– Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху. Это из "Книги общей молитвы". Приходится знать такие вещи, если воспитан в традициях епископальной церкви.
– Это также название и первая строчка латинского антифона Media Vita In Morte Sumus. И в поэзии часто встречается. Например, Рильке использовал это выражение в одном из своих стихотворений… а теперь вот я пускаю пыль в глаза.
– Ну что вы! Ваша эрудированность достойна восхищения. Мне приятно с вами беседовать.
– А вы надеялись, что будете беседовать со своим мужем?
– Конечно, – ответила я. На глаза снова навернулись слезы.
– Простите, что лезу в душу.
– Вам не за что извиняться.
– Хотите вина? – предложил Дитрих.
– Спасибо, не откажусь.
Он взял бутылку, еще почти полную, и налил мне вина. Тщедушная женщина принесла мне кускус. Я поблагодарила ее и извинилась за то, что по моей милости она в столь поздний час все еще на ногах.
– Pas de problème, – сказала она почти шепотом и вновь скрылась в кухне.
Дитрих, к его чести, направил разговор в более нейтральное русло. Он расспрашивал меня про мою работу, интересовался, как так получилось, что я журналистику променяла на бухгалтерское дело, заметил, что, копаясь в финансовых документах своих клиентов, я, должно быть, узнаю о них массу интригующих подробностей. Я расспросила Дитриха про студенческие годы в Гейдельберге и выяснила, что у него два сына, адвокат и налоговый инспектор ("Нам есть о чем поговорить"). Первый живет в Нюрнберге, второй – в Мюнхене.
Я доела кускус. После второго бокала вина меня уже трясло гораздо меньше. Но теперь мне требовалось выговориться – спокойно рассказать про свою жизнь с Полом, начиная с того, какие сомнения и тревоги относительно него терзали меня до замужества, и кончая тем, как я узнала про его чудовищное предательство и в какой кошмар это в результате вылилось.
– Честно говоря, – подытожила я в конце своего монолога, – я не уверена, что именно Пола я видела на авеню Мухаммеда V Мне казалось, я и до этого всюду его встречала. Но, когда я окликала его на улицах Уарзазата, он не оборачивался, хотя находился всего в нескольких шагах от меня. И мне не дает покоя письмо, что он оставил для меня, – письмо, в котором он намекает, что собирается покончить с собой. В минуты отчаяния я невольно думаю, что мне привиделся призрак.
– У вас нет оснований считать его умершим. Вы же сами говорили, что женщина в гостинице подтвердила, что он покинул отель перед самым вашим возвращением от его бывшей жены.
Я кивнула. Дитрих потягивал вино, размышляя.
– Здесь мне хотелось бы высказать две мысли, – наконец произнес он. – Во-первых, почему, как вы думаете, бывшая жена и довольно опасный друг, Бен Хассан, так озлоблены против вашего мужа? Одна из причин заключается в том, что на определенном уровне он вел себя как старорежимный колониалист. Он приехал в бедную страну. Использовал в своих интересах многих, с кем ему довелось общаться. Многим из них нанес непоправимый вред. Потом собрал свои вещи и был таков, сбросив с себя всю ответственность за весь тот хаос, что он здесь посеял.
Но во всей этой истории меня поражает другое – ваше отчаянное чувство вины. Он предал вас самым отвратительным образом. Вы же просто уличили его во лжи. То, что вы рассказали – как он клялся, что хочет от вас ребенка, а потом сделал то, что сделал, – это ужасно. Его поступок – надругательство над вашими чувствами, над вашей душой, и вы, на мой взгляд, избрали весьма элегантный подход, представив ему свидетельства его вопиющего преступления. Это говорит о том, что вы зрелый, серьезный человек. И то, что вы пытаетесь отыскать его с тех пор, как он исчез из Эс-Сувейры, то, что вы сейчас здесь, посреди бескрайних песков, одна, все еще пытаетесь спасти его от самого себя… Робин, словами не передать, как я вами восхищаюсь.
Мои глаза наполнились слезами. Я опустила голову, силясь не расплакаться. Дитрих взял меня за руку, ободряюще стиснул ее, словно говоря: мужайтесь.
– Все образуется, – сказал он. – Представьте, что жизнь – это лабиринт. Но вы не потеряли способность ориентироваться в его запутанных ходах. Самое страшное, на мой взгляд, это утрата надежды… и осознание, что ты ко многому был слеп.
– Да нет, я прекрасно видела, какой он… но сознательно игнорировала все предупредительные знаки, красноречиво указывавшие на то, что он не способен нести ответственность, а ведь без этого совместную жизнь не построить.
