– С вами трудно спорить…да и не готов я… Хочу к вашей чести прибегнуть, чтобы поверили мне… Будет мальчику лучше с людьми нашей крови… у них нет детей, а люди они обеспеченные… недавно приехали… Вот документы… Траутман.
Отец Серафим внимательно посмотрел на Либстера:
– Праздник нынче…хочется делать добро,… но добро ли этим сделаю?
– Отец Серафим, буду очень признателен вам за благодеяние.
– Хорошо,… посодействую… Потому, как любого… уважаю… Надеюсь на благие намерения.
– Покорнейше благодарю… Заходите в мастерскую, в лавку…любой подарок к празднику – для Вас.
Отец Серафим только махнул рукой и пошел медленно своей дорогой. Колокольный звон призывал "Обедне".
– Вот опять проявил слабость… Знаю, что против своей воли и понимания… Может не содействовать? Но ведь слово дал…
Странен русский человек… своими действиями, – рассуждал отец Серафим, подходя к церкви.
Кока
Надя с трех лет жила в комнате бабушки, росла здесь под ее присмотром и постоянно видела все, что ее окружает.
Радовала взгляд резная мебель из темного ореха и удобная обстановка комнаты. Она могла сравнить ее с современной и модной мебелью в спальне родителей на втором этаже. Приходилось ей посещать и самые шикарные особняки города, и, тем не менее, скромная комната бабушки казалась Наде самой красивой и светлой, пропитанной благоуханием домашнего уюта и чистоты душевной близости родного человека, которая врезалась в память на всю жизнь.
У окна – овальный стол с темной ажурной скатертью, высокое зеркало с приставным столиком, широкий комод, небольшой столик на широкой резной ножке у кровати бабушки и в том же стиле этажерка у Надиной кровати, небольшой диванчик, легкие кресла с подлокотниками. В углу красивая пальма с листьями, похожими на веер. Люстра с шестью свечами, тройной подсвечник, на столе самовар на серебряном подносе. Одна стена украшена красивым белым изразцом печи, противоположная – висячими резными часами с мягким боем через каждые полчаса.
В углу у окна красивая икона в серебряном окладе. Еще несколько икон с яркими красками и темные с не менее выразительными ликами.
На стене у окна написанный маслом портрет бабушкиного отца и Надиного прадедушки Константина Ивановича. Надя много слышала о нем от своих родственников.
Он был главой большой семьи. Как говорила Кока: "Сорок человек за стол садились". Это вместе с приказчиками и старшими мастерами, так тогда было принято трапезничать.
Под впечатлением этих рассказов лицо его строгое, но не лишенное доброты всегда внушало уважение и казалось примером справедливости.
Наде одной разрешалось открывать и смотреть довольно большую и бережно хранившуюся, как и у многих женщин того времени, заветную бабушкину шкатулку. Было очень интересно перебирать ее содержимое. Там были разные любопытные серебряные безделушки, брошки, кольца, старые часы, кружева, необыкновенной формы салфеточки, письма. Иногда Надя расспрашивала об этих вещицах бабушку, и та с удовольствием окуналась в свою прошлую жизнь:
– Вот эта брошь тонкой работы от маменьки, это ажурное серебряное колечко подарено на первое причастие папенькой, часы тоже остались после него.
Но не все осталось понятным Наде, скорее многое воспринималось поверхностно – это была интимная жизнь, которая уходит с каждым человеком, и ее тонкие струны могли проявиться в последующих поколениях только в запомнившемся ярком взгляде или необычном жесте, когда уже приходит собственная мудрость.
Еще в шкатулке были разные бумаги и копия дедушкиного завещания и паи (акции – Примечание автора) каждого из сыновей. Раньше Надя мало обращала внимание на содержимое этих бумаг, но уже в 10-летнем возрасте прочитала их и почувствовала некоторую обиду за своего отца. Родители и сама Кока тогда были для нее лучшими людьми на свете. Магазин был завещан старшему сыну Валентину, все находящиеся в банке деньги поделены между дедушкиными детьми и бабушкой, но не равными долями – Валентину большая их часть. Уложенные в именные конверты паи на торговое дело, похожие на денежные знаки также были распределены между братьями: Валентину – на 25 тысяч, Георгию – на 15 тысяч, Петру – на 10 тысяч рублей. Бабушке был завещан родительский дом.
После октября 1917 года магазин был национализирован, и эти паи ничего не стоили, но тогда Надю беспокоила эта, как ей казалось, несправедливость.
Она долго не решалась, но однажды спросила об этом бабушку.
– На то была воля Александра Ивановича, – сказала она и в голосе ее Надя почувствовала полное согласие со своим мужем.
В семье голос бабушки был очень весом, особенно в вопросах воспитания детей. Сыновей своих она называла только ласковыми именами: Валенька, Егоренька, Петенька. И они слушались ее беспрекословно.
