* * *
Однажды утром Титос послал за ним секретаря. Тут же, в кабинете у Титоса, сидел Параскевакос, их коллега, только теперь он в банке показывался редко и занимался все больше делами молодежной организации.
- Садитесь, господин Христопулос, - сказал Титос. - Господин Параскевакос выступил с прекрасным начинанием. Он хочет вам кое-что предложить. - Однако Параскевакос молчал, и Титос сам приступил к пояснениям. - Речь идет о цикле лекций, которые задумал организовать господин Параскевакос. И в этой связи он имеет виды на вас.
Христопулос слушал его вежливо, не обнаруживая ни малейшего интереса. Как всегда на службе. И лишь когда Титос стал расписывать, что это будут за лекции - "под открытым небом, на площади", - на лице его отразилось недоумение.
- Господин директор, - начал он, приподнимая щуплые плечи (словно говоря: разве можно взваливать на эти плечи такую ответственность?), - я человек больной и всего лишь скромный служащий, разве мне пристало выступать на площадях?
Титос остановил его.
- Какие тут могут быть сомнения? Для нашего учреждения это дело чести. Должны же и мы внести свой вклад...
Христопулос заволновался.
- Но может быть, для этой роли скорее подошел бы кто-нибудь из учителей?
- Нет? Нет! - бурно возразил Титос. В затее с лекциями он усматривал явный выпад как раз против учителей.
(Родилась эта затея накануне вечером, во время очередного диспута в аптеке. Разговор зашел о засилье учителей. Врачи, адвокаты и представители прочих свободных профессий возмущались тем, что в общественной жизни города на главные роли неизменно выдвигаются учителя. Между тем место учителя в школе: парты, наглядные пособия, дети... В масштабах города требуется другой диапазон... Другой уровень...
Дома, в постели, Титос рассказал обо всем этом Рене.
"А почему бы тебе не уговорить Христопулоса, - сказала она, - пусть прочитает нам лекцию, раз уж он такой красноречивый".
Титос рассмеялся: "О чем ему, бедняге, читать лекцию? О поэзии, что ли?.. Кто его станет слушать?"
"Зачем о поэзии? Пусть расскажет, как бороться со старостью. У него получается..."
Они посмеялись. Но эту идею Титос все-таки удержал в памяти.)
- Ну что ж, господин директор, - уступил Христопулос. - А какие темы?
Темы Титос пока не обдумал. Но банковская привычка не терять самообладания ни при каких обстоятельствах не оставила его и теперь.
- Национально-патриотические! Ну скажем... Вот, например! Да, да! - повысил он голос, словно кто-то возражал ему. - Сейчас во всем мире говорят и пишут об олимпийском движении, об олимпийских играх в Берлине. Чем не тема?
Христопулос улыбнулся.
- Господин директор... - Бледные щеки его порозовели и словно залоснились. - Господин директор, я ведь не какой-нибудь олимпийский чемпион... - И он опустил глаза, как будто предлагал посмотреть на его маленькую, тщедушную фигуру, посмотреть и убедиться.
Здоровяк Параскевакос захохотал. Титос тоже едва не рассмеялся, но вовремя спохватился: ему следовало не смеяться, а убеждать.
- Нет, простите, пожалуйста! - парировал он. - Мы не зовем вас на палестру, не приглашаем выступать на стадионе! Вы будете говорить о гуманном содержании олимпизма. Ваша тема - д у х состязаний, их и с т о р и я, их греческое происхождение и так далее.
- Что ж, я подумаю, - сказал Христопулос.
* * *
"...к тому же, - заканчивал свое тайное донесение один из командиров молодежной организации учитель физики Делияннис, - на мой вопрос, кто поручил чтение лекций Христопулосу, Параскевакос ответил, что кандидатуру Христопулоса выдвинул директор местного отделения банка Титос Роцидопулос. На вопрос, с какой целью Роцидопулос проявил такую инициативу, я получил ответ, что убеждения вышеназванного служащего не вызывают сомнений и он, Параскевакос, за него "ручается". (Следует отметить, что Роцидопулос - начальник Параскевакоса по службе и состоит в родстве с некоторыми влиятельными лицами в Афинах, в частности его тесть - один из управляющих банка, чем Роцидопулос неоднократно похвалялся.)
