Маринка ждала меня с нетерпением. Она сидела с ногами на диване, в красном платье и босиком. Дома был ее дядя - писатель Яков Николаевич Ефремов. На невысоком прямоугольном столике накрыли чай.
Мы придвинули столик к дивану. Я сел рядом с Маринкой, а ее дядя - в кресло.
- Как себя чувствуешь? - спросил я Маринку. Она хотела ответить, но у нее вдруг брызнули слезы.
- Да ты что?! - испугался я. Не похоже это было на Маринку. Никогда не видел ее плачущей; когда она больно расшибалась на льду, и то не плакала. Но она тотчас овладела собой.
- Пей чай, Андрей.
- Да что случилось?
Маринка порывисто повернулась ко мне, так что взметнулись ее темные, прямые, блестящие волосы.
- У меня был серьезный разговор с Геннадием Викторовичем… Знаешь, что он мне сказал?
- Что? Ты только не расстраивайся так.
- Он сказал: "Для большого спорта ты уже не подойдешь… Ты - бесперспективна".
Я едва не пролил чай. Маринка чуть сощурила глаза. Необыкновенные у нее глаза - светлые, лучистые, серо-голубые. И у ее дяди такие же глаза, и у матери - семейная особенность.
- Слышишь, Андрей, он хочет пригласить к тебе партнершей Таню.
- Он так сказал тебе?
- Мне он этого не говорил, ребята передали. Чешков уже договорился с ней… Ей ведь давно хотелось быть твоей партнершей. Потому что с тобой она далеко пойдет. Предложат тебе ее завтра-послезавтра.
- Никогда не соглашусь, нужна она мне. Но почему?.. Почему он решил, что ты… Прихворнуть каждый может.
- Черт знает что, - раздумчиво протянул Яков Николаевич, - в двенадцать лет девочка получает награду на чемпионате страны, на другой год - вторую, а в пятнадцать лет она уже бесперспективна?
- Ему лучше знать, - грустно заметила Маринка. - Чешков ведь очень честолюбивый тренер. Он хочет, чтоб его ученики получили золотую медаль. Конечно, я не потяну на нее. В этом он прав. А у тебя большая дорога… что ж мешать.
Тебе придется самому подыскивать себе партнершу, Андрей, если ты не уступишь. Это я насчет этой Тани. Нам она не нравится, а тренер от нее в восторге. Может, она и…
- А партнерша мне не понадобится, - сказал я раздельно, - я ухожу из спорта навсегда.
Маринка и ее дядя испуганно уставились на меня.
- Ты что? - окончательно расстроилась Маринка. - Если из-за меня… не надо. Разве можно. У тебя большое будущее, Андрей.
- Я не из-за тебя, Марина. Еще зимой принял решение, только не говорил никому.
- Тогда - почему?
- Да потому, что нет никакого будущего. Довольно короткое настоящее. Ну, а я не хочу быть ни тренером, ни преподавателем физкультуры. Балет на льду меня тоже не привлекает! И вообще, я уезжаю… на Северный Байкал. Решил это твердо.
У Маринки округлились глаза. Яков Николаевич чуть улыбнулся.
- На БАМ? - уточнил он.
- Не именно на БАМ, но в места, где пройдет дорога на океан. Я нашел своего отца и еду к нему.
Яков Николаевич как-то странно взглянул на меня.
- А что скажет твоя мать? - спросил он. - Ты не говорил ей насчет отца?
- Н-нет, не говорил.
И Марина, и ее дядя долго отговаривали меня. В конце концов я убедил их, что поступаю правильно. Яков Николаевич взял с меня слово, что я скажу маме, к кому я еду.
Уходя, я спросил:
- Яков Николаевич, вы были другом моего отца, ведь это так?
- Мы и остались друзьями, - подтвердил он спокойно.
- Скажите… почему папа с мамой разошлись?
- Не знаю, никогда не мог понять. Ведь у них была воистину настоящая любовь. Расстались двое любящих людей…
Денег у меня на такую дальнюю дорогу, разумеется, не было. Приходилось просить их у мамы, значит, нужно было получить согласие на отъезд - дело сложное. Первым долгом она, конечно, скажет, что надо сдавать в университет. Правда, мама всегда меня понимала. Мы с ней друзья. Но об отце, конечно, и заикаться нечего. Скажу ей потом, вернее, напишу - с Байкала.
И вот я приступил к важному разговору.
Мы позавтракали в кухне. У мамы было хорошее настроение.
Она сообщила мне, что никуда сегодня не идет, будет весь день читать новый сценарий, который ей предложило руководство. Следовало говорить с ней скорее, пока настроение не испортилось. Ну, я и заявил, что нам необходимо переговорить по очень важному делу.
- Ой, как торжественно, - удивилась мама, - ладно, мой посуду, и будем говорить.
Когда я убрал в кухне, мама уже ждала меня, сидя в кресле у открытой балконной двери. На балконе в пластмассовых ящиках уже цвели душистый горошек и розовые петунии. Сценарий лежал рядом на столике, а мама рассматривала журнал… тот самый, открытый на фотографии отца. Журнал был упрятан надежно… Как же так?
