* * *
- Ох, до чего же хочется на него посмотреть! - сказал студент Яннатос, и кости, как вспорхнувшие птички, вылетели из его руки, но не утратили повиновения и послушно опустились именно там и так, как им было велено. - Ох, до чего же хочется!..
Речь шла о Панайотакопулосе. В городе давно уже говорили о его инспекции и давно ждали к себе, а он все не ехал. Слухи, поступавшие из соседних городов, возносили его высоко - то в адъютанты наследника престола, то в секретари генерального комиссара Канелопулоса.
- Так как же? Увидим мы его или нет? - продолжал Яннатос. - Совсем, знаете ли, как в песне...
Дайте мне взглянуть,
Дайте мне взглянуть,
Дайте взглянуть на Папу, на Папу, на Папу...
- Увидишь, увидишь! - отозвался его партнер по тавлеям Алевизопулос. - А пока посмотрим, что у нас тут получается...
Друзья, сидевшие вокруг столика: Яннатос, Алевизопулос, Койяс, Лебесис, Яннувардис, Фотопулос и Кокалис, - были завсегдатаями таверны с тех самых пор, как все они на неопределенное время прервали учебу в Афинах.
С улицы донеслись звуки трубы и барабанная дробь.
- Пошли, пошли! - заторопился Яннатос. - Уж сегодня-то он приедет наверняка!
Они оставили тавлеи и столпились у входа в таверну, чтобы поглазеть на приближавшуюся фалангу.
Была среда, а по средам после обеда в городе устраивались шествия фалангистов.
Первым выступал трубач Стефос, за Стефосом - двое барабанщиков, за ними - знаменосец, высоченный парень по прозвищу Баржа. Его окружали шесть маленьких девочек, и Баржа - метр девяносто - возвышался над ними, подобно мачте с развевающимся флагом.
Далее шествовал командир фаланги - старший лейтенант запаса, банковский служащий Леонидас Параскевакос. Он шагал метрах в десяти от знамени, словно давал простор легендарной славе другого Леонидаса Параскевакоса, своего дяди, командующего в период Балканских войн. За Параскевакосом шла Мери, его адъютант и помощница. Расстояние между ними было небольшим, и эта пара воспринималась как единое целое - восклицательный знак фаланги или, как уточняли некоторые, ее вопросительный знак.
Вслед за Мери двигалась колонна "внешкольных", собранная с миру по нитке и шагавшая вразброд, как стадо. Это было аморфное, бесхребетное тело, синий парус, бившийся на ветру: напрасно командиры силились натянуть его, шальные порывы ветра рвали парус из рук и болтали его из стороны в сторону.
Зрелище было жалкое. Однако Яннатос и его друзья всегда выходили посмотреть именно на "внешкольных", посмотреть, поострить, посмеяться вдоволь. Когда на смену "внешкольным" приближались другие колонны, друзья возвращались к тавлеям, а иногда, если солнце светило ласково, провожали "внешкольных" до стадиона или до вокзала.
Поезд пришел с опозданием, как почти все поезда с особой миссией. Гудок паровоза утонул в звуках трубы и в грохоте барабанов. Командиры отдавали последние приказы, ныряли в строй, причесывали шеренги. Но вот труба призвала: "Внимание! Внимание!" - и воцарилась тишина.
Панайотакопулос выпрыгнул из вагона первым. Невысокий, прямой, как штык, он стремительно шагнул вперед - не к Параскевакосу, который застыл перед строем с вытянутой в приветствии рукой, а прямо к фаланге. Судя по его виду, фаланга не произвела на него благоприятного впечатления.
- Не понимаю, - обернулся он к своей свите. - Кто здесь командир?
И тогда Параскевакос двинулся с места - неторопливо, величественно: впереди - легенды, позади - Мери.
- Командир фаланги Параскевакос.
Панайотакопулос оглянулся.
- Ах да... Знаю, знаю... Однако я не почетный гость, и торжественный прием не оправдан обстоятельствами. Прошу вас, не надо... Разве вы не получили новые инструкции? Почему знамя не на месте?
- Не знаю... Как вам угодно...
- Нет, нет! Простите! - остановил его Панайотакопулос. - Это не мое личное мнение, существует инструкция. - Он отошел к своей свите, переговорил с одним из офицеров, еще раз посмотрел на знамя, на фалангу, вздохнул и вернулся к Параскевакосу. - Фалангу нужно перестроить. Соберите, пожалуйста, командный состав. - И только теперь протянул Параскевакосу руку. - Рад вас видеть.
Стефос протрубил отбой, и командиры поспешно собрались вокруг Панайотакопулоса. В нескольких словах, кратко и точно, он изложил положения новой инструкции и кончиком сапога начертил на земле схему построения фаланги.
- А теперь, - сказал он, - десять минут на подготовку, и начнем, времени у нас мало.
Командиры разошлись по своим отделениям. Панайотакопулос тоже пошел между рядами и пропал из виду.
- Поди отыщи его теперь, - сказал Параскевакос Мери. - Ростом с ноготок, потерялся как иголка в сене.
