Алекс спал и видел зеркальные створки молний, они вращались, открываясь и закрываясь, как будто пропуская кого-то, что противоречило его новому знанию об абсолютной невозможности явления из начала начал жизни, мысли. Это было мучительное противоречие, Алекс ворочался во сне и стонал. А ведь ночью, ослепленный молнией, он ясно понял, что источник жизни и мысли - другой. Но почему другой? Этот вопрос звучал просто и убедительно во сне. Не другой, а один. Как вода превращается в вино, огонь превращается в жизнь, а она - в слово. И речь объемлет все. И Дальняя Река - только речь, Славажский Никола, Белый лес, даже восходящее солнце, его рыжие лучи на соснах, ржавой вышке, палатке и малиновых шапках почтительной толпы иван-чая. Никаких противоречий, все едино. И журчание в дуплах летучих мышей, свист синиц, гудение жуков, лай косули, и нежная трель землеройки в подземных ходах, - все сливается в едином звучании. И ветер выводит на бересте дикие гармонии земли, где вечно скитаются картографы.
Глава восьмая
- Птича… Тихо!
Покрытое светлой щетиной похудевшее загорелое грязное лицо Кира напряглось. Он сейчас был похож на какого-то сумасшедшего, слушающего голоса. Он поглядел сквозь метелки трав на Маню.
- Это у тебя над ухом, - откликнулась Маня, встряхивая тусклыми немытыми волосами, перехваченными разноцветным жгутом, - комар.
- Значит, это должен быть мутант! - воскликнул Кир. Он снова прислушался, но было тихо.
- Обычный зазеркальный комар, - сказала Маня.
И они пошли дальше в густых травах среди одиночных тощих деревцев. Кир тащил рюкзак, Маня палатку на ремне Кира. Нет, было тихо, обычный серый день. Их обступали только бледные фигуры берез в зеленых накидках, травы и птицы.
Время от времени в окружающем пространстве то там, то здесь раздавался выстрел, второй. Но ни с одним стрелком они не столкнулись. По правде, им меньше всего этого хотелось. Впрочем, после встречи с нелепым туристом-себе-на-уме в махновских очках им вообще не попадался ни один человек. Почему-то люди оставили эту землю. А на самом деле, когда долго не встречаешь людей, начинаешь испытывать такое чувство, будто попал в вакуум. И его не заполнить никаким пташкам. Кир бывал, что говорится, на природе, с друзьями, с Маней на Радуге, в Крыму, но впервые он оказался в такой дыре. Ему не по себе было и… короче, он устал от всей этой стрекочущей и каркающей живности и чвакающей земли под ногами. И мечтал побыстрее вернуться в царство асфальтированных путей и высокоскоростных соединений ADSL.
- Я бы сжег все эти наркоманские книжки, - раздраженно бросил он через плечо.
- Это не отменяет существование комара как вида.
Небо хмуро нависало над тускло-зелеными деревьями. Солнце не показывалось дня три. Трудно было определить, где они находятся… И, кажется, девушке это нравилось. А ее спутнику - нет. Он любил определенность. Любая недоговоренность, двусмысленность его раздражала. А Маня считала, что нет ничего на свете скучнее, когда все расчислено, заранее известно, задано. Кир защищал стабильность. Маня обзывала его одномерным, Кир ее - шизофреничкой. И Кир чувствовал, что виснет. Еще бы! Сохранять работоспособность и быстродействие в условиях, когда весь мир завис! Навис над тобой бессмысленными облаками и смутными аватарами, внес неразбериху в службу "Дата и время", как будто здесь какой-то другой часовой пояс: время явно не московское, но и неизвестно какое, и утром оно совсем не такое, как вечером, а тем более ночью. Если это игра, то Кир совершенно не понимает ее правил: ибо их здесь просто нет! Блуждать, разыскивая дорогу и при этом натыкаться то на пьяных Кантров, то на Борда, - так он окрестил Алекса, что означало на языке закоренелых юзеров "доска объявлений, древовидный форум" (а разве он не дремуч и не древовиден? И на форуме у него тараканы, вири и крокозябры), то на Кабанью Морду, персонажей со своими непонятными какими-то левыми раскладами, как говорит Маня, - мало удовольствия.
К мифической Дальней Реке они так и не пробились, заплутав в торфяниках, и ночевали на берегу черной большой лужи. Чай можно было и не заваривать: цвет воды напоминал крутой чифирь. В воздухе бесновались комары, было душно. И в довершение всего Маня утопила рюкзак. Неосторожно поставила его на кочку, казавшуюся ей основательной, но, рюкзак завалился, едва она отошла, медленно, как бы нехотя перевернулся и на глазах у изумленной Мани почти беззвучно ушел боком в воду, скрылся в густой глубине. Маня думала достать его рукой, но ухватила только кофейную муть. Кир тут же вырубил шест, оставив на конце сук, и опустил его в воду, попробовал зацепить рюкзак. Багор не коснулся дна. Лужа была слишком глубока. Спальники, аптечка и кое-какие продукты исчезли в этой торфяной пасти. Хорошо, что и по ночам было тепло, и они спали, укрываясь куртками.
