Он услышал приглушенный вскрик. Запертая на цепочку дверь чуть приоткрылась, и Люциан увидел Касино лицо. Это была та самая Кася, только старше и красивее. Волосы заплетены в две косы, серые глаза смотрят испуганно и удивленно. Верхняя губа слегка вздернута, из-под нее видны крупные белые зубы.
- Чего не открываешь?
- Старуха запрещает открывать.
- Я же ничего не украду.
- Меня накажут…
И тут же распахнула дверь. Перед Люцианом стояла довольно высокая девушка в ситцевом платье и стоптанных туфлях на босу ногу. Скулы такие же острые, как были, но веснушки почти исчезли, и стала заметна грудь, как у взрослой.
- Кася, любимая, ты не рада?
- Я боюсь. - Она дрожала.
- Чего ты боишься?
- Мне запретили открывать. Старуха меня убьет!
- Может, ты меня не узнала?
- Узнала.
- У тебя осталась моя книжка?
- Да. Букварь и грошик.
- Чего ж они так людей боятся?
- У старика целый сейф денег, он по вечерам сидит и их пересчитывает. А у старухи сундук золота и жемчуга. На ночь они на засов запираются.
- Когда ты сможешь выйти?
- У меня выходной раз в две недели, в воскресенье, но к четырем я должна возвращаться. Если хоть на пять минуток опаздываю, старуха орет. Может и побить. Она больная, но как даст - мало не покажется.
- Теперь я здесь, так что больше никто тебя не тронет.
- Да.
- Иди сюда, поцелуй меня.
- Нет, нельзя.
- Почему же нельзя, глупенькая?
Он обнял ее и поцеловал, она вернула ему поцелуй. Ее хрупкое тело дрожало в его руках.
- Ты все помнишь?
И она ответила:
- Да, все-все…
3
- Я тебе писал, - сказал Люциан. - Ты не получала?
- Нет, ни одного письма.
- Я писал на адрес твоей матери.
- Не знаю. Если письма туда и приходили, их выкидывали.
- Читать не разучилась?
- Немножко умею. По букварю.
- Понятно. Но тебе еще не поздно получить образование. Я к вам заходил, когда от родителей ненадолго в Варшаву приехал. Антек, твой отец, меня не пустил.
- Да, я знаю. Я слышала, как ты кричал.
- Он хоть тебе помогает, твой отец?
Кася пожала плечами.
- Какая от него помощь? Все деньги у меня отбирает. Один раз платье мне купил и пару туфель, а остальное себе в карман кладет.
- Ты его не любишь, наверно?
- Так, немножко. Иногда.
- А меня?
- А тебя больше всех на свете люблю!
- Что ж, хорошо. А я думал, ты меня забыла. Писал тебе, хотя и знал, что бесполезно. Что они из тебя сделали? Прислугу! Кася, милая, я женился, у меня ребенок, сын, Владзя. Но я все так же тебя люблю. Я скучал по тебе, все время, каждый день. Думал о тебе и знал, что ты думаешь обо мне.
- Да, думала.
- Ты верила, что я вернусь?
- Иногда.
- Теперь я свободен. Получил, так сказать, волчий билет. У меня сестра в Варшаве, Фелиция, за доктора вышла. Жена еврейка, но она крещеная. Получил место у крещеного еврея, но не смог вытерпеть его свинячьих выходок, послал его к черту. Так что теперь без заработка, но это ничего! Люблю свободу! Решил тебя найти во чтобы то ни стало. Уж если я кого полюбил, то это навсегда.
- И у меня так.
- Жену я тоже люблю, но одна любовь другой не помеха. Понимаешь?
- Да, понимаю.
- Она моя жена, а ты моя дочь, больше, чем дочь. Если бы не запрещалось брать двух жен, я бы на тебе тоже женился.
По лицу Каси пробежала тень.
- Как это так?
- Это возможно, но запрещено. В наше время люди усвоили твердо: все запрещено! Туда нельзя, сюда нельзя! Научились этому у евреев. Помнишь ночь, когда я ушел?
- Да.
- Помнишь, что я тогда сказал?
- Да.
- И что же я сказал?
- Я не могу повторить.
- Почему? Пойдешь со мной, я тебя здесь ни на минуту не оставлю.
- Куда?
- Ко мне или к моей сестре. Увидим.
- Мне платят раз в три месяца, по два рубля. Полтора месяца осталось.
- Ай, да что такое два рубля? Пусть подавятся. Собирайся и пошли.
- А как я дом оставлю? Вдруг воры залезут, или еще что.
- И пускай себе. Они-то о тебе не очень заботятся.
- Тут замок с защелкой. Если дверь захлопнешь, будет не открыть.
- Ничего, откроют как-нибудь. Бери свои вещи…
Кася чуть отстранилась.
- Нет, не могу.
- Да почему же?!
- Я же за все отвечаю…
- Ерунда! Они тебя бьют, а ты за них беспокоишься. Ботинки есть у тебя?
- Есть.
- Давай, обувайся, и пойдем.
- А это не грех?
