело?
У. Г.: Да. Как я мог смотреть на часы? Они были позади нее – она стояла перед ними, и я сказал: "Который час?" И тогда я увидел, что часы находятся прямо позади нее, я мог видеть время сквозь нее. А потом это тоже исчезло. Часы тоже исчезли, стены исчезли, и все исчезли. Это было забавно.
Суббарао: Chideva dehastu, chideva lokah, chideva bhutani, chidindriyani, kartanicha, antahkaranam chideva, chideva satyam paramatma roopam.. .
Это тело – чит, вся Вселенная – чит, все ланча бхуты, пять элементов, суть чит, деятель есть чит. .. все сущее – это чит.. .
У. Г.: Быть может, кто-то, находившийся в таком состоянии, описывал это подобными терминами. Все, на что ты смотришь, – одно и то же. Что это?
Суббарао: Чит, чистое сознание, основополагающая реальность.
У. Г.: Я не знаю, я бы просто сказал: чистое восприятие. В чистом восприятии все представляет собой одно и то же, нет никакого установления различий.
Суббарао: Namaybandho, namaymoksha, патау sashtram, патау guru…
У. Г.: Да, никаких писаний, никакого гуру, никакого авторитета.
Суббарао: Для меня нет никакой мокши, никакого освобождения, никакого авторитета, никаких писаний, никакого гуру Все это только порождениияума. Я вне всей этой майи, я – адвайя… нет никаких двух.
У. Г.: Я не могу прибегать к этому языку, но мне приходится описывать это по-своему – как то, что я пережил, не цитируя никакие авторитетные источники.
Но, понимаете, он не может описывать так, как я это пережил. Допустим, вы идете и говорите – я рассказывал это и Дж. Кришнамурти – с парнем, работающим в агентстве путешествий, скажем, "Томас Кук и Сыновья", и этот парень досконально знает Нью-Йорк. Он может, не сходя с места, показать, где находится тот или иной адрес. Он никогда не покидал своего офиса, он находится там все время. Но он описывает вещи так наглядно, так реалистично. Но поместите его на место и оставьте там на пять минут, а потом снова верните сюда. Его описание изменится. Теперь он будет описывать это по-другому. Он отбросит все те заранее приготовленные выражения; все это меняется.
Суббарао: Это умственное выражение переживания…
У. Г.: Это могло бы быть просто тем, чему они научились.
Суббарао: Ему пришлось бы прочитать так много книг, услышать так много людей, чтобы он мог отвечать на это, ничего не зная. Я согласен, это может не быть чем-то оригинальным.
У. Г.: Здесь нет никого, кто использует эти слова. Если эти слова вас задевают, это ваша трагедия. Я не произношу эти слова. Я несколько раз объяснял вам механизм говорения. Память поставляет слова, а голосовые связки обеспечивают звук. Больше в этом ничего нет. Так что если вы задаете вопрос, приходят слова. Если вы не спрашиваете – прекрасно.
Я стараюсь объяснять это вам подробно, и именно поэтому я говорю очень пространно, чтобы сказать вам, что это не то же самое. Есть это в них или нет, меня не интересует. Почему я должен об этом беспокоиться? Я даже не знаю, что есть у меня. Поэтому как я могу спрашивать кого-либо о чем-либо – есть это у него или нет, или что это такое, что у него есть? Я сам не знаю, что это такое.
У Дж. Кришнамурти это могло быть. В этом я не сомневаюсь. Но, возможно, он разбавлял это и шел на компромисс. Он никогда не был способен освободиться от этого. Иначе говоря, он хотел самоутвердиться и, возможно, доказывать миру, что у него это получилось. Но теперь, когда он знает, что по праву пользуется известностью, он хочет ставить это на постоянную основу. Но для чего? Теперь пришло время мне и другим людям сомневаться в этом.
Вы видите здесь распухание, цвета, форму…
Барри: Да, я замечаю изменение цвета, ваше тело, ваше лицо внезапно выглядит другим. ..
У. Г.: Это приходит через заднюю дверь, без приглашения. Это единственный способ. Телу приходится меняться. Тело должно подвергаться мутации. Это не ум. Они, судя по всему, говорят о трансформации ума. Это тривиальная вещь. Это превращение, а не мутация тела. Управление телом должны брать на себя эти железы, которые индуисты называют чакрами.
Теперь, видите, я как бы погружаюсь внутрь. Это нечто очень своеобразное. Так оно начинается. Это оттого, что я слишком долго говорил. Оно давит сюда и делает это невозможным. Это означает, что мозг истощается и потому нуждается в притоке крови. Когда кровь устремляется в мозг и каналы наполняются этой кровью, телу нужно больше кислорода. Поэтому ему приходится накачивать больше кислорода, чтобы ослаблять это давление.
Барри: Приходится расходовать больше энергии?
У. Г.: Приходится расходовать больше энергии. Оно обновляется.
Хислоп: И тогда вы видите что-то белое?
У. Г.: Порой, когда я отдыхаю, происходит сгорание. Тогда все тело становится белым из-за этого расхода.
Виктория: Нужно ли вам сейчас пойти отдохнуть?
У. Г.: Нет, это не важно.
Следует долгий перерыв и молчание, а потом У. Г. снова начинает говорить, и теперь его голос больше не кажется слабым и немощным.