Вначале игра шла вяло - на карту ставили не больше десяти-двадцати рублей. Партнеров стеснял офицер. Денег у него было мало, поэтому остальные играли осторожно, не желая нарушать "картежной этики". Наконец, офицер спустил все дочиста и поднялся, к вящему удовольствию сонливо-пьяного Мовсеса. Вскоре игра оживилась. Микаэл проигрывал, Мелкон тоже. Кязим-бек перестал играть, обнял Смбата, и они вместе вышли на балкон.
Микаэл начал волноваться и сердиться. Карты его "бились" одиннадцать раз подряд. Нет, это невозможно, он насилу добыл несколько тысяч, и вот - уже больше половины ушло. Надо "переменить руку". Пока играли "по маленькой" - везло, а теперь…
- Николай Лукич, присядьте, - обратился он к офицеру, с завистью следившему за игрой; так голодные глядят на пышные яства.
Офицер нагнулся, и Микаэл сунул ему пук кредиток.
- Играйте смелее!
Не прошло и десяти минут, как офицер продулся. Микаэл продолжал проигрывать.
Все были разгорячены. Уже никто не считался с величиной банка, шли на все вызовы. Лица были воспалены, глаза горели, сердца бились от сильного волнения, свойственного азартным игрокам, часами просиживающим за карточным столом, - волнения, не лишенного своеобразного удовольствия.
Смбат, вернувшись, стал с любопытством следить за Микаэлом. Его занимали не выигрыши или проигрыши, а душевное состояние брата. Игра совершенно преобразила Микаэла: воспаленные глаза его блуждали, ноздри вздрагивали, как у арабского скакуна, весь он был охвачен страстью, - бледный, как бумага, он тяжело дышал, грудь подымалась и опускалась, точно кузнечные мехи. Он не смотрел на Смбата, играл как одержимый, то загребая, то отбрасывая кипы ассигнаций.
Выбыл из строя еще один игрок, и Кязим-бек занял его место.
Смбат почувствовал, что какая-то дьявольская сила влечет и его к карточному столу, как бездна, удержаться на краю которой - геройство. Смбат уже постиг нехитрую механику игры и мог бы участвовать в ней. Временами он волновался вместе с игроками, ставившими огромные суммы, или негодовал на неудачные ходы. Соблазн становился все непреодолимей.
Внезапно сунув руку в боковой карман, а другую положив на стол, Смбат воскликнул:
- На пробу!
Сдавал Мовсес. Он вышел из своего обычного сонливого состояния и играл азартнее всех. Он утроил банк. Смбат взял карты. По бледным губам Микаэла пробежала ироническая улыбка. Смбат бросил на стол шесть сторублевок и проиграл. Еще взял карты - опять проиграл. Третью карту. побил и отошел.
Грузинский князь спустил всю наличность и уже играл "на мелок".
- Папаша, уступи мне место, - обратился Мелкон к бывшему повару, беспрерывно загребавшему выигрыш.
- Я… гм… старый человек… Я… гм… гм… не могу встать… - проговорил, запинаясь, экс-кухмистер, прозванный "Папашей".
- Коньяку! - крикнул Мовсес.
Слуга-лезгин тотчас исполнил приказание. Выпили по рюмке, по другой, по третьей, и кровь заиграла еще сильнее. Микаэл теперь выигрывал. Выигрывали также Мовсес и Папаша. От остальных счастье отвернулось.
Карты, сделав круг, перешли к Мелкону Аврумяну. Бросив на соседа пронизывающий взгляд, он крикнул: - Тысяча рублей!
Никто до сих пор не начинал с такой крупной суммы. Сосед Мелкона, грузинский князь, замялся и посмотрел на Папашу: он просил у бывшего повара денег, но взгляд его требовал. Старик мотнул головой, давая понять, что он уже довольно ссужал соседа в долг без отдачи. Все переглянулись.
- Идет! - воскликнул Мовсес, ударяя по столу.
Он выиграл, покрыв восьмерку девяткой. Мелкон сквозь зубы крепко выругался и швырнул карты. Взяли новые колоды. Не помогло. Счастье на этот раз изменило Мелкону. Он был вне себя от злости и искал, на ком бы сорвать ее. Вообще Мелкон слыл забиякой. Неудачный игрок с досады прикрикнул на музыкантов, обступивших стол и жадными глазами пожиравших груды денег. Когда карты опять перешли к нему, он на минуту задумался, потер лоб и объявил: - Три тысячи! На этот раз даже Мовсес поколебался, хотя выиграл немало.
- Идите, - посоветовал грузинский князь Папаше.
- Я… гм… пока не пьян… гм… гм… не орехи…
- Сбавь, - обратился Микаэл к Мелкону, - видишь, карта не идет, с ней не сговоришься.
- Пять тысяч! - разгорячился Мелкон.
- Коньяку! - крикнул Мовсес.
Он схватил рюмку, приложил руку ко лбу и на минуту задумался, Потом выбрал карту, посмотрел масть. Мовсес загадал: если красная - идти.
- Шесть тысяч, - накинул Мелкон, побелев как полотно.
