И вздрагивает. В мокрой рубашке отчаянно холодно. Он знаком дает понять, чтобы ему подали еще один дайкири. На экране телевизора с убранным звуком показывают кадры - полицейские в Йорке по трое, по четверо патрулируют улицы; потом показывают патруль во Вьетнаме, парней с лицами, искаженными страхом и усталостью, и Гарри не по себе, что он не там, не с ними. Затем телевизор переключается на жаждущего популярности норвежца, отказавшегося от попытки пересечь Атлантику на бумажной лодке. Даже если бы звук в телевизоре был включен на полную мощность, его слов все равно не было бы слышно из-за шума в баре - все возбуждены из-за грозы и из-за того, что сегодня пятница.
- Как думаешь, ты смог бы заглянуть к нам сегодня вечером? - спрашивает отец. - Тебе вовсе не надо сидеть долго - минут пятнадцать, не больше. Это так много значило бы для матери - ведь Мим как в воду канула, даже открытки не напишет.
- Я поговорю с ней об этом, - говорит Гарри, имея в виду Дженис, хотя думает о Мим, которая пустилась во все тяжкие на Западном побережье, Мим, которую он катал на санках по Джексон-роуд, - темный капор весь в снежинках. Он представляет ее себе посреди шумного веселья, как она сидит в ожидании с восковым лицом или лежит у бассейна, намазавшись маслом, а под зонтом рядом с ней - потный гангстер с сигарой, торчащей в центре лица словно второй член, он вытаскивает ее изо рта и ржет.
- Но не слишком ее обнадеживай, - добавляет Гарри, имея в виду мать. - Мы наверняка приедем в воскресенье. А сейчас мне надо бежать.
Гроза окончилась. Из прорезей в облаках выглядывает солнце, быстро высушивая тротуары. Пятна сырости похожи на карту - раскисший "клинекс" кажется островком посреди мокрой лужицы. Из укрытия в заброшенном обувном магазине появляются могучие грузчики и тощие лоботрясы-негры. Обшарпанный знак автобусной остановки, урна с крышкой, похожей на летающую тарелку, с надписью "Поддержим чистоту в Бруэре" и валяющиеся вокруг обертки, асфальт, весь в ямках и щербинах, сверкает, промытый дождем. Разметанные по небу носовые платки и лошадиные хвосты черной грозовой тучи уносятся на восток, за хребет горы Джадж, и небо снова становится унылым, однотонным, характерным для влажного климата Пенсильвании. И у Кролика снова копится нервозность, ищущая выход в злости.
Когда он приезжает домой, Дженис там нет. Как и Нельсона. Шагая по дорожке к дому, он видит, что их освеженная дождем лужайка заросла ползучим сорняком, ощетинилась подорожником. Кролик дает сыну полтора доллара, в частности за то, чтобы он подстригал лужайку, а она не стрижена с июня. Маломощная косилка, которой они пользовались, унаследовав ее от Спрингеров, пока не купили такую, на которой можно ездить, стоит в гараже с банкой горючего возле колеса. Кролик смазывает ее, заливает бензин - янтарный в банке и бесцветный в воронке - и с четвертой попытки заводит мотор. Косилка начинает выбрасывать клейкие охапки мокрой травы, двигаясь взад и вперед по двум квадратам, образующим лужайку перед домом. За домом - большая лужайка, там стоит сушилка для белья, и там они с Нельсоном играют иногда с футбольным мячом, протертым до основы. Заднюю лужайку тоже следовало бы подстричь, но Кролик хочет, чтобы Дженис увидела его за работой перед домом и почувствовала себя немного виноватой.
К тому времени, когда она возвращается домой, сворачивая на Виста-креснт так, что из-под колес летит не закатанный в асфальт гравий, и, как всегда, вызывая в нем тихое бешенство, ставит "фэлкон" в гараж недостаточно глубоко, так что бампер выступает ровно настолько, чтобы нельзя было закрыть дверь, - длинные тени от травинок сливаются со срезанными верхушками, и Кролик стоит у их единственного деревца, тощего клена, притянутого проволокой к колышкам, и ладонь у него саднит от секатора, которым он подрезал кусты вдоль дорожки.
- Гарри, - вырывается у Дженис, - ты на улице? Как это на тебя не похоже!
И в самом деле: в Парк-Вилласе с его образцовыми участками в четверть акра и непременными трубами от садовых грилей обитателей не выманишь на улицу, даже детишек летом, а в районе стоящих впритык кирпичных домов, где прошло детство Кролика, дети всегда на улице, прячутся в жиденьких кустах, устраивают потасовки на гравиевых дорожках, играют в безопасности неподалеку от окон, откуда кто-нибудь из взрослых непременно следит за ними. Здесь же - уныние прерии, голое небо, исчерченное тонкими вешалками антенн. Небо, отравленное радиоволнами. И запах запустения, словно исходящий из-под земли.
- Какого черта, где ты была?