– Порой потребность надеяться в нас столь велика, что мы не замечаем другие более очевидные истины. И что еще нам остается, как не продолжать пытаться смотреть на вещи чуть более разумно?
– Как вы.
– Не переоценивайте мои возможности. У меня, как и у любого человека, есть свои недостатки и изъяны. И брак мой едва ли можно назвать идеальным.
– Он продлился сорок четыре года.
– Продлился. Но шесть лет мы жили врозь, и в течение того времени у нас были другие партнеры. Расстались мы по моей вине: я дал слабину и увлекся другой женщиной, одной из своих прихожанок. Это вызвало массу проблем и серьезно сказалось на моей карьере священника. Путь к воссоединению… то было необыкновенное путешествие. Трудное. И довольно мучительное. Но в результате мы потом прожили вместе еще двадцать удивительных лет. Потом – внезапно – она умерла. Герте было всего шестьдесят восемь. Как я обычно говорил прихожанам, которых постигла трагедия, нам не дано предугадать, что уготовано нам Господом.
– Вы действительно полагаете, что это Его десница "покарала" вашу жену?
Дитрих улыбнулся:
– Мне приятно, что вы владеете языком Ветхого Завета. У меня нет стопроцентной уверенности в том, что это именно Он, всевидящий, всем управляющий Господь, решает наши судьбы. Для меня Бог – более сложное понятие. Знаете, еще Монтень писал: все мы должны смириться с тем, что жизнь непознаваема.
– Я считаю, что можно быть одновременно верующим и думающим человеком.
– Но самой вам так и не удалось проникнуться идеями веры? – спросил Дитрих.
– Да нет, вера во мне сильна… вера дает стимул жить, идти вперед. Но сейчас, сколь бы мне ни хотелось пасть на колени и молить Его о том, чтобы Он вернул мне мужа, я уверена, что буду говорить сама с собой.
– Тем не менее сегодня вечером я буду молиться за вас… за ваше путешествие в одиночку по этой Niemandsland. Ничейной земле. Как та, что простирается за Татой. На прошлой неделе, в другом уголке Сахары, я два дня провел в дюнах. Отправился туда на машине, сам сидел за рулем, что было очень рискованно, ибо, стоит съехать с дороги, и ты уже в песках. Мне пришлось арендовать внедорожник. Хозяин гостиницы предлагал мне нанять водителя. Но я должен был совершить это путешествие в одиночку. Соло.
– И что вы пытались доказать, разъезжая по бездорожью Сахары? Общались с Богом?
Дитрих снял очки и потер глаза.
– Со своим одиночеством.
– С одиночеством перед лицом горя?
– Конечно. А также с одиночеством перед лицом Господа. И наконец понял, что Он не может дать мне ответы, которые я ищу.
– Однако вы по-прежнему веруете?
– Верую. Не по привычке или из потребности в ритуалах, хотя я очень люблю церковные обряды. Наверно, я не расстался с верой еще и потому, что во мне живет потребность постичь загадку жизни. Что для нас реальность? Что – мираж? Почему мы всю жизнь пытаемся отделить одно от другого? И когда мы умираем, когда наше телесное "я" прекращает свое существование, если это просто исчезновение сознания… значит, что тогда?
– Это великая тайна бытия, – сказала я.
Дитрих посмотрел на часы:
– Я обещал сыну Хорсту, что сегодня поздно вечером свяжусь с ним по "Скайпу". Он сейчас разводится. Ему всего тридцать два, у него маленькая дочь – моя внучка, – и он очень расстроен, хотя давно уже несчастен в браке. Но он решил поддаться унынию. И я его понимаю. Бывало, и сам в трудные моменты жизни впадал в депрессию.
– Вы очень хороший отец. Так поздно, а вы ему будете звонить.
– Родитель – пожизненная работа. Для родителей дети всегда остаются детьми. Ты всегда близко к сердцу принимаешь их переживания, с волнением следишь за тем, как они пробивают себе дорогу к счастью… или к несчастью.
– Родитель… для меня это уже несбыточная мечта.
– Не говорите так.
– В октябре прошлого года мне исполнилось сорок.
– Если учесть уровень современной медицины, то у вас еще есть время.
– Хотелось бы верить.
– Должен признаться, не ожидал я, что такой вот разговор у меня состоится в Тате, – сказал Дитрих. – Верующий человек, что живет во мне, возможно, даже решил бы, что судьба не случайно свела нас сегодня вместе. Даже когда тебя душит отчаяние одиночества или одолевают сомнения, кто-то придет и напомнит тебе, что ты не один на белом свете.
– Прекрасно сказано. Последний вопрос. Бог откликнулся на ваш зов, когда вы в полнейшем одиночестве, подвергая себя опасности, странствовали по Сахаре?
– Разумеется.