- Я не хотела. Я просто (ладно, обвинения приняты!) осторожничала.
Но во вторую нашу ночь в Майами я забыла об осторожности. Перебрав "Маргариты" в мексиканском баре на Линкольн-роуд, мы вернулись в свой номер, оформленный в стиле модерн, и, совершенно пьяные оба, всю ночь занимались любовью. Проснувшись наутро, я поплелась в ванную, укоризненно взглянула своему отражению в глаза (в них, как мне показалось, еще плескались остатки давешней текилы) и вдруг похолодела от внезапной мысли: я же напрочь забыла вчера надеть противозачаточный колпачок.
Загибая пальцы, я подсчитала (со все нарастающим ужасом), что от середины цикла у меня прошло всего три дня. Я сочла, что все еще может обойтись, и решила не грузить своими сомнениями Тео, чтобы не омрачать и ему остаток дней под флоридским солнцем. Тем более что математика была как будто на моей стороне. А потом, спустя тридцать шесть часов, принимать противозачаточную таблетку из серии "на другое утро" было уже поздно. Я изо всех сил старалась утаить от Тео свое беспокойство. Если не считать одного-двух моментов, когда он почувствовал мое напряжение, мне неплохо удавалось скрывать свои страхи.
Так все и тянулось до тех пор, пока месяц спустя (у меня было уже две недели задержки, и каждое утро меня нещадно рвало) я не зашла в свою местную аптеку и не купила тест на беременность. Придя домой, я помочилась на бумажную полоску. Отложила ее в сторонку. Вышла на кухню и сварила себе кофе. Выждав пять минут (мне они показались по крайней мере получасом), я вернулась в ванную и обнаружила, что полоска порозовела. В этот поворотный - и крайне нежелательный - момент судьбы в голову пришла абсолютно банальная мысль: И кто только решил, что для известия о нежданно обретенном материнстве уместен этот мерзкий розовый цвет?
За ней пришло второе, не менее банальное соображение: Вот как, оказывается, действует судьба.
Глава четвертая
Нежелательная. Большое, тяжелое слово, стоящее перед "беременностью". Но я была уверена в двух вещах, когда бумажная полоска домашнего теста окрасилась в розовый цвет: я не хочу ребенка - и боюсь даже подумать о том, чтобы уничтожить этого ребенка.
Однако если я была так уж решительно настроена против беременности, то еще там, в Майами, вполне могла ускользнуть от Тео на пару часиков, найти доктора, проглотить "утреннюю" таблетку, которую он выпишет. Но я так не поступила. Из этого логично вытекает вопрос: не было ли это нежелательное событие чем-то, чего в действительности я, сама того не ведая, желала?
- Конечно, ты хотела залететь, - вынесла суждение Кристи, когда я позвонила в Орегон, разбудив ее в семь утра.
Это было не слишком мудро, ведь моя подруга терпеть не могла рано вставать, однако, услышав ужас в моем голосе, Кристи не стала делать мне выговоров, а только пробурчала: "Видно, у тебя стряслось что-то серьезное". На это я разразилась длинной тирадой, поведала ей о том, что со мной стряслось и как я с математической точностью подсчитала, что этого не должно было произойти.
- Ты хочешь сказать, что всерьез полагаешься на метод подсчета по циклу?
- В этот раз я ошиблась. Мы здорово перебрали… вот я и…
- Фигня. Просто ты хотела забеременеть. Можешь отнекиваться и мне не верить, но это правда, истинная правда.
- Так что же мне теперь делать?
- Либо ты оставляешь ребенка, либо нет.
- Я не готова к материнству.
- Так найди по справочнику адрес ближайшей клиники, где делают аборты, и вперед…
- Нет, я так не могу.
- Тогда перед тобой действительно дилемма. Что тебя больше всего сейчас напрягает? Ответственность длиной в жизнь, утрата личной свободы, то, что ребенок навечно соединит вас с Тео?
- Все вышеперечисленное.
- М-да… пожалуй, тебе следует подождать денек, прежде чем принимать решение.
- Но если я скажу обо всем Тео, он тоже захочет участвовать в принятии решения.
- Если учесть то, каким образом происходит зачатие, он уже в значительной степени поучаствовал в принятии решения… каким бы оно ни было. Но прежде чем заводить разговор с ним, лучше бы тебе самой определиться, в какую сторону хочешь прыгнуть.
Давным-давно, много лет назад, я твердо решила не заводить детей. Но решимость эта была основана на всегдашней уверенности, что из-за ребенка я непременно попаду в безвыходное положение, загоню себя в тупик, особенно если учесть, что мои родители оказались в подобном капкане в результате моего появления на свет…
Следом передо мной вставал всеобъемлющий вопрос, касавшийся Тео. Люблю ли я его? Я убеждала себя, что люблю, и он тоже неоднократно объявлял мне о своей любви. Но эти декларации несколько обесценивались глубоко засевшей тревогой: смогу ли я жить одной семьей с человеком, который ведет такой странный образ жизни, а после секса, чтобы восстановиться, непременно должен смотреть кино? А его сверхаккуратность? Не заставит ли она меня пожалеть рано или поздно, что я связалась с маньяком, да еще таким, для которого главная любовь жизни - это фильмы?
