Эти двое всегда обращались к Калману с почтением, от него зависел их доход, но теперь, когда Калман стал женихом Клары, он, похоже, упал в их глазах. По их насмешливым взглядам Калман видел, что его свадьба для них что-то наподобие пуримшпиля. Морис Шалит был низкорослый и толстый, с крупной головой, сидящей чуть ли не на самых плечах. Давид Соркес - высокий и худой, с постриженными усиками. Оба литвака были известными насмешниками. Шалит, бывший коммивояжер, мог до утра сидеть за столом и сыпать шутками, не замолкая ни на секунду. Давид Соркес, заядлый картежник, обожал всевозможные розыгрыши. Оба не стеснялись крепкого словца и непристойностей, даже при Калмане. Он легко мог себе представить, что эти комедианты говорят у него за спиной. Калман нахмурил брови.
- Почему так поздно?
- Невеста наряжалась.
И оба расхохотались.
Когда Калман спускался по лестнице, женщины с любопытством выглядывали из дверей. На улице ждала пролетка, запряженная парой лошадей. Вокруг нее сгрудились дети. Когда Калман вышел, они закричали: "Ура! Ура!" Кажется, вся улица знала, кто он и куда едет. Калман сел между провожатыми на обитое сиденье. "Чего они так надушились?" - подумал он, глядя в пол. Он собирается жениться на современной, светской женщине, но его неприязнь к светским манерам никуда не делась. Чего они подняли такой шум? Чему так радуются? Будто у них вечность впереди… У ворот госпожи Френкель стояли пролетки, толпились нарядные люди. Наверное, приглашенные. Калман чувствовал себя, как бык, которого ведут на убой. Мелькнула мысль: "Бежать, пока не поздно!" Он услышал музыку, голоса, женский смех. Квартира госпожи Френкель была открыта, из дверей тянуло жареным мясом. Музыканты уже играли, шут веселил гостей, пары кружились в танце. Калман словно попал на бал. На лицах радостные улыбки, глаза сверкают. Запах духов щипал ноздри, у Калмана закружилась голова. В квартире было душно, ярко горели лампы-молнии. Одни гости открыто посмеивались над Калманом, другие поздравляли, пожимали руку. Раввин и шамес уже были здесь. Раввин достал стальное перо и сел писать брачный договор.
- Как зовут невесту? - спросил он.
- Клара, - ответил Даниэл Каминер.
- Это не еврейское имя. Какое имя ей дали, когда вас вызвали к Торе?
- Кайла-Ривка, в честь бабки.
- Хорошо.
Несмотря на царившую вокруг вакханалию, все было сделано по закону. На Калмана надели белый халат - напоминание о разрушении Храма. Четверо мужчин держали стойки балдахина, остальные стояли со свечами в руках. Сначала под балдахин встал Калман, потом ввели невесту. На ней было белое шелковое платье и фата. Лицо Клары было открыто, она улыбнулась Калману. Раввин произнес благословение над бокалом вина, дал Калману и Кларе отпить. Клара протянула указательный палец, Калман надел на него кольцо и сказал "Гарей ат". Раввин прочитал брачный договор на арамейском языке, которого Калман не понимал. Он узнал только отдельные слова, похожие на древнееврейские. Потом раввин стал произносить благословения. Странно, но девушки и женщины, которые только что бесстыдно хихикали, теперь стояли тихо. То одна, то другая вытирала слезу. Это не игра: родиться, выйти замуж, произвести на свет будущие поколения, состариться. Умереть… Никакие остроты свадебного шута не заставят об этом забыть. У Калмана защипало глаза. Знает ли Зелда, царство ей небесное, что он делает? Может, ее душа где-то рядом? Неужели он решился на такой неблаговидный поступок? Или из этого все-таки может получиться что-то хорошее? Балдахин разобрали. Крики, поцелуи, поздравления. Клара и тетка обнимались, мужчины пили водку и закусывали бисквитом, женщинам наливали вишневку и ликер. Раввин поздравил Калмана, а Даниэл Каминер взял его под руку и заговорил с ним то ли в шутку, то ли всерьез, то ли как тесть, то ли как хороший приятель. Калману опять налили. Клара расцеловалась с теткой, Целиной, Тамарой Шалит, Соней Соркес, Иткой Грейн и подошла к нему.
- Ну, что скажешь? Мой муж!
Калман не мог ответить, слезы застилали ему глаза. Через минуту он снова обрел дар речи.
- Только никогда не будем забывать о Боге!..
