А Стивен за пять лет нашей семейной жизни научился и мысли мои читать, и нюансы голоса улавливать, не заметные ни для кого другого. Он расшифровал скрытый смысл моих слов. Энди ирландец - в отличие от тебя, Стивен. Он с нашими детьми - в отличие от тебя. Он умеет с ними играть - в отличие от тебя. Он рядом со мной - в отличие от тебя. Ничто из этого от Стивена не ускользнуло. Временами он сварлив, конечно, и почти всегда скрытен, но ни в коем случае не глуп.
- Мне очень хотелось бы повезти детей куда-нибудь отдохнуть, Стивен. Лето кончается, а они ничего не видели, кроме Лондона.
- Как насчет Ирландии? - желчно поинтересовался он. - Ирландия в планы не входит?
- Мне бы хоть немножко денег, чтобы свозить их на море.
- Я сам свожу их на море. Если только ты уверена, что им туда надо.
И он ушел, а я осталась стоять на месте как оплеванная. Широкими уверенными шагами он вернулся к Пенелопе, и она распахнула глаза, словно увидела в его лице что-то божественное, великое, святое. Допускаю, что и вправду увидела.
Можно было уходить, приличия соблюдены. Я пообщалась с Дэвидом, Кэт, еще раз с Дафной - она неважно выглядела, как-то враз постарела, стала маленькой и хрупкой. Перебросившись парой слов с теми, кто меня еще помнил, и с теми, кто от души старался принять меня в лоно семьи - такие тоже встречались, - я решила попрощаться со Стивеном. Не обидеть его, не потревожить, не разозлить - всего лишь попрощаться.
Он стоял рядом с братом и беседовал о крикете.
- Всего хорошего. - Я кивнула.
- Пока, - буркнул Стивен, кивнув в ответ. После секундного замешательства, с холодом во взгляде, наклонился и поцеловал в щеку. Сухо и почти официально. Эта дань вежливости была оскорбительнее пощечины и тягостнее разлуки. Меня отодвинули в сторону, как ненужный хлам.
Я поплелась прочь, к тяжелой двойной двери, настежь открытой в фойе гостиницы. Я жалела, что приехала, жалела, что я такой "славный и отзывчивый человек". Жалела себя и мечтала превратиться в свою противоположность. Сняв горчичного цвета ленточку между двумя металлическими столбиками, я пошла по коридору. Миновала двери лифтов, стойку администратора и служащих в униформе. "Хочу домой", - как молитву беззвучно повторяла я, когда за спиной раздался голос. Я услышала, как Стивен окликнул меня, как глухо застучали его ботинки по ковровой дорожке, в которой я только в этот момент узнала напольное покрытие из дома Дафны.
- Подожди! - Стивен взял меня за локоть и осторожно развернул к себе, в точности повторив свой жест в вечер нашего знакомства, когда он не позволил мне уйти без него. - Вот… - Вытащив из кармана бумажник, он доставал банкноты одну за другой, по двадцать фунтов, по пятьдесят. - Свози детей на море, Мелани. - Посеревший и осунувшийся, он был не похож на себя. - Поцелуй их за меня и скажи, что я их люблю, ладно?
Глава двадцать первая
Коттедж в Уэльсе не назовешь отличным местом для летнего отдыха. Изначально предназначенный для овец, он был переделан под жилье где-то в семидесятых, когда искусство интерьера, похоже, переживало глубокий кризис. Линолеум на кухне мастера незатейливо бросили поверх нескольких слоев прежних покрытий; от его буро-оранжевой расцветки рябит в глазах и давление подскакивает. Ковер в комнате, искусственное чудовище со свалявшимся ворсом унылого болотного цвета, здорово выгорел в том месте, куда сквозь эркер (ладно, без прикрас: сквозь самое примитивное окно с заурядным стеклом, наводящим на мысли о витрине магазина) попадают лучи бессовестно скупого уэльского солнца. Вся сантехника темно-коричневая, что хотя бы избавляет от необходимости ее надраивать, а кирпичный камин смахивает на облепленную дурацкими узорчиками помесь улья с допотопной печью. Ну и наконец, оазис красоты - садик при коттедже. Агент по недвижимости расписал "буйство трав и цветов", но на деле это клочок земли, заросший сорняками и маками, чье "буйство" подпитывает благоухающий отстойник - дырявый, судя по слизистым потекам на стенках.
- Н-да… - протянул Стивен, в первый раз увидев эту лачугу, с приобретением которой, если откровенно, я дала маху. - Теперь мы по крайней мере знаем, как тяжела была жизнь первобытного человека.
Об уэльском коттедже я вспомнила в связи со звонком своего агента. Только я зря обрадовалась.
- Прошу прощения, миссис Марш, - сказал агент, - но у меня неважные новости. Позади вашего коттеджа кто-то незаконно вывалил целую кучу навоза. Кто и с какой целью, неизвестно, но мы не имеем права показывать недвижимость со всем этим добром в придачу. Хотелось бы, чтобы вы или ваш муж приехали и разобрались лично.
Куча навоза? Коровьего? Лошадиного? Овечьего? Навоз с козьей фермы, что смердит в двух шагах от моего коттеджа? Не с неба же он свалился. И что означает "незаконно"? А если "узаконить" конкретный навоз - коттедж можно продавать вместе с кучей?
