– Убьешь, Коляка? – негромко спросил Николай Петрович.
В голосе его не было угрозы, но Коляка в "мерсе" затрепетал:
– Вы чё? Вы чё? Я не человек, что ли?
Прослушав несколько раз запись, Татьяна позвонила на студию.
Вызвав машину, оделась.
Лифт был занят. Заторопившись, бросилась вниз по лестнице, не ожидая лифта.
– А я за вами, Татьяна Ивановна.
Из остановившейся у подъезда "шестерки" весело улыбнулся Татьяне знакомый милицейский капитан.
– За мной? – удивилась Татьяна, на всякий случай оглядываясь.
– За вами. За вами.
– Это еще зачем?
– Чистые формальности. Вчера лист допроса оказался неподписанным. Вот я и решил, дай заеду, сам подвезу знаменитую Уткову, – капитан весело подмигнул Татьяне. – Милиция с телевидением не должны ссориться. Нам ведь вместе работать. Ну, Татьяна Ивановна, это же буквально несколько минут. Сейчас заедем в отделение, а потом наши ребята с удовольствием подбросят вас, куда вам понадобится.
– Лист допроса? Это о том нападении?
– Конечно. О чем же еще? – капитан опять подмигнул. – Копаем, Татьяна Ивановна. Глубоко копаем.
– А толку? Копалка у вас слабенькая.
– А вот этого не надо, – обиделся капитан. – Я к вам по-человечески. Могу ведь и официально вызвать. В самое неудобное для вас время. Лист допроса все равно надо подписать. Садитесь.
Татьяна нетерпеливо оглянулась.
Ни частников, ни такси, ни вызванной ею машины...
Аудиокассета в кармане жгла бедро.
Где операторы, черт возьми? Где Паша?...
Она все еще слышала ровный голос Кудимова.
Заложник... Требования... Какой-то директор крематория... Опять этот чертов "Пульс"? При чем здесь опять "Пульс"?...
Из-за угла, наконец, выскочил микроавтобус телестудии.
– Ладно, – смилостивилась Татьяна над капитаном. – Я поеду с вами. Но не больше, чем на несколько минут. И, чур, в своей машине.
– Обижаете.
– Эй! – крикнул из микроавтобуса Паша. – Тань! Зачем здесь милиция?
– Сервис у них такой, – рассмеялась Татьяна, забираясь в микроавтобус. И приказала: – Держись за "шестеркой", Паша.
И махнула рукой капитану:
– Двинулись!
– Паша, – быстро сказала она помощнику, следя за бегущей перед ними милицейской "шестеркой". – Слушай меня, Паша. Слушай меня внимательно. Видишь эту кассету? Держи. Никому ее пока не показывай и припрячь понадежней. Высадишь меня у милиции, а сам кати в студию, там и припрячь. Надежно припрячь. Чтобы ни одна душа не знала. А сам сразу возвращайся за мной. Заодно захвати камеру и операторов.
Паша ухмыльнулся:
– Сделаем!
Валентин сидел на корточках под радиатором "мерседеса". Ему казалось, что рана на бедре в этом положении ноет меньше. Николай Петрович рядом приткнулся к борту. Затаился, прикрыл глаза. Может, уснул. В салон лезть Николай Петрович не захотел. Наверное, не нравилось соседство покойника. Ну и хрен с ним!..
Коляка, приборматывая, бродил вокруг разбитой "семерки".
– Ну, козел... Ну, козел Дима... Ведь совсем новенькая машина... Один ремонт на сколько потянет...
– Зря ты ввязался в это дело, Валентин Борисыч, – вдруг негромко, не открывая глаз, произнес Николай Петрович.
– Ты меня подтолкнул.
– А ты бы не позволял себя подталкивать, – как бы укорил Николай Петрович. – Зачем позволяешь себя подталкивать?
И открыл глаза:
– Где твоя самостоятельность? Где личная инициатива?
– А ты не заметил? – хмыкнул Валентин.
Николай Петрович осекся.
Действительно.
В чем, в чем, а в отсутствии личной инициативы Кудимова в этом деле, пожалуй, нельзя упрекнуть.
– Как ты попал на борт? – все так же негромко сменил тему Николай Петрович.
– Тебе не все ли равно?
– А Виктор Сергеевич?... Купил, что ли, Виктора Сергеевича?...За сколько купил?... Я считал, что нельзя купить Виктора Сергеевича... Вот здесь он у меня, в кулаке...
– Что тебе до Виктора Сергеевича?... Ты о себе думай.
– Я думаю, Валентин Борисыч. Я много думаю, – покачал головой Николай Петрович. – И чем больше я думаю, Валентин Борисыч, тем больше жалею тебя. Все время у тебя все получается как-то не по-людски. Мог стать олимпийским чемпионом – не стал. Мог жить с хорошей бабой – не стал. Прямо кругом дурак. Как таких дураков земля носит? Ты же, Валентин Борисыч, теперь так увяз, что без меня тебе из этой истории уже никак не вылезти. Уж поверь мне. Я профессионал и кое-что в этих делах смыслю. Ты, считай, сам, может, того не зная, сам себе подписал смертный приговор.
– Это ты так думаешь.
– Я не думаю, Валентин Борисыч. Я знаю.
И попросил:
– Дай сигарету. Не будь жлобом.
