У. Г.: Вы просто бросаетесь словами. Вот и все. Это единственный процесс, который происходит. И вам необходимо осознать: весь процесс так или иначе должен прийти к концу. Но для этого вы ничего не можете сделать. Это не-волевое. Точка. Полная остановка.
Пол: Вы говорите – "видьте" процесс, который происходит. Ничто не может заставить меня его видеть.
У. Г.: Ничто не может заставить вас видеть. Это (остановка) означает смерть – не только ваши мысли приходят к концу, но четырнадцать миллионов лет инерции должны прийти к концу. Это нелегко.
Пол: Что может заставить меня.. .
У. Г.: Вы должны начинать с этой точки, оттуда, где находитесь в этот конкретный момент. Каким-то образом вы здесь – со всем прошлым, со всем своим обусловливанием, со всем, что вы хотите сказать, со своими специфическими склонностями. Все это налицо, так зачем подвергать это сомнению? Вы – в этой точке.
Пол: Моя жизнь кажется пустой и заурядной.
У. Г.: Нет. Вы очень начитанны. Вы очень талантливы.
Пол: Дело просто в том, что во всем этом нет мудрости.
У. Г.: Просто слова. Вы полны знания, вы полны информации. Вы знаете намного больше, чем я об индуизме, о буддизме, о тибетской культуре и всем таком.
Пол: Почему это не помогло, при условии, что это может быть так? Почему это не дало мне проницательности мудрости, или…
У. Г.: Знать не значит понимать. Вот и все.
Пол: Ага. Но я много лет пытался вникать в эти вещи – чувствовать их, переживать их, раскрывать.. .
У. Г.: Это все одно и то же. Это один и тот же мыслительный процесс.
Пол: Это все мышление?
У. Г.: Это все мышление.
Пол: Вы знаете, я пытался выходить за пределы мышления.
У. Г.: Это тоже мышление – мысленная структура, играющая шутки с самой собой. В этом вообще ничего нет…
Пол:…иного, чем мышление…
У. Г.: Внутри вас нет ничего иного, чем мышление. И когда оно приходит к концу, все это кончается.
Пол: Оно не пришло к концу за двадцать пять лет.
У. Г.: Если оно приходит к концу, эта жизнь может выражать себя без всяких помех, без всяких препятствий.
Пол: Ладно. Ничто из того, что я могу делать, не может привести к концу. Если я что-либо пробую – делаю любое усилие, – я еще больше запутываюсь в мотивах и намерениях. Если я ничего не делаю, есть эта продолжающаяся гигантская инерция, если хотите, четырнадцати миллионов лет. Если я ничего не делаю, я осознаю эту бесконечно продолжающуюся инерцию. У. Г.: Все, что вы делаете, – просто пинаете стену. Это только ранит вашу ногу. И все. Вы должны видеть – не в том смысле, в каком используется слово "видение", – что это вас никуда не приведет.
Пол: Вы увидели, что я это увидел.
У. Г.: Нет. Вы все еще здесь. Вы будете здесь на следующий год. Сегодня днем вы читали книгу.
Пол: Да. Вы меня поймали. Я просматривал их, пролистывал.
У. Г.: Для чего? Вы уже читали их многие годы. Они были рядом пятнадцать лет.
Пол: Это было самооправдание – говорить, что я их пролистывал. Я ничего из них не получал – из вед, из Библии, из всех писаний святых, мистиков, философов, учителей человечества. ..
У. Г.: И учений Дж. Кришнамурти.
Пол: Все это литература, включая учения Дж. Кришнамурти.
У. Г.: Вы на это подсели.
Пол: Это ничего мне не дало.
У. Г.: Всё это средства, которые вы используете, чтобы получить то, чего вы не знаете – что не существует.
Пол: Вроде черной кошки (в темноте. – Пер.)?
У. Г.: Вроде черной кошки.
Пол: Я не знаю ни о чем другом.
У. Г.: Черная кошка существует, но это относится к другому типу.
Пол: Ладно. Я ничего об этом не знаю; и я не знаю ничего другого, чем то, что я сделал до сих пор – вплоть до этого момента, когда я сижу с вами в этой комнате. Я не знаю никакого другого подхода, кроме огромной решимости и энергии либо лени и апатии.
У. Г.: Поэтому для вас это самый трудный путь. Он был мукой. Положите этому конец.