Поводов для беспокойства было много, но мне было известно и другое: взявшись за что-то (например, за свой монументальный труд по истории кино), Тео относился к этому поразительно ответственно. Еще я знала, что вот уже несколько месяцев после той странной вспышки Тео вел себя примерно и явно очень старался держать под контролем темные силы, бушующие в нем.
К тому же отношение его ко мне не могло не радовать. Я по-прежнему оставалась "лучшим, что с ним когда-либо случалось". Я делала его счастливым. Как тут можно устоять?
И все же я боялась сообщить ему новость, поскольку за этим неизбежно должны были последовать самые разные вопросы с его стороны, главный из которых должен был звучать так: Какого черта ты мне не сказала, что не можешь справиться с контрацепцией? В смысле, разве я не имел права знать о том, что происходит?
Тео воспринял известие на удивление радостно:
- Что ж, бывает, с каждым может случиться, особенно после пяти "Маргарит". По-любому, это отличная новость.
- Ты уверен? - спросила я.
- Я не стал бы этого говорить, если бы не был уверен. Кстати, ты сама-то хочешь, чтобы у нас с тобой был ребенок, а?
- Конечно, конечно, - услышала я собственный голос.
Пока мои губы шевелились, произнося эти слова, в голове крутилось: До чего ты докатилась. Твоя голова уже принимает решения за тебя.
- Ты должен понять, Тео. Это многое изменит в нашей жизни.
- Меня это не пугает.
- Ну, что ж… тогда замечательно.
- А тебя-то это не пугает, Джейн? - спросил он, уловив сомнение в моем голосе.
- Это… серьезный шаг.
- Но мы явно будем не первыми, кто на него решился. И я этого хочу. Потому что я хочу жить с тобой.
- А я с тобой, - ответила я, хотя, положа руку на сердце, все еще не была до конца в этом уверена. И как только мы можем произносить такие вещи непререкаемым тоном, когда внутри все разрывается от сомнений?
Когда я перезвонила Кристи и рассказала про воодушевление Тео по поводу будущего отцовства - и семейной жизни со мной, - она отозвалась:
- Ну, ты ведь услышала то, что хотела услышать? К тому же такая реакция ясно говорит нам, что парень не собирается отлынивать от своих обязанностей и возложить все родительские обязанности на твои плечи. Значит, новости определенно хорошие.
- Я в этом не настолько уверена…
- Тогда перестань ныть и займись прерыванием беременности. Ты всегда можешь сказать Тео, что произошел выкидыш. Такое случается сплошь и рядом. Я даже готова приехать на восток, подержать тебя за руку и все такое, чтобы тебе не было страшно.
- Это такое серьезное решение…
- Конечно, кто спорит. Только отдавай себе отчет в очевидном: если оставишь ребенка, потом уже не избавишься.
Как однажды заметил Джордж Оруэлл, любые штампы по большому счету - правда. Избитая истина, изреченная Кристиной, заставила меня осознать, что решение основано на том, с чем мне постоянно приходится иметь дело в литературе: с интерпретацией. Как получается, что мы делаем этически правильный выбор? В основе интерпретации любых событий лежит чувство вины. Оно влияет на наше восприятие. Готовы ли мы перевернуть все с ног на голову, дав собственную версию происходящего? Как сможем (или не сможем) мы потом с этим жить?
Это стало для меня решающим соображением - я поняла, что если сейчас не решусь через это пройти, то впоследствии буду страдать от невыразимой тоски и никогда не смогу себя простить. Одновременно я вдруг осознала, что хочу этого ребенка, даже невзирая на то, что он свяжет меня и Тео (о чем я все равно думала с тревогой).
Тем временем Тео был безгранично вдохновлен предвкушением отцовства. Он вел себя как типичный будущий папаша из фильмов пятидесятых годов - разве что не раздавал прохожим сигары - и возвещал о моей беременности каждому встречному. Он даже позвонил без моего ведома Саре Кроу и сообщил ей радостную новость. Я получила ответный звонок от Сары, которая ехидным голосом - в лучших традициях Кэтрин Хепберн - выразила свое удивление тем, что узнала новость не от меня.
- Что ж, полагаю, тебя следует поздравить.
- Я собиралась сама тебе позвонить, но Тео, кажется, меня опередил. - Я постаралась скрыть свои чувства, хотя на самом деле была потрясена, поняв, что он трубит об этом налево и направо, будто подрядился на службу в агентство новостей "Рейтер".
- Тео был очень трогателен… - Сара не слишком старалась замаскировать иронию в голосе. - Он поведал мне, как чудесно, что та ночь изменила его жизнь, а еще он хотел, чтобы я знала, что он "до конца дней" будет благодарен мне за это.