- Ну и что за навоз? - поинтересовалась я у агента.
Оказалось, о природе дерьма никто понятия не имел, хотя об амбре поговаривали и парок над кучей наблюдали.
- Настоятельно советую вам решить эту проблему, - сказал агент Роберт, молодой человек с очаровательным, как наверняка считала его мама, заиканием. "Це-це-це-целая куча навоза", по его мнению, являлась непреодолимым препятствием для продажи коттеджа, а если жалобы дойдут до местных властей, то неприятностей не миновать. - Сезон подходит к концу, миссис Марш. Эти фе-фе-фекалии вам совершенно не на пользу.
Пообещав что-нибудь предпринять, я положила трубку и плюхнулась на пол рядом с Дэниэлом и Энди - они смотрели видеофильм о том, как из бумажных пакетов мастерить роботов. На экране - светлый стол с разложенными на нем необходимыми предметами: простой карандаш и несколько цветных, набор ярко-красных пуговиц, блестящая бумага, клей и, разумеется, бумажный пакет. Затем появились руки, в которых я моментально узнала руки Энди. Пока голос за кадром - голос Энди - объяснял каждое действие, руки на экране что-то резали, прилаживали, приклеивали, и в результате на свет появился вполне убедительный робот.
- Прежде всего роботу нужны глаза, - сказал голос. - Глазками у нас будут пуговицы. Берем клей…
Энди называл такие фильмы "игровым видео". Дэниэл быстрее запоминал увиденное по телевизору, и потому Энди записал на пленку то, чему хотел его научить.
- Ты когда успел? - спросила я.
- Пока ты была… Пока тебя не было.
Слово "похороны" с недавних пор под запретом. Меня насторожили игры Эмили, наслушавшейся разговоров о похоронах Бернарда. Микки-Маус у нее то умирал, то восставал из мертвых.
Фокус с "игровым видео" удался. Дэниэл смотрел, раскрыв рот, а в конце фильма обнаружил у себя за спиной тот самый светлый столик с теми же приготовленными к работе материалами!
- Глазками у нас будут пуговицы, - попугайчиком повторил Дэниэл слова "комментатора".
Энди механическое повторение не устроило:
- А какие мы возьмем пуговицы?
- Красные пуговицы, - ответил Дэниэл. - Красные пуговицы будут глазками.
- Супер! - сказал Энди.
Стоп. Секундочку. Хотелось бы кое-что прояснить. Я дернула Энди за рукав, он оглянулся, сияя от успеха своей задумки.
- Где ты взял видеокамеру, Энди?
Видеокамера - едва ли не единственная ценная вещь, которую я не продала. И хранила я ее в укромном месте, на случай грабежа.
- В твоем ящике с нижним бельем, - не моргнув глазом ответил Энди.
- А что конкретно тебе понадобилось в ящике с моим нижним бельем? Что ты вообще делал в моей спальне?
- Искал видеокамеру, - уморительно серьезно ответил Энди.
Виина принесла мне чашку чая.
- Я ему сказаля, Меляни, что у тебя точно быля видеокамера, но ты ее, наверное, продаля. Это я виновата.
Я перевела взгляд с Виины на Энди. Тот стоял с простодушным видом, подбрасывая на ладони детские пластмассовые ножницы.
- Мне все равно надо было узнать, - шепнул Энди, - что моя девочка предпочитает - чулочки или колготки?
Он отвернулся, с головой ушел в занятия с Дэниэлом, и оторвать его не представлялось возможности, хотя я безжалостно хлопала его по спине, дергала за футболку, даже забралась пальцами под ремень джинсов и оттянула резинку трусов, чтобы щелкнуть как следует.
Поздно ночью, едва мне наконец удалось уснуть, зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, в полной уверенности, что это мой брат.
- Ларри, что за мировая катастрофа вынудила тебя позвонить сюда и расстаться с живыми деньгами?!
- Это не Ларри.
Точно. Это не Ларри. Это Стивен.
Я села на кровати, прижав колени к груди. Еще полгода назад я все бы отдала за ночной звонок Стивена. А сейчас даже не знала, что сказать.
- Тоскуешь по отцу?
- Угу. - И после паузы: - Ты его никогда не любила.
Я вздохнула.
- Сейчас у тебя самое трудное время. Постепенно будет все легче. После смерти мамы я постоянно набирала ее номер телефона и только потом вспоминала, что ее больше нет. Везде видела похожих на нее женщин. Но через несколько месяцев боль начала уходить, и через год я была более-менее в порядке.
- Теперь совсем не скучаешь по ней?
Я помолчала. Язык не поворачивался произносить такие страшные слова. Разве можно когда-нибудь привыкнуть к чему-то настолько страшному и бесповоротному, как смерть родителей? И все же мы привыкаем. Мне очень не хватало мамы, только когда я услышала диагноз Дэниэла. Никакой аутизм не помешал бы маме обожать Дэниэла.
- Боли нет, - сказала я в трубку. - Но я часто о ней думаю.
- А я часто думаю о Дэниэле. К такому не привыкаешь, верно?