Мама вздрогнула и поспешно закрыла журнал. Тогда я понял, что это не мой журнал. Кто-то из ее знакомых принес, наверное. А может, сама купила в киоске.
- О чем ты хотел говорить со мной? - спросила мама без улыбки, засовывая журнал в сценарий.
Я присел возле нее на низенькой скамеечке, как в детстве, и начал издалека.
- Мама, я много думал о твоем отношении к спорту и понял, что ты права…
- Я не против спорта, Андрей, сама увлекалась когда-то, но… чтоб сделать целью жизни рекорды… этого мне никогда не понять. По-моему, тебе пора выбрать дело своей жизни… Ты уже нашел его? Куда ты решил поступать?
- Вот я об этом и раздумывал, мама. Короче, я оставляю спорт.
Мама удивилась. Я думал, что она обрадуется, но она всего лишь удивилась.
- Разве ты не рада? - спросил я.
- Видишь ли, Андрей, все дело в том, ради чего ты оставляешь спорт.
- Вот потому и оставляю. Спорт мне дал очень много. Но теперь пора биться за главное. Понимаешь?
- Но, значит… ты уже выбрал для себя дело своей жизни?
- Выбрал, мама.
Мама долго смотрела на меня.
- Как странно, - сказала она, - я думала, что знаю своего сына. Оказывается, совсем не знаю. Даже представить не могу, что ты выбрал.
Но я медлил, не решался сказать. Мама подозрительно взглянула на меня.
- Неужели выбрал настолько несусветное, что не решаешься даже признаться?
- Нет, выбрал самое простое, но мне будет неприятно… если ты не поверишь… что я добьюсь…
- Поверю. Если ты столько лет мог добровольно выносить тиранию своего милейшего тренера, то чего угодно добьешься. Космонавтом, что ли, решил стать?
- Я ведь уже второй год выбираю. Мне не нужны карьера, слава, власть. Но и прожить где-то на задворках я тоже не хочу. Я хочу быть на передовой. И вот…
Я опять запнулся. Мама с интересом ждала, рассматривая меня, будто впервые.
- Видишь ли, мама, скоро, я уверен, начнется освоение Марса - грандиозные развернутся работы.
- Господи! - прошептала мама, бросив взгляд на стеллаж с фантастикой.
- Будут строить атомные станции. Развернутся глобальные работы на Марсе. Строительство городов, заводов, обсерваторий, космодромов…
- Откуда ты это взял? - изумилась мама, у нее даже зрачки расширились. - Начитался!..
- Уверен, и все. Человечеству потребуется в самом скором времени, учти, еще одна планета. Пока - одна! Так вот, мне бы хотелось работать на освоении Марса. В 2000 году мне исполнится тридцать лет - самый подходящий возраст, но отбирать будут самых сильных, ловких и смелых. Пора мне готовиться. Поэтому я еду на Северный Байкал. Уже много лет идет освоение Сибири, я и так запоздал. Но еще не поздно.
- Андрейка, но ты не окончил даже никакого института. У тебя еще нет профессии!
- Десять классов! Институт буду кончать потом. Может, заочно… В более трудных условиях - без мамы. На Байкале. Там на месте приобрету и профессию. Для начала - шофера, бульдозериста или механика. Все, что может пригодиться на Марсе. Я и ученым не против стать. Хорошо бы решить проблему времени в лесоводстве - чтоб дерево вырастало не за тридцать или пятьдесят лет, а за год-два. Вот бы скоро озеленили Марс.
- Думаю, что со временем пригодится и в Сибири, - усмехнулась мама. - Замахиваешься ты… ну и ну!
- Ты считаешь это беспочвенным фантазированием?
- Нет, отчего же, я верю в человечество.
- А в меня?
- Ив тебя, в частности.
Мама вздохнула и, наклонившись ко мне, взяла мою голову в руки. Заглянула в глаза.
- А теперь, Андрей, только не ври… Ты едешь к отцу? Я не отвел глаза. Врать мне не хотелось после того, как мама мне поверила.
- Интересно с ним повидаться, если он как раз там. Что тут плохого?
Мама подошла к балкону и долго стояла молча, глядя в раскрытую дверь на Москву-реку. По реке медленно скользили крошечные, совсем игрушечные катера и баржи.
Когда мама обернулась, я увидел, что лицо ее как-то осунулось. Она потерла лоб - видно, опять разболелась голова.
- Ты ему не нужен, - тихо, но веско произнесла она, - не нужен… Это тебе понятно?
- Нет, не понятно.
- Поверь мне, Андрей.
- Верю, мама. Но ты можешь и ошибаться. Ведь отец видел меня, когда мне было четыре месяца, а теперь уже шестнадцать лет с половиной. Я отнюдь не собираюсь жить на иждивении отца. Буду работать. Я должен хлебнуть жизни. Там, на Севере.
- Безусловно хлебнешь - лиха. Я одного не понимаю… Ты что, любишь его?
- Люблю.
- Ты не можешь помнить его.
- А я помню почему-то. И я часто видел его во сне. Часами беседовал с ним.
- А Марс ты видел во сне?