Может, это какой-то посредник, посланный сопровождать меня в загробный мир?
Но тогда почему она разговаривает по-арабски?
– Salaam, salaam…. es-hy, es-hy…
Привет. Привет.
Я знала, что означает "es-hy". Так всегда говорила одна из горничных в отеле Эс-Сувейры, когда пыталась разбудить портье, вечно спавшего за стойкой.
Просыпайся, просыпайся.
Но мне только и удавалось, что держать приоткрытым один свой глаз. И очень хотелось снова провалиться в мрак.
Неожиданно я ощутила жидкость на своих губах.
– Ma’a… ma’a… shreb, – напевно произносил тонкий голосок.
И опять мои губы смочила жидкость. Я широко открыла рот…
– Ma’a… ma’a.
Вода.
Мое горло разжалось.
Вода.
Вместе с этим пришло и осознание, что я все еще на этом свете. В Сахаре. Лежу на песке. Еле дышу, но живая. Еще живая. И в рот мне льется вода.
– Bellati… bellati, – произнес тонкий голосок.
Мое лицо накрыли какой-то тряпкой.
И я снова осталась одна.
В следующую секунду меня окутал мрак.
Потом вдруг темноту прорезал все тот же тоненький голосок. и еще два других. Более взрослых. Мужских. Они что-то кричали друг другу. Потом мне:
– Shreb… shreb.
Кто-то снял тряпку с моего лица и приподнял мою голову. Кто-то еще стал вливать мне в рот воду. Поначалу я захлебывалась. Мужчина, приподнимавший мою голову, крепко держал меня, пока я давилась. Он чем-то вытер мне рот и снова осторожно поднес бутылку к моим губам. На этот раз я сумела проглотить жидкость. И стала пить. Пила, пила и пила. Вода струилась и струилась в меня. В какой-то момент я опять начала захлебываться. Мужчина вытер мне рот и снова заставил пить. Он будет поить меня до тех пор, пока не убедится, что водный баланс в моем организме более или менее восстановлен. Понятия не имею, сколько длился этот процесс. Могу сказать только, что вода в какой-то степени прояснила мое сознание, так что я смогла увидеть двоих мужчин с суровыми морщинистыми лицами, которые спасали мне жизнь. Я также слышала голос того, кто отдавал приказания. Потом меня подняли и положили на матрас. Я ощутила запах навоза. Потом кто-то вскарабкался ко мне. Открыв один глаз, я увидела девочку, которая нашла меня в пустыне. Сейчас она сидела рядом. Робко улыбнувшись, она снова накрыла мою голову покрывалом и взяла мою руку в свои ладони. Я почувствовало впереди какое-то движение. Наклонная поверхность, на которую меня положили, постепенно становилась горизонтальной. Щелканье хлыста, крик осла. Телега, на которой я лежала, медленно покатила по пустыне. Я снова провалилась в забытье.
Не знаю, сколько я пробыла без сознания. Очнулась я уже совершенно в другом месте. Открыв глаза, увидела свечи и два газовых фонаря, освещавшие нечто похожее на стенки палатки. Удивляло уже то, что я сумела открыть оба глаза. А еще то, что на меня смотрела пожилая женщина с лицом, похожим на барельеф. Во рту у нее торчали всего четыре-пять зубов. Заметив, что я пришла в себя, она воскликнула:
– Allahu akbar!
Я попыталась сесть, но была очень слаба. Пожилая женщина, тихим голосом обращаясь ко мне, осторожно прижала мою голову к чему-то, что по ощущениям напоминало раскладушку. Подошла еще одна женщина – помоложе, симпатичная, улыбчивая.
– Hamdilli-la!
Она пальцами тронула мое лицо. Я вздрогнула. Даже столь легкое давление на щеку отозвалось во всем теле острой болью. Женщина тотчас же отдернула руку и принялась раскаиваться, тем более что старуха криком отдала ей какое-то приказание. Через минуту в мое лицо уже бережно втирали какое-то целебное масло. Вот тогда-то я и заметила, что вся нижняя часть моего тела от самого пояса практически голая. Я лежала на чем-то, похожем на носилки; мои ноги и бедра были накрыты кусками ткани; на промежность была наложена белая повязка, на которой проступала запекшаяся кровь.
Едва я увидела кровь, на меня сразу нахлынули страшные воспоминания: грузовик, насильник, дикая разрывающая боль.
Я задрожала. Молодая женщина моментально приобняла меня, зашептала по-арабски, успокаивая, раз даже показала на окровавленную повязку и разразилась длинным потоком утешающих слов, словно говоря: Я знаю, что произошло, и это ужасно. Но ты поправишься.
Тем временем старуха принесла дымящуюся кружку, от которой исходил странный аромат. Она кивком велела молодой женщине помочь мне сесть и заставила меня выпить этот травяной отвар, имевший горьковато-сладкий вкус. Он подействовал на меня усыпляюще. Не прошло и минуты, как я снова погрузилась в сон.
