* * *
Потом его втянули в растаможку-затаможку ветоши давние шапошные знакомцы. И вот уже несколько месяцев он занимался "продвижением нового брэнда на рынок столицы".
"Шкуры неубитых людей" – так он называл эти пакеты с остатками чужих одежд.
– Куски тряпок, некогда бывшие одеждой, уже никого не согреют и не введут в заблуждение: встречают-то по одёжке! Ложь людей распространяется и на одежду.
У животных и птиц – мимикрия, у людей – сезонные одежда и обувь.
Метафора – "скелеты в шкафу". Обычно там одежда, и про скелеты не всегда вспоминается. Вещи висят бестелесно на плечиках, лежат стопками. Новые и подержанные, цветные и чёрно-белые. Удобные, привычные. Любимые и просто – жаль выбрасывать. Чем-то и они всё-таки дороги хозяевам шкафа, к чему-то отсылают, к разным воспоминаниям. Или просто руки не доходят, духа не хватает – сложить в пакеты и выставить возле мусорника. Собственно, вся жизнь – это перемена одежд в разное время и для различных обстоятельств. От удачного выбора зависит качество и комфортность жизни.
"Не бывает плохой погоды, бывает неудачная одежда" – вспоминал он английскую поговорку.
Такая пёстрая – "материальная" жизнь.
Для человека непосвящённого ветошь – просто "тряпки", но они имеют чёткую классификацию, размер, маркировку, качество и предназначение, эти тонкости не всем ведомы. Наверное, и свою энергетику имеют, после соприкосновения с разными людьми и их судьбами. Но так далеко Алексей в "размышлизмах" не лез.
Прежде всего, они были из разного материала – бязи, хлопка, шерсти, нитяной "путанки", трикотажа, обрезков марли. Использовались в зависимости от сферы применения. Требование же было едино – гигроскопичность! Способность впитывать влагу, масло, суспензию. Поэтому отходы ткацкого и швейного производства, новые, волглые, не годились. Всё должно было быть хоть однажды простирано.
Годился переработанный на лоскутки определённого размера "сэконд-хэнд". Но в России народ в основной массе старался снашивать одёжку "в дым", да и практики сбора, системы использования ношеной одежды – не было.
Везли из-за границы. Сортировали там, что поновей, продавали на вес, а остальное резали на специальных машинах и в брикетах по десять килограмм в прозрачном толстом полиэтилене растаскивали в фурах и вагонах до Урала, Сибири, мечтая "взять под крыло" какой-нибудь завод-гигант или солидный сервисный автоцентр. Был большой спрос, вот и везли издалека, из Европы, Америки и даже – Канады!
Бумага обтирочная или синтетика многоразовая стоили дорого, опять же её надо было стирать для повторного применения, а это – невыгодно, и не все покупали. Реклама утверждала, что за этим – будущее, но не у всех оно пока есть.
Итак – Алексей в "Жёлтых страницах" отыскал несколько фирм, стал обзванивать и предлагать свой товар. День начинался как обычно.
Он определил, что на первом месте по потреблению находятся типографии, потом автосервисы, производства, и даже рекламщики, которые моют и протирают постеры на Кутузовском, все они "кушают" ветошь тоннами.
Некоторые не подозревали, что такое "ветошь", отговаривались наличием старых вещей у себя дома и у сотрудников. Некоторые с интересом слушали его рассказ, слегка торговались, но просили выслать рекламу, прайс-лист.
Алексей тут же переключался на факс, или вообще без разрешения цеплял к электронному адресу рекламную страничку. Отмечал у себя в "гроссбухе" адрес, число, реквизиты.
Уговаривать он умел. Мог ввернуть в разговоре цитату, выдержать паузу, "поиграть голосом". Ошарашенный собеседник, как правило, соглашался взять "на пробу сто кило". Тут же скидывались реквизиты для оплаты.
В душе он сам удивлялся такой доверчивости, потому что хоть и деньги невеликие – несколько тысяч рублей, но всё равно это были деньги! И поступил бы он сам вот так, не глядя, сомневался, хотя по доверчивости мог запросто влететь в крутую авантюру с большими деньгами, из которой долго потом выбирался.
Пока не потерял квартиру, а вместе с ней – жену.
Вскоре он обслужил десять фирм, свою минимальную дневную норму, и стал собираться в "извоз". Дело в том, что заказавшие сто и более килограмм обеспечивались доставкой "за те же деньги". Чем-то надо было выгодно отличаться от конкурентов!
У него "под рукой" был старенький, белый "каблучок"-"опель". "Кушал" дизельный двигатель немного, в среднем и рубля не выходило на единицу, даже при доставке ста кило, но Алексей подстраховывался и минимальный объём обозначал – двести, или просил на пару дней отсрочить доставку, чтобы объединить хотя бы несколько небольших заказов.
"Каблук" по техпаспорту должен был брать семьсот кило, но реально входило не более пятисот, да и то капот задирался, как у старой "Волги", только блестящего оленя в прыжке спереди не хватало.
К тому же зимой не хотел Алексей насиловать старенький "опель".