Выбравшись из торфяников, они остановились в маленькой березовой рощице с сухой землей, пахнущей чабрецом; рощица занимала небольшой участок почти правильной овальной формы и, наверное, от этого возникало впечатление архитектурного сооружения. Странная многоколонная конструкция, изрисованная черными выразительными глазами. Вокруг розовел иван-чай, отбрасывавший отсветы на кору берез. Мане не хотелось уходить из этой рощи. Рано утром в березах пели иволги, она видела этих райски желтых птиц. А говорят, что увидеть иволгу - к счастью. От кого-то она это слышала, то ли от Дзен-Баптиста Васи, то ли от Топора. Но поблизости не было воды, и они пошли дальше по заросшим полям - неизвестно в какую сторону. Определить, где север-юг-запад-восток, они не могли. Смутно они помнили, что жили до путешествия восточнее, и, следовательно, эта местность находится западнее. Вот и все. Хотя чисто субъективно им казалось, что переместились они куда-то все-таки на восток. Здесь наличествовали все приметы такового: замедление времени, чувство потерянности, сны, похожие на явь и явь, напоминающая сон, разбитые дороги, отсутствие связи, смутное подозрение, что за тобой все время наблюдают, столбы без проводов, постоянное ожидание встречи с кем-то или чем-то необъяснимым, подведенный живот, и вообще какая-то скудость во всем, тщета любых усилий стать хозяином положения. И что-то еще неуловимое. Но это мог быть и запад. Например, - после атомной войны.
Иногда им попадались какие-то едва угадываемые признаки былой жизни: засохшие деревца, похожие на яблони, сноп желтых долгоногих цветов или выстроившиеся в шеренгу деревья с темно-бархатными стволами. Это были скорее какие-то тени невероятно далекого, почти сказочного прошлого - даже если эти тени принадлежали 20 веку, не говоря уж о 19-том с его непонятным бытом, душещипательными романсами и войнами былинных гусар и матросов крейсера "Очаков", - хотя это уже начало другого века. Трудно было представить Кира гусаром, а Маню не в драных джинсах, а в платье тургеневской барышни. Но все-таки эти прикольные мысли посещали их головы, точнее, они проникали в сознание одной только Мани, а она уже транслировала их дальше.
На Кира эти фантазии нагоняли тоску. Ведь в те времена не было даже электричества. Впрочем, не было его здесь и сейчас. Электрический китайский фонарик сдох. И пробуждение посреди безлунной и беззвездной ночи в тишине вызывало подлинный страх. Хотя Кир даже себе в этом не желал признаваться. Но так это и было. Поначалу его охватывало недоумение, - где они оказались? В сознании мелькали какие-то обрывки, рупии, страницы злосчастной книги. Потом становилось как-то не по себе: зачем они здесь? И в конце концов тьма и тишина заставляли его съеживаться. Разумеется, в такой обстановке и снилась всякая хрень и бНОПНЯ. И Киру казалось, что в него, в его программу проникает вирь. И "Касперский" с "Нодом" бессильны его уничтожить. Это был какой-то неведомый вирь, древний, как торфяные болота, неуловимый, как чье-то дыхание. Киру вспоминались рекомендации антивирусных программ: как распознать заражение? и что делать, если они распознаны? Да, не паниковать и сразу выпрыгнуть из сети. Ну, они уже давно не подключены. В том-то и дело. И вирь чувствует себя в таких условиях вольготно, беспрепятственно внедряется все глубже в оперативную память, искажает информативную базу, поражает файлы и даже создает собственные… Черт! Днем эти мысли казались обычным глюком. Как-то это было нелепо и смешно, - то, что вирь создает собственные рабочие файлы: этакий вирище с портфелем. Но! Почему, собственно, смешно? Ведь на самом деле так и есть: вирь создает файлы, ну, что-то вроде опухолей в больном организме, такие, типа, гнездилища. Да, но то-то и смешно, что этот вирь - вирус на обычном языке - представляется чем-то, короче, ползущим, Горынычем, натурально. Хотя ничего подобного раньше… в те славные времена, когда он сидел за компом или пил с друзьями пиво на концертах любимых забойных команд, ходил на футбол, махался с фанатами, в общем, в том мире, оставшемся где-то далеко, ничего подобного не было и в помине, найн! Это какая-то провокация.
Но и эти здравые мысли начинали казаться ему тоже провокацией, инициированной самим вирем. Зачем? Чтобы усыпить бдительность и до самых печенок поразить его, застать однажды врасплох, как это обычно бывает, в час Х - и разнести систему в клочья.