- Ну как же! - удивился Василий Петрович, словно объяснялись азбучные истины, - вас рекомендовала в коммунистическую партию партийная организация судоремонтного завода, а вы, не проработав после этого и года, уходите от своих старших товарищей, которые оказали вам такое доверие.
Товарищ Русаков посмотрел товарищу Малышеву в глаза спокойно и убежденно.
"Это же абсурд… Ничего не понимаю… Я всего лишь меняю работу…" - да мало ли что он там еще говорил! Справедливость восторжествовала, хотя и в более утрированном виде, чем хотелось бы Василию Петровичу: Малышеву был объявлен выговор, на новое место он не попал и вынужденно остался на заводе в куда более низкой должности - ведь со старой он уже написал заявление об уходе…
Василий Петрович долго не мог выйти из такси и искал руку Сергея. Потом он тяжело поднимался на пятый этаж при неработающем лифте и спокойно с чисто научным интересом размышлял о том, сколько работников ЖЭК было бы пущено в расход при Сталине, если бы в те времена лифты постоянно срывали план по вознесению трудящихся.
Они поднялись, и Василий Петрович сразу включил телевизор, чтобы можно было лечь на диван и больше с него не вставать. Сергей пошел на кухню - надо было накормить старика после дальней дороги.
- Василий Петрович, вам рыбные палочки или крокеты из картошки?
Это странный мир, думал Василий Петрович, от кур остались одни ноги, от рыбы - палки. Картошка усохла до чипсов, горох, морковка, лук, фасоль - целый огород лежит в пакетах и достается без малейших усилий. И котлеты, которые должна проворачивать хозяйка на кухне после работы, уже расфасованы готовенькими по привлекательным буржуазным упаковочкам. А пельмени, которые лепили всей семьей по вечерам и вывешивали на мороз в полотняных мешочках, залезли в расписные коробки и стали называться самыми презираемыми словами - "Купеческие", "Боярские", "Мещанские"…
"Я пользуюсь только порошком "Камелия", - услышал Василий Петрович из телевизора, - и мое белье всегда такое же белое, как эти цветы…" Василий Петрович думал: что же еще делает этот мир кроме того, что в бешеном темпе зарабатывает деньги, а потом - покупает, покупает, покупает все чистящее, моющее, гладящее, все полезное и вкусно пахнущее, все для гигиены, сытости и здоровья. Да, еще этот мир умеет объясняться в любви… "Ты меня любишь, Хуан-Антонио, Луис-Альберто, Майкл, Джордж, Боб?" Для чего они это говорят? Для того, чтобы очередная домохозяйка залила слезами все кухонное полотенце? Когда мы говорили, что любим свою страну, мы ехали и качали нефть из топкой и сырой сибирской земли.
Сергей заглянул в комнату и объявил рекламным голосом:
- Рыбные палочки "Южное море" приготовлены нами из лучших морепродуктов, откормленных экологически чистым планктоном в самых глубоких впадинах Тихого океана. Они ждут вас горячими и аппетитными на свежих листьях капусты, специально выращенных нами на Антильских островах!
Василий Петрович сидел неподвижно, как-то странно глядя в стену поверх телевизора и приложив руку к орденской планке.
- Принеси мне корвалола, Сережа, сказал он с трудом и немного невнятно.
- Чего?
- Корвалола! - отчаянно выдохнул Василий Петрович, поворачиваясь к Сергею, и вдруг заговорил каким-то непонятным для себя образом, словно после тяжелой травмы у него стала вырываться чужеземная речь вместо родной: - Когда у меня пошаливает сердце, мне помогает только корвалол, приготовленный нашими фармацевтами из самых свежих химикатов.
Василий Петрович ясно ощутил, как после этих слов что-то внутри пошатнулось, точно рушился целый мир. Он не выдержал и закрыл глаза.
Василий Петрович не верил в Бога, но из детства от бабушки знал, что когда человек умирает, над ним должны петь ангелы. Их-то он сейчас и слышал, и крайне удивлялся.
- Участкового надо вызывать, и бутылку ему - пусть получше смерть зарегистрирует. Сережа, ты - за гробом, найди что-нибудь приличное, чтоб не стыдно было нести. И это… гримера надо!
- Может еще и портного?! - это был визгливо-раздраженный светин голос. - Может ему саван пошить модельный?
- Да подкрасить, подкрасить его надо! Будет такой в гробу лежать - народ скажет, что мы ухайдакали!
- Даже не в этом дело, - резонно заметил Сергей, - он ведь к жене ложится, а не к теше - надо выглядеть!
Сестра хихикнула, проникаясь черным юмором:
- Хочешь, я сама его подкрашу? И причесон сооружу?
- Спасибо, - сказал брат, - но я не хочу, чтобы покойник лежал с малиновым ирокезом.
Василий Петрович воспринимал разговор на очень слабую голову, и только тихо ужаснулся: неужели такой дефицит гробов, что хоронят по двое? Да еще и с индейцами… Откуда их только берут малиновых?
Но сестра вошла во вкус:
- А то давай ноготочки ему фиолетовым подмалюем! - она зарылась рукой в косметичке. Сергей перехватил ее запястье и стал тянуть обратно.
