Когда пришло время создавать семью, он, как всегда, положился на вкусы матери и не ошибся.
Его жена, Валентина Николаевна, урожденная Гладкова, была младшей дочерью в семье, женщина кроткая и очень застенчивая, но умная, воспитанная в православных традициях, начитанная и очень походила характером на Петра Александровича. Брак произошел по взаимному согласию и любви.
Они вместе много читали, посещали храмы и монастыри, любили и светскую умеренную жизнь: вместе ходить в гости в основном к родственникам Гладковым, где обсуждали современные жизненные принципы и даже идеи и направления, любили поэзию и литературу.
Петра Александровича в то время увлекали христианские образы писателя Мережковского, и он чувствовал в них глубину собственного понимания окружающего и конкретные ориентиры своего будущего. Трилогия "Христос и Антихрист" лишенная исторических тайн или неожиданных сюжетных поворотов, к которым так податлива искушенная литературная публика, привлекала его истинной правдивостью жизни, наполненной добропорядочностью, честными помыслами и чувством долга перед окружающими и всем миром.
Далеко не востребованный современным обществом писатель, поэт и публицист Дмитрий Сергеевич Мережковский был вдохновителем и организатором очень популярных в литературной среде Петербурга того времени религиозно-философских собраний, активными участниками которых были Розанов, Суворин, Сологуб, Майков, Плещеев, Григорович, Горький.
Лев Николаевич Толстой, который не очень жаловал вниманием молодых писателей, не без интереса принимал его с женой у себя в Ясной Поляне. Мережковский являлся идеологом символистов и декадентов, творчество которых принято называть "Серебряным веком". Герои его произведений – исключительно бескорыстные люди высокой чистоты духа. За историческую пьесу "Павел Первый" он в то время привлекался к суду, а в его романе "Александр Первый" русское самодержавие показано в виде демонической силы.
Валентина Николаевна тоже любила Мережковского, но ей была ближе лирика его жены Зинаиды Гиппиус и, конечно, Лермонтов с его романтическими образами. Не обошла ее внимание назидательная духовная проза Гоголя. Наташа Ростова, если не считать осуждаемое ею увлечение Курагиным, была предметом ее глубокого понимания и обожания. И даже имя ее избранника Петр (по-французски Пьер) полностью соответствовало окружающей ее действительности.
Петр Александрович и Валентина Николаевна очень любили своих детей, и, несмотря на трудности жизни, все восемь родились здоровые, умные и красивые. Оба считали своих детей даром Божьим, умиленно смотря на них и радуясь собственной схожести внешности и характера.
Их дети никогда не видели, чтобы родители, когда-либо перечили друг другу или повышали голос при разговорах.
Надя помнила, как однажды горничная Паша жаловалась на Колю и Митю, которые играли на чердаке и изрезали новое атласное одеяло. Папа позвал их и, узнав, что они пытались сделать из одеяла шалаш, вместо ожидаемого всеми наказания улыбнулся и велел им в следующий раз попросить у Паши что-нибудь из старого.
У каждого человека существуют материальные и духовные опоры в жизни: они делают ее наполненной, целеустремленной и радостной. Такими опорами для него были дом, семья, дети.
Работы он не боялся, но его никогда и никто не понимал, кроме матери и жены, которые не требовали от него быть добытчиком.
Он ни как не мог найти себя в светской жизни и с каждым годом все больше чувствовал неудовлетворенность.
В период НЭПа Петр Александрович был долгое время безработным, и он решил заняться торговлей. В семье посчитали, что в этом ничего плохого нет, тем более законно, на благо окружающих. В начале еще жива была его мать, и она была уверена, что он должен чем-то заниматься, да и торговлю не считала зазорным делом. Кое-что продали для оборотного капитала, и он стал ездить в Москву, привозить оттуда мануфактуру, обувь, другие товары и продавать в городе.
Первое время была определенная выгода от этой "челночной" торговли, но росли большие и скоро даже непомерные налоги. Это беспокоило, а потом стало серьезно угрожать делу. Барыши явно не соответствовали непосильным взиманиям налогов. Пришло время, когда он срочно должен был уплатить большую сумму, которой не было.
Занять денег не удалось и пришлось идти к ростовщику.
Все, что оставалось ценного в доме: золотые вещи из приданого жены, кольца, брошки, серебряные ложки, часы и другое, сбереженное на черный день, было заложено. Надеялись вовремя выкупить, но не удалось. Все ценности ушли за треть, а то и менее реальной цены. Налог был уплачен, и Петр Александрович избежал ареста.
Он очень переживал свои неудачи, хотя никто из близких не укорял его. Характеры его и жены были изумительно покладисты: всегда надеялись на лучшее – удачно продадут и появятся деньги на жизнь, Петр Александрович получит хорошую службу или прибавят жалование…
Случалось и это, но, к сожалению, очень редко.