- Да хоть бы и грех! Ты моя, и я могу делать с тобой все, что захочу. Я тебе и отец, и муж, и Бог. К сестре тебя отведу. У нее муж доктор. Она добрая. У нее есть служанка, но она ей недовольна. А если она тебя не примет, ко мне пойдем. Жена не будет против, а я все время буду с тобой. Будешь немного по дому помогать, а на улицу сможешь выходить, когда пожелаешь. Здесь ты как птица в клетке.
- Да, правда. Когда выхожу что-нибудь купить, старуха говорит: "Ни с кем не останавливайся!" А если ей покажется, что я задержалась, сразу за веник хватается.
- И ты еще беспокоишься за таких пиявок! Пошли!
- Они в любую минуту могут вернуться.
- Положись на меня. Я польский дворянин, а они кто такие? Мыши! Скажу, что забираю тебя, а попробуют возразить - сразу в морду!
Кася отступила еще на шаг.
- Я боюсь!
- Ты уже десять раз сказала, что боишься. Чего бояться-то? Что они сделают?
- Полицию могут вызвать.
- Не успеют. Одевайся!
- Прямо сейчас?
- Да. Быстрее.
- Может, подождать полтора месяца?
- Нет!
- Можно, я туфли с застежками надену?
- Да, надевай лучшее, что у тебя есть. Остальное с собой. Есть какая-нибудь сумка?
- Корзина.
- Хорошо, сойдет.
Кася с недоверием посмотрела на Люциана.
- А если меня не возьмут?
- Сказал же, положись на меня. Если тебе придется на улице ночевать, буду с тобой. Больше я тебя не оставлю.
- А твоя… Она ведь кричать будет.
- Ты про жену? Мариша никогда не кричит, она добрая. Ну, если и кричит, то так, для виду только.
- Ага.
- Она про тебя знает, я ей рассказывал. Конечно, не говорил ей, что тебя люблю, но рассказывал, как твоя мать меня спасла. Мы еще в Париже решили: если вернемся в Польшу, обязательно тебя разыщем и возьмем к себе. И вот я здесь. Положение у меня сейчас тяжеловатое, но, по крайней мере, я свободный человек. У нас квартира тут недалеко, на Обозной. Тесно, правда, две комнаты и кухня, но мы тебе на кухне раскладную кровать поставим. Будешь у нас жить.
- А если папа узнает, что я сбежала? Он же меня убьет.
- Не убьет. У меня пистолет есть. По закону ты не его дочь. Понимаешь, о чем я, или нет?
- Да, понимаю…
- Ну, собирайся!
4
Доктор Марьян Завадский жил на Кредитовой улице. От тетки Евгении Фелиция получила тысячу рублей в счет будущего наследства (в завещании тетка отписала Люциану, Фелиции и Хелене небольшое поместье). Кроме того, не одну тысячу стоили украшения Фелиции, и она продала половину. Антоний Завадский тоже дал сыну приличную сумму. Доктор Марьян Завадский снял роскошную квартиру и открыл кабинет. Пациентов привлекало, что Завадский изучал медицину в Париже, прекрасно говорил по-французски и был женат на графине.
Доктор расхаживал в белом халате. В приемной с утра до вечера сидели элегантные женщины и богатые мужчины. Фелиция перевезла из замка мебель и картины, наняла горничную и кухарку. Доктор уже завел карету с парой лошадей и кучером. Фелиция думала, что она не иначе как испила чашу страданий до дна, и теперь Бог обратил на нее Свою милость. Над ней засияла счастливая звезда. Четырехчасовой прием приносил тридцать-сорок рублей дохода в день. Кроме того, Завадский наносил пациентам визиты, его вызывали польские аристократы, богатые евреи и даже высшее русское начальство. Завадский для всего находил время: для домашней практики, для посещения пациентов и для больницы. Он успевал просматривать солидные медицинские журналы, которые приходили из-за границы, и даже читать какой-то курс в университете, где свел знакомство с профессорами. Вечером он играл с коллегами в карты и часто ходил с Фелицией в гости и в театр. Он все схватывал на лету. Только посмотрит на больного, и предварительный диагноз поставлен, причем ошибался он очень редко. Стоило ему взять в руки книгу, немного полистать, и он высказывал мнение, которое Фелиция потом читала в статьях профессиональных критиков. То же самое в театре. Едва поднимался занавес, Завадский уже знал, какая будет пьеса или опера. Вспоминая, как Марьян Завадский появился в ее жизни, Фелиция каждый раз испытывала желание встать на колени и поблагодарить Бога. Рассчитывая на худшее, она получила лучшее. Марьян оказался не тираном, но преданным и любящим мужем. Грубое слово он позволял себе очень редко, отдавал Фелиции все деньги до последнего гроша и как мужчина был выше всяких похвал. Каждую ночь Фелиция испытывала неземное наслаждение. Она просто поверить не могла, что это происходит с ней. Перед свадьбой она так похудела, что можно было ребра пересчитать, но Завадский давал ей капли для аппетита, выписал какие-то натирания, и за несколько месяцев она прибавила десять фунтов, стала выглядеть моложе, похорошела. Разгладились морщинки вокруг глаз, прошла усталость, исчезли головные боли и ломота в пояснице, которой Фелиция страдала с юных лет. Фелиции было стыдно осознавать, что простое земное счастье так изменило и ее тело, и душу.