- Я филиктерии у деда оставил.
- Я дам тебе филактерии.
Молиться у Саши не было ни малейшей охоты. Он нетерпеливо притопывал ногой, как резвая господская лошадка, то смеялся, то снова становился серьезен. В окно влетела бабочка, и Саша поймал ее в кулак. Ему хотелось всего сразу: прокатиться верхом, искупаться, поесть. Он пришел из Ямполя пешком. Калман принес молитвенник и филактерии. Оказалось, Саша совершенно забыл, как их надевать. Калман обмотал ремешком его мускулистую руку, показал пальцем, откуда начинать читать молитву. На кухне служанка готовила для Саши обед, а он расхаживал по синагоге, поскрипывая сапогами. Остановился на месте, только когда начал "Шмойне эсре", но бить себя кулаком по сердцу не стал и не склонился, когда читал "Мойдим". Калман рассердился, ему стало стыдно: его сын растет гоем. И все-таки Калман понимал, что любит его. Саша был очень похож на мать, но было в нем и неуловимое сходство с дедом Ури-Йосефом, царство ему небесное. "Разве он виноват? - подумал Калман. - Он как ребенок, похищенный язычниками". Вдруг, не закончив молитвы и не сняв филактерий, Саша подошел к отцу, положил руки ему на плечи и поцеловал в лоб. Калману стало неприятно: точно так же делала Клара, вдруг ни с того ни с сего лезла целоваться.
- Папа, я тебя люблю.
- Ты, главное, всегда оставайся евреем.
- А кто я, по-твоему, христианин, что ли? К нам в гимназию ксендз приходит, так все еврейские ученики выходят из класса. Нас жидами называют, а мы - кулаком в зубы. Я горжусь, что я еврей.
- Гордишься? Как это?
- Ну, так. Мы этих антисемитов в гробу видали. Можем и по морде дать, если что. Учителя все время ищут, к чему бы придраться. Если бы могли, они бы нас с костями съели. Но я их не боюсь. Мне как-то кол влепили, это отметка такая, а я только рассмеялся.
- Лучше еврею быть с евреями.
- А как я могу быть с евреями? Еврейских гимназий нет. Одни гои кругом. Вот я хочу инженером стать, и где мне учиться? Почему у евреев нет своей страны? Почему они не живут в Палестине?
- В Стране Израиля? Потому что они согрешили, и Бог их оттуда изгнал.
- Христиане тоже грешат, но у них все есть.
- Евреи - дети Господа, а со своим ребенком отец всегда строг.
- Они говорят, что Бога нет.
Калман вздрогнул.
- Кто так говорит? Ладно, снимай-ка филактерии. Они Богом заповеданы, вот тебе и знак, что Он есть. А ты какие-то глупости повторяешь.
Калман помог Саше снять филактерии, на кухне зачерпнул кружку воды из бочонка, чтобы сын омыл руки. Потом сидел за столом и ждал, пока сын поест и благословит. А Саша глотал испеченные на масле оладьи и запивал их молоком, посматривая через окно на замок. В прошлом году он познакомился с офицерами, их женами и дочерями. Офицеры давали ему покататься на своих лошадях и учили стрелять. За год Саша повзрослел, теперь он выглядел, как мужчина.
После еды отец с сыном пошли на конюшню. Серая кобыла, хоть и постарела, была еще вполне годна для верховой езды. Седло куда-то запропастилось, и пришлось его искать. Тем временем Саша решил искупаться. Видно, мать совсем не привила ему чувства стыда. Он начал раздеваться, ничуть не стесняясь отца. Калман отвернулся. Он подумал, что Саша ведет себя, как Хам, младший сын Ноя. Что за поколение? Как такой Саша мог выйти из его чресл? Мало того что Калману стыдно за сына, Саша еще напоминал ему Клару. Ее лицо, ее глаза, даже голос немного похож.
4
В тот вечер у Калмана не было работы, хотя шла жатва. Он сидел в своей синагоге и изучал Мишну. Сначала Саша навещал его через день, но прошла почти неделя, а он не появлялся. Погода стояла ясная и тихая, через открытые окна влетали мотыльки. На пожелтевшей странице лежало пятно солнечного света. Калман изучал трактат "Йоймо".
- За семь дней до Йом-Кипура, - негромко читал он вслух, - отделяют первосвященника от его дома и подготавливают другого священника… Рабби Иегуда говорит: "Также для него подготавливают другую жену, если эта умрет…" Ему отвечают: "Если так, это длилось бы бесконечно…"
Калман разбирал комментарии, теребя бороду. В воображении возник Храм: Святая Святых, ковчег, херувимы - все из чистого золота. Только раз в году сюда заходит первосвященник, облаченный для службы, с жаровней для воскурений. Вот священники разводят огонь на жертвеннике. А вот храмовый двор, куда может зайти любой еврей. Народу столько, что яблоку негде упасть. Но когда первосвященник произносит Имя Божье, все опускаются на колени и склоняются до земли. Калмана охватила тоска по временам, когда евреи жили в своей стране, три раза в год собирались в Иерусалиме, владели полями, лесами, садами и виноградниками. Царь правил народом, и пророки ходили из города в город. Конечно, тогда тоже грешили, думал Калман. Иеровоам установил двух золотых тельцов, и евреи им поклонялись. Как такое могло быть? Непонятно… Калман услышал шаги за перегородкой. Это не служанка Бейла шаркала ногами. Совсем другие шаги, давно забытые, но все же он сразу их узнал. Дверь распахнулась, и Калман застыл на месте. На пороге стояла дама в длинном, широком платье, белой блузке и широкополой соломенной шляпе, украшенной искусственными цветами, листьями и плодами. В нос ударил запах духов. Калман побледнел. Это была Клара, его бывшая жена. Калман чуть не потерял дар речи.