Смбат уставился да Микаэла. Он видел, как брат горячился, и понимал его: он сам был охвачен дьявольской властью азарта.
- Семь тысяч! - крикнул Мелкон и, не получив ответа, процедил сквозь зубы: - Трусы!.
Самолюбие Микаэла было уязвлено.
- Идет! - отозвался он и посмотрел на брата.
Смбат притворился равнодушным.
- Это не шутка, а игра, - предупредил Мелкон. - Я не признаю шуток, дай карты!
- Клади деньги!
- Можешь поверить до завтра.
Микаэл опять посмотрел на брата. Смбат продолжал казаться безучастным.
- Поверю, если карты возьмет твой брат.
- Ты что - меня за шулера считаешь? - возмутился Микаэл, стукнув изо всей силы по столу.
- Боже упаси, я только не доверяю твоей кредитоспособности.
- Я, сударь, не банкрот!
- Банкроты те, что когда-то что-то имели.
На минуту воцарилось общее замешательство. Музыканты испуганно отскочили от игроков.
- Даешь или нет? - вскочил Микаэл. угрожающе. Мелкон повернулся к Смбату.
- Можешь сдавать, - произнес Смбат, не в силах более вынести унижения брата.
Мелкон сдал две карты Микаэл у и две взял себе. Потом, осторожно посмотрел на свои и насупился. - Даю…
- Бери себе, - сказал Микаэл. Мелкон прикупил карту.
- Губы его дрожали.
- Ну-с, что скажешь? - спросил он.
- Говори ты.
- Нет, слово за тобой.
- У меня шестерка.
- Покажи.
- Семерка… - сказал Микаэл, раскрывая карты. Он был уверен в удаче. Но Мелкон выложил перед ним две десятки и девятку. Микаэл вздрогнул.
- Не может быть! Не может быть! - крикнул он, теряя власть над собой. - Я не позволю обирать меня!
- На то и игра, - хладнокровно сказал Мелкон. - Завтра заплатит брат.
- Разбойник, девятку ты из-под колоды вытащил! - Ты сам шулер!
Поднялся переполох. Противники вскочили и схватились за стулья. Еще минута, и они бросились бы друг на друга. Но вмешался Смбат. Он оттащил брата в сторону и отчеканил Мелкону:
- Завтра утром ты получишь выигрыш. Игра, разумеется, прекратилась. Смбат хотел немедленно уйти и взять с собой Микаэла.
- Нет, нет, - умолял Кязим-бек, - вы кровно обидите меня. Пустяки, помирятся.
Пока успокаивали игроков, вошли Гриша, примадонна, две хористки и певец. Их появление и особенно красивое, улыбающееся лицо примадонны успокоили разбушевавшиеся страсти.
Слывшая красавицей, примадонна была высокая, довольно полная блондинка, с завитками волос, собранных в греческий узел на затылке. Искусно подведенные глаза казались большими и томными. Пудра и белила скрывали кое-какие шероховатости кожи, а умело наложенные румяна придавали щекам привлекательную свежесть. Жидкие брови были подрисованы с таким мастерством, что никому не пришло бы в голову заподозрить тут участие косметики.
Примадонна дружески пожала всем руки и одарила компанию очаровательной улыбкой, свойственной служительницам сцены. Сазандары воодушевились, предвкушая исключительное пиршество, а стало быть, и щедрое вознаграждение, особенно если состоится примирение между Микаэлом и Мелконом.
Гриша обнял и расцеловал почтенного Папашу, нашептывая ему фривольные похвалы дамам. Старик, подкручивая пышные усы и поправляя галстук, уставился, как блудливый кот, на примадонну, и, меряя ее взглядом с ног до головы, мысленно раздевал красотку.
Полчаса спустя Кязим-бек пригласил гостей в столовую, где их ожидал стол, ломившийся от обилия яств и вин. Микаэл занял место по правую руку примадонны. Больше месяца он не бывал в женском обществе и стосковался по нем. Гриша очутился слева от красавицы. Кязим-бек и грузинский князь сели напротив. Смбат занял место между хозяином дома и Папашей.
Распорядителем пира был избран Гриша. Первое время все старались держаться солидно в присутствий примадонны, тем более что впечатление от ссоры еще не рассеялось. Тамада предложил тост за "яркую звезду" искусства - тост, принятый стоя и с большим воодушевлением. Сазандары исполнили туш.
- Silence! - воскликнул молодой юрист с утомленным лицом, исполнявший обязанности мирового судьи.
Воцарилось молчание. Юрист произнес речь, посвященную красоте и искусству. Начал он с древних греков и римлян, дошел до наших дней и, исчерпав весь запас своих знаний, закончил:
- Ergo мы, как горячие поклонники искусства, преклоняемся перед его царицей.
Кязим-бек воскликнул:
- Афарим!
Грузинский князь поддержал:
- Ваша!
Гриша предложил прибывшему с ним актеру спеть романс.
Поднялся бритый, основательно потрепанный мужчина - второй тенор оперы - и стал извиняться и отказываться. Ему хотелось, чтобы весь стол упрашивал его. Желание сбылось.