Когда он приходил просить за себя или семью всегда в голове была одна мысль "должны обязательно помочь". Если он так не думал, он не ходил и не просил.
И только искренняя вера в Бога помогала ему обрести уверенность в себе, но быть твердым и доброжелательным к окружающим.
Он не был врагом новой власти и принял ее спокойно без душевных терзаний и переживаний.
Петр Александрович часто вспоминал случай, который произошел с ним еще в молодые годы, когда ему было восемнадцать лет. Он окончил реальное училище и шел в начале лета по цветущему городу в прекрасном расположении духа на торжественное вручение диплома. На нем был новенький костюм-тройка и мягкие лайковые туфли. С хорошим настроением, ежеминутно оглядывая свою новую одежду, он был очень доволен собой. И вдруг из полуподвального этажа нищая старуха протянула ему руку:
– Барин! Подай копеечку!
Внимание его рассеялось, и он прошел мимо, увлекшись своей радостью. А когда очнулся и вернулся, чтобы подать, руки уже не было. И мир рухнул для него:
– Если богатый человек забыл бедного, он должен понести заслуженную кару.
Это был единственный случай, когда он увидел нищего и прошел без подаяния. Он помнил его всю жизнь.
В 1925 году проводилась акция по контролю проведенной ранее конфискации среди "бывшего" имущего населения. Время было тяжелое, властям нужны были деньги. Акция велась силами ГПУ. "Бывших" вызывали и допрашивали с пристрастием. Многие, боясь возможных репрессий, приходили по вызову и приносили мелкие золотые, серебряные украшения или другие ценные вещи и от них, как правило, отставали.
Петр Александрович, придя по вызову, честно сказал, что он все сдал ранее, и больше у него ничего нет.
Дознаватель поморщился и тупо уставился на него:
– Так уж совсем ничего нет?
– Нет, батюшка.
– Какой я тебе батюшка.
– Простите великодушно…товарищ… – произнес Петр Александрович, нервно теребя расстегнутый ворот рубахи.
– А что это у тебя блеснуло под рубахой-то?
– Крест, батюшка.
– Опять батюшка… Крест-то, небось, золотой?
– Золотой…товарищ…
– И на цепочке золотой?
– Нет, цепочки все сдали.
– А чего же крест не сдали?
– Так как же…товарищ…мне ж его при крещении надели.
Дознаватель подошел, взглядом оценил размер креста:
– Все ты врешь… Снимай сейчас же и клади на стол!
– Как же можно…Я же…верующий.
– Много тут вас верующих… А страна голодает! А вам хоть бы что!
Дознаватель подошел к двери и вызвал помощника:
– Отведи этого…в общую камеру.
– За что…товарищ…?
– Там разберутся, за что.
Так Петр Александрович, едва понимая происшедшее, оказался в тюрьме.
"Разбираться" с ним стали через два дня уже в городе Владимире.
После новых расспросов крест Петр Александрович добровольно отдал: ему и в голову не приходило, что его нательный крест кроме прямого своего христианского назначения может представлять для кого-то материальную ценность. Только ночью после этого он был выпущен из тюрьмы.
Один в ночном городе он скорее пошел подальше от мрачного здания и, пройдя около часа, увидел слабый свет в приоткрытой двери небольшой церкви. Он вошел и, встав на колени перед образами, долго молился и благодарил Бога за свое чудесное спасение. Не заметил, как уснул на полу храма.
Утром он рассказал священнику о своих мытарствах, и тот принес ему маленький медный крестик и дал денег на дорогу.
Почувствовав себя ободренным, Петр Александрович двинулся в родной город.
Только дома он увидел себя в зеркале – волосы его совершенно поседели. Было ему тогда чуть более сорока…
Когда взрослые дети, перебравшись в Москву, сообщили ему о своем решении забрать его в столицу, ему все-таки очень не хотелось покидать родной город. Здесь все ему было дорого, и жил он в каком-никаком, а родительском доме. Но дети настаивали, и сам он чувствовал, что не может обеспечить себе должное существование.
Он все не верил, что придется уезжать в Москву, но вот уже и билеты куплены, и назначенное время выезда неумолимо приближалось.
И он решил на прощание прогуляться по городу и оставить в памяти его черты.
Пошел по Спасской улице (Настоящее название – ул. Лакина – Примечание автора) к монастырю. Новые названия улиц Петр Александрович не воспринимал и постоянно путал. Сретенская и Полевая, на перекрестье которых он жил, да и Рождественская, Никольская, Вознесенская, Успенская улицы никогда не воспринималась им с другими новыми именами: Маркса, Свердлова, Ленина, Первомайская, Советская, Красноармейская…