Наде нравилась удивительная чуткость бабушки в общении с людьми независимо от их имущественного положения.
Служащие и рабочие в магазине мужа относились к бабушке с уважением не только как к хозяйке, но и как к доброму человеку, всегда готовому помочь. Часть своего дохода, когда магазин принадлежал семье, она постоянно расходовала на помощь людям. Когда ее двоюродная сестра овдовела и осталась без средств с пятью детьми, на сбережения бабушки все дети получили образование и специальность для самостоятельной работы. Неимущим невестам бабушка дарила приданое. Помощь церкви и бедным была частью ее жизни.
Кока очень любила своих внуков. С 1911 по 1917 годы в бабушкином доме в семье Петра Александровича родилось пятеро детей, среди них двое близнецов. Старшая из них была Надя, девочка пытливая, энергичная во всем старающаяся самозабвенно помогать, учиться делать добро и с радостью идти за бабушкой в любое место и в любое время.
На склоне лет Кока последней своей любовью наблюдала за развитием старшей внучки и с отрадой в душе видела свои черты в воспитаннице.
Мама Нади и две няньки были заняты остальными детьми.
Всем хозяйством занималась Кока. Управлять домом, прислугой, большой семьей было нелегко. Были еще кухарка, кучер, горничная и дворник. Всех нужно правильно организовать, потребовать должного исполнения в работе, накормить, напоить. При ее искренней доброте ни одна копейка в доме не была истрачена без пользы или с расточительством.
Вставала бабушка в пять-шесть часов утра, шла на кухню и давала распоряжения кухарке по приготовлению завтрака, обеда и ужина и каждый день отправлялась в церковь.
В воскресенье и в праздники всегда готовили пироги. В их выпечке и подготовке разнообразных начинок Кока была большая мастерица, и она всегда присутствовала в это время на кухне, а в церковь шла только к поздней обедне.
…Подходило к концу лето 1917 года. Жизнь в доме Коки текла по заведенному порядку, только разговоры взрослых становились все более беспокойными. Появилось новое пугающее слово "большевики", которые решительно не признавали ни Бога, ни царя. Про себя люди думали, иногда шептали: "Бог не допустит"!
Потом в тихом богомольном городе прошел октябрь. Не было в нем ни вооруженного восстания, ни активного сопротивления богатых людей, имевших заводы, фабрики, мастерские, магазины и другое имущество. В умах людей витал страх перед новой непонятной властью: страх быть арестованным или расстрелянным.
Оставалась только надежда, что "как-нибудь разберутся" и что долго все это не продержится.
Немного позднее Надя, как и все дети, со страхом услышали еще одно новое слово "переворот", которое часто можно слышать в разговорах взволнованных взрослых. Потом узнали, что теперь есть Белая армия и Красная армия. Белая армия за царя, Красная армия против царя, и где-то они сражаются совсем близко…
– Господи! – говорила Кока, – Брат на брата, сын на отца – видно, наступает последнее время!
Позднее Надя узнала, что в городе готовилось белогвардейское восстание под руководством полковника Сахарова, но было раскрыто и подавлено. Она была потрясена рассказами о расстреле троих его участников. Один из них погиб по ошибке: фамилия его и инициалы совпадали с действительным участником восстания, который сумел скрыться. Кругом шла борьба жестокая.
В жизни семьи Нади, как в капле воды отразились судьбоносные, разрушительные штормовые перемены.
Теперь принадлежность к купеческому сословию стала чем-то позорным и опасным для новой власти.
После национализации магазин со складами товаров, дачи, дом деньги, находящиеся в банке, были отобраны.
Родители и близкие родственники Нади сначала были объявлены "бывшими" или "буржуями", потом "лишенцами".
Никто не принимал во внимание личные человеческие качества людей.
Доброму и милому Надиному папе никто не верил, что после экспроприации в доме остался один десятирублевый золотой. Он не стал забирать деньги в банке, когда это было можно, надеясь, что их не тронут.
Папа был глубоко верующим человеком и считал, что на все Воля Божья и что богатые люди забыли бедных и теперь несут заслуженную к а ру.
Было тяжело морально, но самое главное надо было как-то жить и кормить большую и все увеличивающуюся семью.
Сложное материальное положение требовало срочного сокращения прислуги, но ни кто не хотел уходить от добрых хозяев, которые не плохо платили и сытно кормили с общего стола. Учитывая возникшую безработицу, все из прислуги упросили папу и Коку оставить их без жалования, только "за харчи". Но еды в доме становилось все меньше и меньше, и через полгода в доме остались только нянька и кухарка.
До этого времени семью Петра Александровича не уплотняли, как прочих "буржуев" города. Но жили в страхе и ожидании худшего, часто ходили в церковь, молились, надеялись.