Обеспокоенный необычным успехом лекций, я постарался выявить подлинные причины такового. Направленные мною люди обратились с соответствующими вопросами к ряду слушателей и получили следующие ответы, приводимые мной дословно:
К а п о н и с Элефтериос, сын Адамантиоса, 28 лет, пекарь: "Я восхищен господином Никосом (Христопулосом). Обычно только и слышишь - Метаксас да Метаксас, а господин Никос не назвал его ни разу. Честь ему и хвала!"
В о и л о с Алекос, 60 лет (примерно), бывший кладовщик Союза виноградарей, уволен: "Вот это была лекция! Лектор, правда, слабого телосложения, и голос у него тоже слабый, но выступал он, как эллин перед эллинами и как настоящий ученый!" На вопрос, что именно ему понравилось, ответил: "Я сидел далеко, не слышал".
Т е о с о ф о п у л о с Теософос, нотариус, 50 лет: "До того, брат, заморочили народу голову всякой ерундой... Как тут не поаплодировать Христопулосу".
Ф и о ц о с Такис, неопределенных занятий, 30 лет: "Спасибо уже за то, что не провозгласил Метаксаса первым олимпийцем".
Я н н а т о с Спирос, бывший студент, 30 лет: "От души похлопал Никосу". На вопрос: за что? - ответил: "Скажу в другой раз..."
Все вышеуказанные присутствовали на обеих лекциях, вели себя как фанатики, аплодировали и не желали покинуть кинотеатр..."
* * *
- Ну и ну... У вас тут прямо-таки идиллия, - говорил Эфиоп, перелистывая отчет Делиянниса. - Словно за тридевять земель в сказочном королевстве. Кто такой Христопулос?
Офицер-кефалонит, ответственный по секретной части, не знал о Христопулосе ничего. За столько месяцев, что он просидел в отделе, через его руки в эти железные ящики прошло немало фамилий, но о Христопулосе ему пока не доносили.
- Ладно, не беда, - сказал Эфиоп. - Мне и так все ясно. Вот он, голубчик, весь тут, - и показал на маленький блокнот, куда выписал кое-что из отчета Делиянниса - отдельные фразы, слова. - Мало, но с меня довольно, не беспокойся. Знаю я, откуда почерпнул он свою премудрость. Хватит хотя бы вот этого - про императора Каракаллу и про варваров... Не слова, а ключи, вроде тех, которыми ты открываешь свои ящики...
Голова Эфиопа и впрямь являла собой кладезь премудрости. Он изучал даже папирусы, не говоря уже о сочинениях эпохи книгопечатания. И все прочитанное помнил. Спрятанный под кудрявой шевелюрой мозг Эфиопа был гроздью всевозможных знаний. Религия и философия, учения великих мыслителей занимали здесь свое определенное место, свою веточку. "И откуда, Эфиоп, ты все это знаешь? - с нежностью и восхищением говорил генерал Кайяфас, похлопывая его по плечу. Они встречались на заседании Политического совета, куда Эфиопа вызывали каждую пятницу для информации. - Молодец, сынок, молодец! Есть у вас, египетских греков, особая хватка, не то, что у здешних, коренных. Отсидели себе даже головы, мозги жиром заплыли от лени и распутства... И страшно подумать, где бы ты сейчас был с твоими блестящими знаниями, если б не образумился вовремя! Помнишь, как я нашел тебя в лагере и протянул руку и вытащил на свет божий. Где бы ты был, что бы с тобой стало!.. Но ты молодец, быстро сообразил, что к чему. Умен, ничего не скажешь! И язык у тебя подвешен здорово, и ответственность свою понимаешь без дураков. Есть в тебе страсть, дьявол в тебе сидит! Что перед тобой все другие - выламываются, цену себе набивают.., Иди говори, пусть послушают тебя эти тихони и сони, пиши статьи, книги, паши себе поле, сей, возделывай, от нас тебе - по-о-олная свобода!"