4
Калман знал, как легко сделать ошибку в торговле. Считаешь, считаешь, но что-нибудь да упустишь. Учитываешь самые незначительные расходы, но забываешь о чем-нибудь важном. Так и сейчас. В последнее время Калман был так занят, что главное совсем вылетело из головы. Клара пообещала, что перед свадьбой сходит в микву, но больше Калман об этом не спрашивал. Сидя за столом, он удивлялся собственной глупости. Госпожа Френкель чирикала, что покупает мясо в кошерной лавке. Ну, хорошо, а как она его солит, вымачивает? Что у нее с кухней? Следит ли она, чтобы не сочетали мясное с молочным? Какая посуда? Можно ли тут есть? Можно ли полагаться на женщину, которая ходит с непокрытыми волосами? Не сказать, чтобы она выглядела очень богобоязненной. Значит, Калман ест трефное на собственной свадьбе. Мало того, собирается провести ночь с нечистой женщиной, не дай Бог… Он почувствовал холодок в животе. Я что, с ума сошел? Я у них в руках. Калман чуть не подавился. Что я тут делаю? Как я сюда попал? Не иначе как сатана меня ослепил… Выходит, правду люди обо мне говорят…
Музыканты играли, шут, мешая еврейский язык с польским, отпускал шутки, которые слышал в театрах и кабаре. Гости веселились, а Калман сидел мрачнее тучи. Как я должен поступить по Закону? Калман знал как: по Закону он должен встать, сказать, что ему срочно понадобилось выйти, и бежать отсюда как от огня. Он совершил грех, ему придется поститься и каяться. Из книг он знал, как горяч огонь в семи кругах ада и сколько перерождений нужно пройти в наказание за грехи. Бесы будут таскать его душу по диким лесам, болотам и пустыням, она будет вселяться в лягушек, червей, мельничные жернова и собачьих глистов. За каждое греховное удовольствие ожидают бесчисленные страдания… Калман приподнялся, готовый выйти из-за стола и бежать, но снова опустился на стул. Вспомнились слова Азриэла: у евреев свой закон, у гоев свои законы. Мало ли что где написано. Разве кто-то видел, как Тора была дана Моисею на горе Синай? Это все легенды… Каждый раввин добавлял свои запреты. Закон становился строже и строже. "Кто знает, вдруг Азриэл прав", - мелькнула мысль где-то в уголке головы. Он, Калман, человек неученый, но ему часто казалось странным, как Талмуд толкует какой-нибудь стих, выворачивая его наизнанку. Прицепятся к одному слову, букве, точке и выводят целые горы запретов и предписаний.
"Отлично! Еще и безбожником стал в придачу", - Калман даже удивился, как быстро овладело им злое начало. Уже Тору отрицает, а от этого и до крещения недалеко. "Бежать, бежать, пока во мне хоть что-то еврейское осталось!" - уговаривал себя Калман, но уговоры не могли заставить тело подняться со стула. Он сидел, хлебал бульон, жевал мясо, слушал соленые остроты шута и смотрел на напудренных женщин с обнаженными руками и шеями. Место Клары было рядом с ним, но она все время куда-то отлучалась. Приезжали новые гости, привозили подарки, будто это была свадьба молодых парня и девушки. Калман хмуро озирался по сторонам. Кто они такие? Откуда у госпожи Френкель столько знакомых? Как перед ними держаться? И зачем вся эта беготня?
Подошла Клара. Никогда она не была столь прекрасна. Казалось, ее белая кожа мерцает. Она была увешана украшениями, словно царица. Клара налила Калману вина.
- Пей! Сегодня наша свадьба!..
И она чокнулась с ним, как делают христиане.
- Вино-то хоть кошерное? - спросил Калман и сам почувствовал фальшь и неуверенность своих слов.
- Кошерное, кошерное! Тут все кошерное! - Клара притворилась рассерженной, но тут же подмигнула Калману, и он понял, что она имеет в виду: "Не такой уж ты праведник, нечего строить тут из себя…"
Калман выпил бокал, и ему тотчас налили снова. Вспомнился стих: "И вино, которое веселит сердце человека". Голова кружилась, ноги стали как ватные. "А что такого? Ад ведь тоже для людей, а не для собак, - думал Калман. - По книгам, никто не избежит наказания…" В нем проснулось что-то вроде недовольства Всевышним. Вот Зелда была святой человек, а что она получила? Тяжелый труд, болезнь и короткую жизнь. А дети, которых Хмельницкий закапывал живыми? Те и вовсе не успели согрешить… Даже Екклесиаст говорит, что нет отличия между человеком и скотиной. Мертвые ничего не знают и не чувствуют…
Уже светало, когда гости стали расходиться. Клара заранее сняла номер в гостинице, ей не хотелось ночевать у тетки. Ехать было недалеко. Город просыпался, а Калман с современной светской женой ехал спать в гойскую гостиницу.
Портье дремал, у него за спиной на стене рядами висели ключи. Он позвал мальчика и дал ему ключ от номера. Клара оперлась на руку Калмана, они поднялись по мраморной лестнице с ковровой дорожкой. Мальчишка проворно поднял за ними две сумки, открыл дверь, пропустил супругов в комнату, где еще висел ночной сумрак, и зажег лампу. Клара дала ему монетку. Номер оказался просторным и неуютно-холодным, с высоким потолком. Кровати стояли почти вплотную друг к другу. Клара направилась во вторую комнату. "Она везде как дома", - подумал Калман. Прежде чем закрыть за собой дверь, она сказала:
- Туалет налево по коридору.