Пол: Которому из них?
У. Г.: Всем.
4
То, как мы функционируем, и инерция мышления * Что такое смерть?
У. Г. Кришнамурти: Понимаете, в любое время мы не живем. С чисто практической точки зрения мы все мертвы, так как живем в мире идей, который мертв, где нет ничего нового. А жить возможно, только когда мы приводим к концу инерцию мышления. Инерция мышления обладает ужасающей энергией – как говорят, двадцать миллионов лет накопленного движения. И у нее вообще нет начала.
Для того чтобы понимать, как мы функционируем, нам совершенно необходимо понимать, как мы думаем – сам процесс мышления. Итак, я спрашиваю вас – это мой любимый вопрос на этом этапе – "Как вы знаете, что вы живете?"
Вы смотрите на себя посредством своего мышления, своего представления. То, что вы живете, – это умозаключение. Вы дышите, вы ощущаете пульс и сердцебиение, и есть движение.
Вы чего-то касаетесь и говорите, что оно мягкое. Вы прикасаетесь к тому и говорите, что оно твердое. Вы это понимаете. Но как вы знаете сами для себя, что оно мягкое? Как вы переживаете мягкость и как вы переживаете твердость независимо от этих слов? Когда вы прикасаетесь к этому, вы говорите, что оно твердое. Если вы прикасаетесь к руке этой женщины, вы говорите, что она мягкая, или подушка мягкая. На самом деле, знаете ли вы, что представляет собой эта мягкость и что представляет собой эта твердость? Как вы ее понимаете?
Вы знаете, что переживали ее раньше. Когда вы прикасаетесь к этому и говорите, что оно твердое, это означает, что вы воскрешаете эту вещь в своей памяти – то, что вы пережили до этого. Поэтому точно так же, когда не вмешивается это слово – в этот конкретный момент, если для вас возможно прикасаться к чему-то без вмешательства этого слова – без пробуждения вашего прошлого опыта, можете ли вы чувствовать и в то же самое время сообщать мне, что такое твердость или мягкость?
Спрашивающий: В мозгу, в памяти у меня есть идея мягкости.
У. Г.: Это означает, что вы уже переживали мягкость раньше. Вы интерпретируете это свое новое переживание. Чувства передают это (сенсорному. – Пер.) сознанию. Это машина, подобная компьютеру, вот и все. И вы интерпретируете это на основе слова – и это означает, что вы уже переживали это раньше. Вы вчера знали, что это было мягкое.
С: Это может быть идея сходных ощущений.
У. Г.: Да. Я пытаюсь объяснить, что это две вещи возможно отделять друг от друга. Когда эти две вещи разделены, имеет место живой контакт с объектом.
Когда вы смотрите на тот цветок, вы не можете смотреть на него без вмешательства этой прошлой памяти, или слова, мысли между вами и цветком, объектом. Поскольку в данный конкретный момент вы не смотрите на этот цветок, вы утратили живой контакт с этим объектом. Именно вмешательство этой мысли сделало для вас невозможным смотреть на то, что он есть.
С: Кажется невозможным смотреть, скажем, на женщину, цветок или автомобиль без слова.
У. Г.: Я говорю, что это возможно. Это не значит, что я какой-то особенный или у меня особый способ смотреть на вещи. Это не что-то, чему учатся. Это будет возможным, только когда меняется вся структура вашего существа. Это не изменение в структуре вашего мышления, а изменение в структуре всего вашего физического существа. Это означает, что все клетки вашего тела – десять миллиардов клеток в мозгу и сто миллиардов соединяющих клеток – должны подвергнуться преобразованию, изменению. И это изменение может вызываться очень просто. Поскольку у всех нас есть то, что доктора называют животным мозгом, который мы разделяем с животными. Этот животный мозг влияет на все наши поведенческие схемы, хотя в течение столетий культуры, воспитания и обучения у нас развился ум. И все, что мы наложили (идеи, культуру) на эту животную структуру внутри нас, – это не что-то действительно пребывающее с нами. Оно осталось только в мире идей – в области мышления.
С: А как насчет инстинкта?
У. Г.: Все мыслительные структуры, которые мы постепенно строили на протяжении столетий, сделали для человека невозможным развивать свой естественный человеческий инстинкт.
С: Означает ли это, что мы должны разрушать структуру мышления для того, чтобы развивать человеческий инстинкт?