- А у этой сучки имеются способности, леди и джентльмены. Жаль только, она до сих пор не удосужилась подыскать им достойное применение.
В операционном зале никто не внушал мне такого ужаса, как Триш. Там работали двенадцать менеджеров, три из которых - Черил, Сьюзи и Триш - были горластыми. Мужчины тоже кричали, но никогда не визжали так истерично, как женщины. У Теда Франклина на столе всегда имелась коробка с карандашами, коих он сгрызал, кажется, по шесть штук на дню. Когда Тед упустил возможность приобрести акции какой-то новой швейцарской компании, а та перебила у "Нестле" заказ на сухое молоко от ЮНИСЕФ, он буквально перекусил карандаш зубами на две части. У Анатолия Навранского - Русского Тони, как звали его в зале, - тоже было пристрастие "к деревяшкам во рту". Он предпочитал зубочистки, ароматизированные ментолом, которые покупал ящиками. Проворство, с которым он проводил миллионные сделки, одновременно орудуя зубочисткой, завораживало, тем более что, прочищая межзубные пространства, он вечно вонзал ее глубоко в десну, из которой начинала сочиться кровь, которую Тони сплевывал в свою кружку. Русскому Тони был тридцать один год, но выглядел он на все пятьдесят, в основном из-за привычки (о которой мне сообщила Триш) ежевечерне выпивать минимум по бутылке русской водки. Работал он по шестнадцать часов в день, никогда не брал отпусков, не мог заснуть без серьезных препаратов, вечно ходил с трехдневной щетиной и выглядел так, будто ночи напролет сидел в каком-нибудь грязном подвале и хлестал сивуху прямо из самогонного аппарата. У него тоже была привычка истерически выкрикивать (но это длилось секунд пять, не больше) проклятия на непонятной смеси русского и иврита, если что-то не ладилось.
Русский Тони, по крайней мере, хоть не курил. Курильщиков у нас было трое: Фил Бэлленсвейг - грузный, лысый, высокомерный и надутый "ценнейший кадр" (по выражению Брэда), принесший фонду в прошлом году восемнадцать миллионов долларов чистой выручки; Морри Глутман - ортодоксальный иудей, семеро детей, сверхсерьезный, сверхправильный, без вредных привычек, если не считать двух пачек сигарет в день; и Кен Ботрос - американец египетского происхождения, козлиная бородка, масса дорогих цацек (огромный золотой "ролекс", исполинские запонки, достойные фараона) и привычка носить в помещении солнечные очки. На троих они выкуривали за день сигарет семьдесят или около того. Курить в служебном помещении означало откровенно грубо нарушать закон штата Массачусетс. Приняв во внимание, насколько важно потребление смолы и никотина для коммерческих способностей Бэлленсвейга, Глутмана и Ботроса, во "Фридом Мьючуал" решили обеспечить им "особый режим", позволяющий не отказываться от вредоносной привычки, раз уж от нее зависит их поразительная прибыльность. По словам Триш, Брэд вложил больше трехсот тысяч в постройку настоящей воздухоочистительной фабрики в сделанном на заказ шкафу рядом с застекленной комнатой, где обитали эти трое. Фильтрующая аппаратура вытягивала табачное облако из комнаты, очищала от ядовитых примесей и возвращала в комнату воздух без малейших признаков содержания в нем дыма. Разумеется, все это было противозаконно. Но "Фридом Мьючуал" дополнительно выделял тысячи на взятки арендодателям и санитарной инспекции.
- Высадить пятьдесят штук только за то, чтобы трое мужиков могли курить у себя в комнате? - ахнула я, когда Триш впервые посвятила меня в историю о курительной комнате.
- Пятьдесят - это минимум, - ответила Триш. - Как я слышала, один из санитарных инспекторов - мерзкий ирландский коротышка - прижал Брэда в прошлом году, потребовав себе пятьдесят процентов прибавки. Брэд послал его куда подальше. Он накляузничал своему боссу. Босс позвонил Брэду - и Брэд предложил ему тот сладкий кусок, который отдавал ирландскому карлику. Они договорились, а вонючего ирландского хрена его босс уволил под тем предлогом, что тот столько времени молчал и не сообщал ему про такие жуткие нарушения. Ну, а Бэлленсвейг, Глутман и Ботрос знай смолят в свое удовольствие да заколачивают для нас денежки.
Триш недолюбливала Бэлленсвейга, Глутмана и Ботроса. Недолюбливала и Русского Тони. Она заявляла, что Тед Франклин "нагоняет на нее тоску". А Черил и Сьюзи она вообще не переносила, считая своими главными конкурентками.