Сегодня предстояло ехать в самый центр, расчёт наличкой, то есть без вычета налога, выгоднее, чем обычно. После развозки он обычно в офис уже не возвращался, ехал домой, в спальный район, а утром секретарь передавала ему записочки с адресами звонивших. Клиенты "большие" по просьбе Алексея получали от неё номер его мобильника и связывались сразу, напрямую. Это те, кто не меньше двухсот кэгэ хотел быстро прикупить. Другой "сЭрвис".
Он втиснулся в кабину "каблука", завёл мотор, обжёг пальцы ледяным от мороза рулём. Стал прогревать салон, чтобы "обуютить" его. Пока же – сдал назад, но ворота склада открывать не стал, хватало узкой двери, чтобы вынести три десятка пакетов.
На небольшом складике отдельными штабелями на паллетах были сложены промаркированные пакеты. На угловых пакетах наклеены жёлтые листочки и выписано оставшееся количество по этой позиции.
Тряпицы весело пестрели разноцветьем, проглядывавшим через полиэтиленовую упаковку, и своим несерьёзным видом вызывали в памяти девчоночьи игры в кукол и "дочки-матери".
Может быть, оттого, что тряпки были привезены из-за границы, носили их прежде люди, не знакомые с рублями, ему они казались пёстрыми иностранными деньгами – солидными английскими фунтами или абстрактно-яркими евро, хотя вблизи их Алексей не видел ни разу и в руках не держал. Больше всего уходило трикотажа – "сорок на сорок" и х/б – "хренового белья". Одна большая типография запросила полторы тонны старых простыней, и сейчас он обдумывал, как лучше "скрутить" эту позицию. В каком-нибудь госпитале или клинике отыскать придётся, наверное, и "дать в жменю" – коменданту? кастелянше? Кто ж такое выгодное дело подарит просто так!
Он таскал скользкие пакеты, боком протискиваясь в дверной проём, влезал, сгибаясь, внутрь "каблука", укладывал, а сам продолжал думать об этом "дельце".
– Может, на обратном пути заскочить к Сёмке-жуку?
Сёмка был известный в "ветошных" кругах поставщик. Приехал из Донбасса в Москву, когда таких ещё называли "лимита", но в числе первых гастарбайтеров. Бегал мальчиком на подхвате, за три года дело перенял, встал на ноги, вошёл в долю с владельцем, расширил склад и наладил прямые поставки через "шустрых и трудолюбивых литовских товарищей", женился на дочке совладельца, купил хату и, несмотря на внешне несерьёзное занятие, стоял на ногах крепко, по-хозяйски.
После ухода тестя на пенсию завёл свои порядки.
Можно было у него перехватить, но там прибыль получится очень маленькая – "никакая", а суеты много. Поставщики Сёмкины были Алексею известны, он тайно встречался с их представителем в Москве, однако надо было бы брать всю фуру, в том числе и нитяной "путанки" почти две тонны, но она практически не покупалась клиентами Алексея, а замораживать такое количество на арендуемом складе – накладно.
Он подвигался, покланялся "каблуку-кормильцу", согрелся. В кабине снял кепку, распустил шарф, отдышался, выписал на подложке сам себе накладную, как частному лицу, перевозящему свой товар к себе домой. Достал карту Москвы, уточнил кое-что и выехал за шлагбаум.
Ночь ещё окончательно не отступила. В машине было тепло, но остатки морозного воздуха холодили ноги из углов. Стёкла оттаяли не полностью, боковые зеркала слепо мутнели в инее, заднее зеркало не работало, видимость была ограниченной. В тесноте кабины, укутанный в зимнюю одежду, он почувствовал себя пучком хлопка в жёсткой коробочке; улиткой с домиком на спине; лётчиком, идущим в белёсом московском небе по приборам; сторожем, оседлавшим конька-горбунка; человеком-жуком со сложенными за спиной железными крыльями дверных створок.
Он не чувствовал себя униженным, потому что двигался и делал дело. Пусть и не космического масштаба, но сулящее немного денег. При этом не надо было никому кланяться. Поэтому он был в согласии с собой.
Машин было мало. Где-то, словно тёмный ураган, скапливались пробки, но на "юшке", на Юго-Западе, пока можно было двигаться.
Город за ночь серьёзно засыпало снегом. Убрать, как всегда, не успели. Машины буксовали, месили снежную массу, превращали её в некую техническую субстанцию, вроде солидола или нигрола. Двигались медленно, нервно, но ему нравилось, потому что никто не мчался, не подрезал дорогу перед носом, и мелкие погрешности вождения, свойственные иногородним, можно было списать на неубранную дорогу.
Выскочил на кольцевую, удачно долетел до Варшавского шоссе, с него на Большую Тульскую, Люсиновскую. И вот она – Полянка. И номера чётные – справа, опять удачно, не надо крутиться при одностороннем движении или таскать пакеты через дорогу.
Алексей сейчас жил в Москве, но не в той, которую помнил с детства, с которой были связаны переезды, пересадки, и ни о каких достопримечательностях говорить не приходилось, а была она – столицей пяти морей и пятнадцати республик.