Когда я очнулась, было уже светло. Я все еще чувствовала себя невероятно слабой и беспомощной, звон в ушах не прекращался. Мне также нестерпимо хотелось в туалет. Но стоило мне попытаться сесть, я потеряла равновесие и повалилась на койку. В этот момент я увидела, что девочка, которая нашла меня, вскочила со своего матраса в углу палатки и поспешила ко мне. Полусонная, она широко улыбнулась мне. Я сумела выдавить ответную улыбку.
– Parlez-vous français? – спросила я.
Девочка покачала головой, потом подняла палец: "Подожди!" – и выбежала из палатки. Я услышала, как она что-то крикнула кому-то. Через несколько минут девочка вернулась с очень красивой молодой женщиной, которую я видела – когда? вчера? Сколько времени прошло с тех пор, как я умирала в пустыне, до того момента, когда я очнулась здесь? Одному Богу известно. Но когда женщина сняла паранджу, я сообразила, что уже видела ее.
– Salaam alaikum, – обратилась она ко мне.
Девочка стояла рядом, держась за ее джеллабу.
– Mema, – сказала она.
– Твоя мать? – уточнила я. Обе отвечали мне недоуменными взглядами. Я повторила вопрос, подобрав более похожее слово: – Мама?
Помогло. Они обе заулыбались, закивали.
Я спросила молодую женщину, говорит ли она по-французски. Смутившись, она покачала головой.
– Не беда. – Я попыталась улыбнуться, но внезапно ощутила дурноту.
Молодая женщина велела дочери выйти из палатки. Мочевой пузырь у меня уже едва не лопался. Я вспомнила, что на уроках французского Сорайя иногда вставляла в разговор арабские слова, с помощью которых мне было бы легче общаться с местным населением на улицах Эс-Сувейры.
Она научила меня нескольким фразам. Например:
– Aynal hammam?
Где туалет?
Услышав от меня арабскую речь, женщина просияла. Стала что-то быстро отвечать мне, но я не поняла ни слова. Она жестом попросила меня немного подождать, а сама кинулась в дальний конец палатки и вернулась с длинной черной джеллабой. В палатку возвратилась старуха. Увидев, что молодая женщина помогает мне надеть халат, она закричала на нее. Та объяснила, что мне нужно в туалет (во всяком случае, я услышала "al-hammam" в потоке ее слов).
Под руководством старухи мне помогли надеть джеллабу. Лежа на койке, я чувствовала слабость, но, когда я попыталась встать, силы совсем оставили меня. Однако руки у старухи были крепкие и жесткие, как клещи. Она заставила меня принять вертикальное положение. Я хотела посмотреть, в каком состоянии мои ноги и промежность, однако старуха, взяв меня за подбородок, заставила поднять взгляд вверх. Молодая женщина с дочерью тем временем убрали с меня все повязки и тряпки. Потом, все так же не позволяя мне смотреть вниз, они осторожно облачили меня в джеллабу. Старуха протянула мне паранджу и принялась объяснять, подкрепляя свои слова жестикуляцией, что мне нужно надеть и это, поскольку al-hammam – она показала на выход из палатки – находился на улице. Я согласно кивнула. С помощью молодой женщины она закрепила на моем лице платок, и я тут же почувствовала себя как лошадь в шорах. Смотрела на мир через узкую горизонтальную прорезь, начисто лишившую меня бокового зрения. Ноги жутко саднило, будто с них содрали кожу. Лицо вообще, казалось, где-то не на месте. Идти было мучительно трудно. Все три женщины поддерживали меня, когда я стала делать свои первые робкие шаги.
Выйдя из палатки, я зажмурилась от ударившего в глаза горячего воздуха и яркого света. Насколько я могла судить, меня привезли на какую-то лагерную стоянку, где под сенью немногочисленных и не очень ветвистых деревьев были разбиты несколько палаток. Может, это оазис? Платок мешал смотреть по сторонам. Я видела только то, что находилось передо мной: редкие деревья, палатки и простиравшиеся дальше пески.
Женщины подвели меня к маленькой палатке. Когда девочка откинула ее полу, старуха сказала, чтобы мы немного подождали, а сама исчезла внутри и спустя минуту вышла с зеркалом, которое она прятала в складках своей джеллабы. Это привлекло мое внимание и обострило чувство страха. Старуха не хотела, чтобы я смотрела на себя.
Когда я показала на зеркало, она по-матерински погрозила мне пальцем, словно отчитывая ребенка, который увидел то, что ему не полагалось видеть. Потом, отдавая распоряжения, она жестом велела матери с дочерью завести меня в туалет.
Отхожее место представляло собой ведро, неподалеку стояла бадья с водой. Девочка задрала на мне джеллабу. Но когда я попыталась взглянуть на свои ноги, которые, как я подозревала, были сильно обожжены солнцем, ее мать поступила так же, как некоторое время назад, в палатке, старуха. Она ладонью приподняла мой подбородок, чтобы я смотрела вверх, а не вниз.