- Вот ты где, Калманка!
У Калмана задрожали руки.
- Чего тебе надо? - спросил он сдавленным голосом.
- Ты что, не узнал меня?
- Узнал. Не входи сюда! Нам нельзя находиться под одной крышей!
Несмотря на волнение, он заметил, как она постарела. Клара шагнула вперед.
- Чего ты орешь? Мне с тобой поговорить надо.
- Нам нельзя быть под одной крышей, я сказал!
- И что? Хочешь, чтобы я крышу снесла?
- Где служанка? Нам нельзя оставаться наедине!
- Да не бойся, не укушу я тебя.
- Выйди отсюда! Это святое место.
- Ну, давай выйдем. Как был ханжой, так и остался…
- Вот и иди!
Клара пожала плечами. А он совсем поседел, пейсы, борода - все белое. Клара не могла поверить, что этот старый еврей когда-то был ее мужем. Ей стало и стыдно, и смешно. Она повернулась и вышла. Поколебавшись, Калман двинулся следом, но не приблизился к ней, остановился в нескольких шагах.
- Чего тебе?
- Разговор есть.
- Ну, говори.
- Я так не могу. Что я, кричать тебе должна? Вот скамейка, давай сядем.
- Я не могу сидеть с тобой на одной скамейке.
- Сумасшедший фанатик!
- Зачем приехала?
- У меня здесь отец, дети. Братья и сестры еще… Ради тебя я бы сюда не потащилась, но поговорить все же надо.
Калман огляделся по сторонам. Он и Бога боялся, и людей стыдился. Вдруг их кто-нибудь увидит? Майер-Йоэл, служанка, какой-нибудь мужик, который помнит Клару. У Ямполя будет о чем посплетничать. Калман почувствовал, что краснеет.
- Садись, я тут постою.
Белой перчаткой Клара протерла скамью и села. Калман прислонился к дереву.
- Прости, но это закон.
- Ну конечно, закон. Вот из-за этих законов нас и не любят, и погромы устраивают, - начала Клара. - Мы остались азиатами, весь цивилизованный мир над нами смеется. Но я не об этом собиралась поговорить. Тебя уже не переделаешь. В праведники лезешь, что ли? Борода вдвое длиннее, чем была… Калманка, будь добр, выслушай спокойно. Я уезжаю за границу и оставляю детей на отца. На моего отца, не на тебя. Даст Бог, потом заберу их к себе. Через полгода, самое большое через год. Но до этого кто-то должен за ними присматривать. Фелюша еще маленькая, и ты ее не любишь, но Саша твой сын, твоя плоть и кровь.
- Ну и что?
- Ты обязан уделять ему внимание. И платить на него больше. Я осталась без денег. Ты, праведник, меня до нитки обобрал.
- Я тебя обобрал? Да ты после развода восемь тысяч получила. Состояние! А что ты все на тряпки потратила…
- Давай оставим расчеты. Если бы я тогда захотела, забрала бы все, что ты тут видишь. Зря я позволила тебе отделаться этими жалкими восемью тысячами. Но я столько глупостей натворила, что одной больше, одной меньше - не важно. Я не в претензии. Но Сашу ты обязан содержать. Он учится в гимназии, ему надо жить в Варшаве, а не здесь. Ему нужно жилье, надо платить за учебу и все остальное. Ему два года осталось, не бросать же.
- Куда ты уезжать собираешься?
- А сам как думаешь? В Маршинов к ребе? Я еще не стара, хочу пожить в свое удовольствие, на горячих источниках побывать, подлечиться немного. Но у меня нет денег. А отец должен помогать сыну.
- Я на него восемь рублей в неделю посылаю.
- Знаешь, это маловато.
- На восемь рублей в неделю я когда-то семью содержал… Я теперь не богат. Все у Майера-Йоэла, дай Бог ему здоровья.
- Что ж, дают - бери. Дурак он, что ли, отказываться? А вот ты дурак. Но помогать все равно должен.
- Я плачу, а он даже субботу не соблюдает.
- Соблюдает.
- Нет, он сам мне сказал. Ты обещала, что меламеда ему наймешь, а он и молиться-то толком не умеет.
- Ну, вот и найми, если тебя это так беспокоит. Тебя он послушает. У тебя есть возможность воспитать сына евреем. Только не сделай из него бездельника, которые сутки напролет в синагоге сидят. Гимназию он должен закончить.
- Я не могу платить за всякие гимназии.
Клара побледнела.