- На работе, естественно. Папа всегда говорил - нельзя подстригать траву после дождя: она вся прибита к земле.
- Значит, на работе - естественно! И что ж в этом естественного?
- Гарри, ты такой странный. Папа вернулся сегодня с гор и задержал меня после шести, чтобы разобраться в путанице, которую устроила Милдред.
- А я считал, что он вернулся с гор несколько дней тому назад. Значит, ты тогда солгала. Зачем?
Дженис идет к нему по скошенной траве, и они стоят рядом - он, она и дерево, тощий клен, который никак не вырастет, - стоят, словно ослепленные ярким режущим светом. До них доносится запах керосина - кто-то решил устроить в пятницу вечером пикник с грилем. Своих соседей по Пенн-Вилласу они не знают, это жильцы временные - бухгалтеры, торговцы, инспекторы, монтажники, чьи жизни мелькают мимо в проезжающих машинах да проявляются в криках невидимых детей. Лицо Дженис заливается краской. Тело принимает вызывающий изгиб.
- Забыла, это была глупая ложь, ты был такой злой по телефону - надо же было мне что-то сказать. И мне показалось это самым простым - сказать, что папа там, ты же знаешь, какая я. Знаешь, как я теряюсь, все путаю.
- И сколько еще лжи ты на меня вывалишь?
- Нисколько. По-моему, это все. Может, забыла какую-то ерунду - сколько что стоит, словом, то, о чем лгут все женщины. Женщины, Гарри, любят приврать - без этого скучно. - И кокетливо, что совсем на нее не похоже, она высовывает кончик языка и упирает его в верхнюю губу - точно пружинка в капкане.
Она делает шажок к деревцу и гладит его. Кролик спрашивает:
- А где Нельсон?
- Я договорилась с Пегги, что он заночует у Билли.
- Опять с этими тупицами! Они ему только голову забивают невесть чем.
- У Нельсона в его возрасте голова, хочешь не хочешь, будет чем-то забита.
- Я почти твердо обещал папе, что мы сегодня приедем к ним, навестим маму.
- Не понимаю, почему мы должны ее навещать. Она никогда меня не любила, все делала, чтобы отравить наш брак.
- Еще один вопрос.
- Да?
- Ты трахаешь Ставроса?
- Я считала, что трахают только женщин.
Дженис поворачивается и вприпрыжку бежит в дом, вверх по трем ступенькам - в дом, обшитый яблочно-зелеными алюминиевыми щитами. Кролик убирает косилку в гараж и входит в дом сбоку, через кухню. Дженис уже там - грохочет кастрюлями, готовя ужин. Кролик спрашивает:
- Не пойти ли нам для разнообразия куда-нибудь поужинать? Я знаю отличный греческий ресторанчик недалеко от Сливовой улицы.
- Он чисто случайно там появился. Признаю, рекомендовал этот ресторан Чарли, - а что в этом плохого? Ты ему открыто грубил. Ты вел себя возмутительно.
- Вовсе я не грубил, у нас была политическая дискуссия. Я люблю Чарли. Он парень что надо, если учесть, кто он такой - сочувствующий левым, уклончивый, хитрый иммигрантик.
- Право же, последнее время ты стал очень странный, Гарри. Видно, болезнь матушки так на тебя действует.
- У меня такое впечатление, что в ресторане ты отлично разбиралась в меню. Ты уверена, что Ставрос не водит тебя туда обедать? Или ужинать, когда ты задерживаешься допоздна? Ты просидела на работе уйму вечеров, и непохоже, чтобы много сделала.
- Ты же понятия не имеешь, что надо было сделать.
- Я знаю, что твой старик и Милдред Крауст отлично со всем этим справлялись безо всяких переработок.
- С лицензией на продажу "тойот" дело приобретает совсем другой размах. Счета так и сыплются - транспортные накладные, налоговые квитанции, таможенный сбор. - Слова, нужные для защиты, так и всплывают в памяти Дженис - вот так же в детстве она сооружала снежные дамбы в канаве. - Так или иначе, у Чарли куча девчонок, он в любой момент может подцепить любую незамужнюю, моложе меня. Они теперь все сами запрыгивают в постель, даже без приглашения, - само собой разумеется, все сидят на противозачаточных. - Вот эту фразу можно было не произносить.
- Тебе-то откуда это известно?
- Он мне рассказывает.
- Значит, вы очень сдружились.
- Не очень. Просто время от времени он приунывает или ему хочется немножко материнского внимания.
- Ну да, может, его пугают эти жаркие молодые груди, может, ему нравятся женщины постарше - mamma mia и тому подобное. Этим прилизанным средиземноморцам нужна мамочка.
Ее завораживает то, как он ходит вокруг и около, и она подавляет в себе инстинктивное желание прийти ему на помощь, помочь найти правду, которая занимает такое большое место в ее мыслях, что она с трудом подбирает слова, чтобы обойти ее.
- Но зато, - продолжает Кролик, - все эти девицы - не дочки босса.