- Оставь дедушку в покое!!! Ему и так сейчас не сладко!
Василию Петровичу было очень больно представлять себя с фиолетовыми ногтями, но он подумал, что старым коммунистам и посмертно следует проявлять выдержку.
Татьяна Викторовна вернулась из другой комнаты озабоченная:
- Во сколько нам ремонт обойдется - подумать страшно! А налоги сколько съедят! - она горестно вздохнула. - Да и дедулю жалко.
- Сколько же ему было лет, - вдруг воскликнула Света, - если он еще партизан в Приамурье помнит?
- В партии - с тридцать второго года, - не мог не похвастаться Василий Петрович.
Татьяна Викторовна села на диван и охнула: если у кого-то душа сейчас и отлетала, то это у нее.
- Сильна партийная закалка! - похвалил Сергей.
- "Восставшие из ада"! - выговорила Света с восхищенной дрожью.
Ее брат махнул рукой:
- Что там голливудские вампирчики по сравнению со старыми большевиками!
Василию Петровичу было приятно вернуться с того света; он счел это за добрый знак и за показатель стойкости своего организма. Он сидел в подушках, прихлебывал чай "Липтон", покусывал печенье "Вэгон Вилз", и вся эта импортная химия имела совершенно необычный вкус - вкус возвращения к жизни. Василий Петрович сравнивал это состояние с тем, в котором он очнулся после первого инфаркта. Инфаркт пришел тогда, когда его, уже начальника отдела кадров, ушли наконец на пенсию. И пока бывший кадровик приходил в себя в реанимации с энной дозой препаратов в крови, то перед глазами, словно в насмешку, все сверкало ярким серебром, и качались, слегка расплываясь, бесчисленные елочные гирлянды. Но тогда, несмотря на всю эту обманно-праздничную мишуру, Василий Петрович знал наверняка: больше у него в жизни ничего не будет. Теперь же он чувствовал, что все еще впереди.
Но все же ему было немного неловко, что вслед за ним сердечный приступ одолел Татьяну Викторовну - возвращение к жизни стойкого коммунара она не выдержала. "И что ей так далась эта квартира?" - думал он и вспоминал, как прожил в коммуналке все тридцатые годы и как весело они собирались и варили в чайнике пустую картошку. Правда с начала сороковых его Полина уже стояла у гордой в своем одиночестве плиты с надменно блестящим половником.
В соседней комнате Сергея одолевали мирские проблемы: напоив маму нитроглицерином, он на повышенных тонах внушал сестре:
- Он слег теперь, понятно? Будем приспосабливаться!
Сестра противно тянула:
- А если еще не слег?
- Надо все равно подстраховаться; дуй в магазин за памперсами. Давай-давай, пока застирывать не пришлось!
- А для мальчиков брать или для девочек? Там разные…
Василий Петрович слушал, и расслабленно думал, что как бы там ни было, это все-таки лучше, чем смерть. Но он никак не ожидал, что в этот чарующий хор голосов вольется еще и звонок от незваного гостя. Василий Петрович услышал, как Сергей пошел открывать и как с порога ему был задан нервозный вопрос:
- Вы ему сын или внук?
- Какой же я сын?
- Ну мало ли! (Напряженно) Значит, внук?
- Да я собственно…
- (Донельзя счастливо) Нет? Не внук? И девушка - не внучка? Ну-ка, держи мое пальто! Уф! С дороги сама не своя… (Плаксиво) А Васеньку вы где похоронили?
- Я жив, Лариса, - нехотя сказал Василий Петрович сквозь дверь комнаты, - я еще жив.
Он почувствовал, что в коридоре остолбенели, а потом донеслось отчаянно и визгливо:
- А что ж ты телеграммы посылал?!
"Какая нетерпеливая!" - равнодушно констатировал про себя ее брат. Сорок с лишним лет она ждала, а теперь поняла, что без квартиры в Москве не обойтись! Назрела, видите ли, революционная ситуация!
Василий Петрович чувствовал, что всеобщая напряженность в коридоре растет. Лариса не могла не быть в ярости от того, что прождав столько лет и проехав столько километров, она все-таки застала брата живым и не освободившим жилплощадь. Сергей и Света подвергались большому искушению разрешить проблему по Достоевскому. Василий Петрович понял: пока молния только зарождается в атмосфере, он должен выйти и принять удар на себя.
Едва только дверь немного приоткрылась, пропуская плечо и часть головы тяжело пробирающегося хозяина квартиры, электрическая цепь оказалась замкнутой. Взаимная ненависть беспрепятственно поплыла от одной стороны наследников к другой, позволяя виновнику торжества прочувствовать ее в полной мере. Василий Петрович наконец-то полностью продвинулся в коридор и почувствовал, как три пары глаз пригвоздили его к стене и не давали ступить ни шагу дальше. Самое страшное было то, что взгляда сестры он даже не мог различить под чудовищными двухслойными линзами очков.
- И как нам теперь быть, Василий Петрович? - достаточно сдержанно осведомился Сергей.