– Коляка, – хмуро окликнул Валентин. – Ткни ему в его слюнявую пасть сигарету. И проследи, чтобы не обжегся. И окурки об него не гаси.
– Ты чё! Ты чё! – заюлил Коляка.
Николай Петрович блаженно затянулся.
– Думаешь, поймал врага? – негромко спросил он Валентина, когда Коляка по его знаку послушно вынул из его губ сигарету. На Коляку Николай Петрович не обращал никакого внимания, будто его и не было рядом. – Ошибаешься, Валентин Борисыч. Мы с тобой всегда работали и работаем на одну страну. Может, лично ты и обижен на меня, только ведь твой личный враг совсем не обязан являться врагом государства. Разве не так? Тогда какой же я тебе враг? Никогда не задумывался об этом?
– Нет.
– Оно и видно. Я же предупреждал тебя, что не по твоим мозгам это дело, а ты прыгнул в него, как в омут. Братан твой Серега был, например, хапуга, Но, в отличие от тебя, хорошо понимал, где есть он, а где есть наше общее государство. Не дурак он был, – повторил Николай Петрович, – понимал, где его интересы, а где государственные. Пока не запутался...
– Заткнись!
– Знал бы ты, против кого идешь, – тянул свое Николай Петрович. – Сам бы попросил прощения.
– Ну да! После твоего крематория!
– Ну да, кость толстая, мозг крошечный, рефлексы примитивные... – тянул свое Николай Петрович. – Знаешь, почему вымерли динозавры?...
– Плохо питались.
– И это верно. Только это еще не все. Плохо ели, это само собой, но главное, не умели динозавры смотреть под, не думали о будущем... Понимаешь, к чему я?... Нет? Тогда поясняю. Ты вот, Валентин Борисыч, надеешься покрасоваться вечером перед кинокамерами. Вполне возможно, что так оно и получится. Пару дней тебя, может, даже будут показывать по каналам криминальной хроники, а то и в "Новости" попадешь, журналисты у нас расшалились... Но на третий-то день, а?... Ну, пусть не на третий, а на пятый... Все ведь выяснится...
– Что все? – не понял Валентин.
– Ну как, – засмеялся Николай Петрович. – Что тут непонятного? Во-первых, выяснится, что ты не герой, а дурак. Это однозначно. Во-вторых, выяснится, что ты всю жизнь играл только на себя, был рвачом, эгоистом, не раз подводил товарищей по команде. А в-третьих, выяснится, что кроме тех преступлений, которые тебе сейчас приписывают, ты, оказывается, совершил еще несколько. Среди них такие найдутся, которые не пользуются сочувствием даже у самых закоренелых зеков. Тебя за эти странные преступления удавят в лагере, а то еще и на пересылке твои же будущие сокамерники. Если ты, конечно, вообще доживешь до камеры или до пересылки.
– Заткнись.
– Эх, Валентин Борисыч... – разочарованно, но с некоторым сочувствием в голосе протянул Николай Петрович. – Ну, покажешься ты на экране. Ну, выдавишь из себя несколько слов. "Граждане и гражданки!.. Леди и гамильтоны!.." Что потом-то, Валентин Борисыч? Что потом?...
Он нехорошо усмехнулся:
– Вот то-то. Не знаешь. А я знаю. Я все заранее знаю. Со мной, Валентин Борисыч, все получится вовсе не так, как ты мечтаешь. Я после твоей пресс-конференции сразу поеду домой. Вот именно домой, а не куда-нибудь. Раны залижу, дела приведу в порядок. В ванне искупаюсь. А вот ты... Ты, Валентин Борисыч, поедешь в СИЗО. Не домой, и не в телестудию, а именно в СИЗО. Не строй никаких иллюзий. Правда, я не уверен, что ты в СИЗО засидишься. Уже завтра какой-нибудь отчаянный уголовничек, которому на все наплевать, такой же эгоист, как и ты, полоснет тебя ночью ножичком. Обязательно полоснет. Ты же один. Ну, как ты не поймешь этого, Валентин Борисыч, ты же – один! Ты один даже не против меня, ты один даже не против танковой колонны, а ты один против всей страны, против всего собственного государства!
– Не путай себя с государством.
– Да нет, Валентин Борисыч, я не путаю... – начал Николай Петрович, но Валентин прервал его:
– Коляка!
– Чего? – юлой взвился Коляка, выскакивая из "мерседеса".
– Прогуляйся до двери. Постучи начальству. Пусть они вернут мне бритву. Я бритву забыл в лазарете. Пусть сейчас же бритву принесут. Она мне еще понадобится.
– Зачем? – испугался Коляка.
– Действительно, зачем? – усмехнулся и Николай Петрович, проводив взглядом Коляку.
– Не видишь? Оброс щетиной.
– А-а-а...
Николай Петрович наклонился, на груди под распахнувшимся халатом что-то блеснуло.
– А ну-ка!
Одним рывком Валентин сорвал с груди дернувшегося Николая Петровича небольшой стальной ключ.
– КИБ... – негромко прочел он крошечные, красиво выбитые на ключе буквы. – Это что еще за КИБ?...
И догадался:
– Кильский Интернациональный Банк? Я не ошибся?
– Предположим. И что?
– Ты знаешь, как мой братан, который тебе почему-то верил, называл этот ключик?
– Ну?
– Ключ к долголетию, – медленно произнес Валентин.
– Это в каком смысле?