Вскоре они услышали его голос:
- Сюда, сюда! Да нет, я говорю - сюда! Вот так, теперь правильно!
Заинтересовавшись, в чем там дело, кого и за что он отчитывает, Мери и Параскевакос подошли к хвосту колонны и увидели филолога Хтенаса, вытянувшегося в струнку перед начальством. "И чего он привязался к Хтенасу? Неужели не узнал?" - удивился Параскевакос.
- ...и поскорее! - закончил Панайотакопулос, а Хтенас отдал ему честь, повернулся и побежал. Пробежав несколько метров, он остановился, снял пилотку и растерянно огляделся по сторонам.
- Сюда! Сюда, господин Хтенас! - крикнул Параскевакос. - Что случилось?
Облегченно вздохнув, Хтенас подбежал к Параскевакосу и стал обмахивать пилоткой бритую голову. (Из командиров фаланги Хтенас был старшим, в здешней гимназии он прослужил более двадцати лет, однако родом был из Левкады, из тех самых Хтенасов, о которых упоминает Валаоритис в поэме "Фотинос": "В виноградниках Хтенаса, на лугах у Куртиса...")
- Что случилось? Чего он хочет? - с сочувствием спросил Параскевакос.
- Приказал соорудить трибуну.
- Что? Какую трибуну?
- Временную... Срочно... Вон там. Из пустых бочек и ящиков...
- Из бочек и ящиков? - рассердился Параскевакос. - Вот свалился на нашу голову! Да какое мы имеем право? Что они - мои или ваши? Я этим заниматься не буду.
Он хотел добавить что-то еще, хотел отослать Хтенаса: пусть делает что угодно, но, взглянув на его испуганное потное лицо, передумал. К Хтенасу он всегда относился с симпатией и уважением.
- Но ведь он велел, - оправдывался Хтенас. - Как же мне теперь быть?
- Ну ничего, успокойтесь, господин Хтенас. Ступайте на свое место, о трибуне позабочусь я.
- Он не узнал вас? - спросила Мери.
Хтенас не ответил. Он посмотрел на Мери, сжал бантиком пухлые губы, надел пилотку.
- Ну, я пошел.
Трибуну соорудили, Панайотакопулос вспрыгнул на нее, поставил напротив трубача и барабанщиков и дал знак начинать. "Делать нечего", - пробормотал Параскевакос, занимая место во главе фаланги, сразу после знаменосца: для легенд места теперь не оставалось.
При первом прогоне Панайотакопулос замечаний не делал и никого не останавливал. Он наблюдал, как поняли его указания, а все недочеты отмечал в блокнотике, который то и дело вынимал из кармана.
- Командиры, ко мне! - крикнул он, когда вся фаланга промаршировала перед трибуной. Командиры вновь собрались, и Панайотакопулос каждому в отдельности высказал свои претензии.
Потом фаланга прошла еще раз. Теперь Панайотакопулос ничего не записывал, он делал замечания сразу, на месте. Останавливал барабанщиков: "Стоп!" - и громко отчитывал нарушителя. Один раз он остановил Хтенаса.
- Оттянитесь назад! Не отрывайтесь от строя! Вот так! Благодарю вас! Перерыв на десять минут.
В этот перерыв он и обратился к Мери. Он повернулся неожиданно, посреди разговора с офицером из свиты.
- А вы...
Мери предполагала, что он заговорит с ней. И теперь улыбнулась, обдумывая, как ему ответить, как представиться.
- Я имею в виду ваше звание!
- Мой адъютант! - ответил за Мери Параскевакос.
- Спасибо.
И Панайотакопулос снова повернулся к офицеру.
Мери поймала его взгляд. Она умела читать взгляды мужчин, но этот беглый взгляд остался неразгаданным - взгляд исподтишка, исподлобья.
Стефос снова и снова трубил: "Внимание!". "Поживее, овечки, поживее, родные!" - ворчал обозленный Параскевакос. Мери тоже сердилась: "Будто не знает нас, будто видит первый раз в жизни!" - "Да, эдак он загоняет нас до полусмерти... Ах, дорогая Мери, не мешало бы кому-нибудь проучить этого молодца. Нет, нет, ты только не подумай... Я имею в виду нашего брата, мужчин... Не мешало бы поставить голубчика на место..."
Так они маршировали, пока не стемнело.
Потом был ужин в Коммерческом клубе и концерт молодежной самодеятельности - специальная программа патриотического содержания, подготовленная к торжественным случаям. Для танцев мэр пригласил оркестр.
Когда с тостами и закусками было покончено и время, отданное во власть развлечений, потекло медленно и привольно, мэр отвел Панайотакопулоса в сторону и сообщил, что он на него в обиде.
- Не лично я! Нет, дорогой Динос! Сейчас я говорю с тобой как человек, облеченный полномочиями и доверием города, твоего родного города, мой дорогой и юный друг... Целый месяц провести в Пелопоннесе и только теперь посетить свой родной город! Неужели ты записал земляков по последнему разряду?