Черил была родом из Джерси, с копной волос и ногтями, больше похожими на когти. Сьюзи - уроженка Долины Сан-Фернандо, невзрачная, вечно взвинченная женщина, приближающаяся к сорока годам. Отец у нее держал похоронное бюро. Может, по этой причине Триш и другие окрестили ее Отмороженной. Прозвище, впрочем, весьма метко отражало ее доходящую до безумия страсть к соблюдению определенных правил во всем, что касалось лично ее. Сьюзи была блестящим аналитиком в вопросах рыночной экономики, но это не мешало ей превращаться в несносную фурию, стоило кому-то из стоящих ниже по положению проявить хоть малейшую человеческую слабость. Для того чтобы привести ее в ярость, достаточно было оставить у нее на столе документ, газету или даже простую скрепку. Я допустила эту ошибку на второй же день работы в качестве стажера. Триш велела мне отнести какой-то отчет на рабочее место Сьюзи. Я положила его на клавиатуру, предварительно убедившись, что компьютер выключен. Черил это заметила - она сидела за соседним пультом, - но не сказала ни слова. Через десять минут разгневанная Сьюзи ворвалась в отсек, где сидела я, и швырнула мне отчет.
- Никогда, слышишь, никогда больше не вторгайся в мое личное пространство, - произнесла она тихим, сдержанным и оттого страшным голосом.
- Не с той ноги встала, психопатка? - подала голос Триш.
- Это ты ее подучила! - взвизгнула Сьюзи. - Ты знала - знала, - что будет, если она положит бумаги прямо мне на стол.
- Знаешь, за что я тебя просто обожаю, Сьюзи? - сказала Триш. - За то, что рядом с тобой чувствую себя вполне нормальной.
- Лоток для входящих… - Сьюзи снова обращалась ко мне, глаза у нее опасно блестели. - Если хочешь выйти отсюда живой, оставляй бумаги в моем лотке для входящих.
- Это моя сучка, а не твоя, - снова вклинилась Триш. - И если ты не в состоянии контролировать свои истерические припадки…
- А ты не думаешь, что я могу добиться твоего увольнения? Не думаешь…
- Я знаю, что думает Брэд: что ты невменяемая. Диктаторша и перестраховщица, которая всех уже достала. Но дело твое - продолжай в том же духе, идиотка, князь Мышкин в юбке. И посмотрим, что решит наш босс, когда узнает, что результаты у тебя не самые лучшие в организации.
- Только попробуй мне навредить, и тебе не поздоровится.
Они напоминали детей, подначивающих друг друга в игре под названием "А тебе слабо!". Очень быстро я обнаружила, что подобный стиль общения типичен для всех членов "Фридом Мьючуал". И это при том, что решительно каждый член коллектива в той или иной степени чувствовал себя либо ущербным, либо аутсайдером. Проведя в операционном зале несколько дней, я начала улавливать, на чем основывалась кадровая политика Брэда: он подыскивал неудачников или людей, неуверенных в себе, но с хорошими задатками, знакомил с законами рынка и отпускал в свободное плавание в коллектив, где действовал беспощадный естественный отбор. Брэд, явно поощряя древний принцип "выживает сильнейший", был одновременно наделен природным умением создавать нервозную обстановку в коллективе. Дух соперничества был не единственным движителем, определяющим агрессивность нашего операционного зала. Она подпитывалась еще и интуитивным чутьем нашего босса, позволявшим определять слабости и болевые точки своих подчиненных.
- Здесь у нас нельзя получить работы, - заявила Триш, когда мы поздно вечером сидели с ней за бокалом (по ее настоянию такие выпивки случались у нас почти каждый раз после работы), - если ты не гений и при этом не сверхущербный урод - из тех, кому трудно найти место в мире.
- Но не все же здесь… - услыхала я собственный голос.
- Не все такие пропащие придурки, как я? - перебила Триш.
- Я вовсе не это хотела сказать.
- Ясное дело, ты хотела сказать другое: "Не все здесь эксцентричны". Ну да, потому что так выражаются Приличные Рассудительные Девушки. Позволь, дитя, я открою тебе один маленький секрет. Брэд мигом раскусил, в чем твоя неадекватность: разглядел и комплекс по поводу козла-папаши, который вас бросил, и чувство вины по отношению к никчемной матери, и траур из-за профессора - шишки на ровном месте, которого ты до сих пор считаешь великой любовью всей своей жизни, хотя он ноги о тебя вытирал, даже не думая бросать ради тебя свою кошмарную женушку, тем более что ты от папика ничего и не требовала, только радостно раздвигала ноги…
Тут я выплеснула ей в лицо свой стакан. Двадцатидолларовый джин с тоником окатил ее с головы до пят. Не давая Триш собраться с мыслями, я бросила на столик деньги со словами:
- Здесь хватит на джин и на химчистку. - И выскочила вон.