Лили - умная женщина. Она никогда не повышает голоса, от нее не услышишь бранного слова. Зато она ну очень любит читать нотации. Прирожденный моралист, при этом она бледнеет и говорит почти шепотом - не потому, что боится меня, а потому, что сама переживает.
Поскольку ее доводы на меня не подействовали, она зарыдала. От ее слез я, потеряв голову, закричал: "Я застрелюсь! Вышибу себе мозги! Я не забыл взять с собой пистолет! Он у меня в кармане!"
- Господи, Джин! - вскрикнула она и, закрыв лицо руками, выбежала в коридор.
Сейчас скажу почему.
II
Потому что ее отец покончил жизнь самоубийством.
Застрелился из пистолета.
Помимо всего прочего нас с Лили связывает то, что у обоих никудышные зубы. Она, как и я, носит мост, хотя на двадцать лет младше меня. Лили потеряла четыре верхних резца еще школьницей, когда играла в гольф с отцом. Папаша ее был закоренелый пьянчуга, в тот день так нализался, что вообще не должен был выходить на поле. Не глядя по сторонам, безо всякого предупреждения он замахнулся клюшкой и попал дочери по лицу. Меня всего передергивает, когда думаю о том злосчастном июльском дне, окровавленной пятнадцатилетней девочке. Будь прокляты пьянчуги-слабаки! Особенно те, кто старается показать, как они переживают… Лили жалела отца. Я никогда не слышал от нее дурного слова о нем. Она и сейчас носит его фото в портмоне.
Лично я его не знал. Отец Лили умер лет за десять до того, как мы познакомились. Вскоре после его смерти Лили вышла замуж за какого-то типа из Балтонмора, человека, по ее словам, с хорошим общественным положением. Потом у них что-то не заладилось, и во время войны они развелись (я в это время воевал в Италии). Лили вернулась домой, в Данбери, столицу шляпного производства, где жила с матерью.
Так случилось, что однажды зимним вечером мы с Френсис отправились в Данбери в гости. Френсис поехала неохотно. В то время она состояла в переписке с каким-то европейским интеллектуалом. Френсис большая любительница книг, писем и неисправимая курильщица. Когда у нее случался очередной приступ занятий философией или чем-нибудь в таком же роде, мы с ней мало виделись. Она запиралась у себя в комнате, курила одну сигарету за другой, надрывно кашляла и писала, писала. Так вот, мы поехали в гости, а на нее опять напала интеллектуальная горячка. Посреди шумного застолья жена вдруг вспомнила о каком-то неотложном деле, взяла нашу машину и, позабыв обо мне, укатила домой.
Среди присутствующих мужчин я был единственным в выходном вечернем костюме: темно-синий смокинг с галстуком-бабочкой. У меня было такое ощущение, будто на мне целый акр темно-синего сукна. Лили, с которой нас только что познакомили, была в зеленом, словно под Рождество, платье с красными полосами.
После недолгой приятной беседы она предложила прокатиться. Я сказал: "О’кей", - и мы по свежевыпавшему снежку зашагали к ее машине. Ночь была прозрачная, звездная, снег поскрипывал под ногами. Лили поставила свой автомобиль на холмике. Когда мы съезжали с него, машину занесло, Лили испуганно вскрикнула: "Юджин!" - и обняла меня. Насколько я мог судить, кругом не было ни души. Голые руки под меховым жакетом обнимали меня. Машина юзом съехала в сугроб. Я выключил зажигание. Луна светила вовсю.
- Откуда ты знаешь, как меня зовут? - спросил я.
- Кто не знает Юджина Хендерсона? - отозвалась она.
Мы еще малость поболтали, и вдруг она заявила:
- Тебе нужно развестись со своей женой.
- Ты понимаешь, что говоришь? Я тебе в отцы гожусь…
Больше мы с Лили не виделись. До лета. Я приехал в Данбери купить досок для нового сарая и у одного магазина встретил Лили - она тоже делала покупки. На ней было белое пикейное платье, белые туфли и шляпка. Накрапывал дождь, и она попросила довезти ее до дома. Показала мне дорогу, но разнервничалась и стала путаться. Она очень хороша, когда нервничает. Тем временем сделалось душно, приближалась гроза. Мы заехали в какой-то тупик. Небо быстро потемнело, хлынул ливень. "Куда ты заехал? Мне домой надо!" - чуть не плакала Лили.
Наконец мы добрались до места. Небольшой дом, внутри духота, как в жару. За окном гремела гроза.
- Мама у подруги, играет в бридж. Надо позвонить ей, сказать, чтобы осталась там ночевать. Не тащиться же в такую погоду. Телефон у меня в спальне.
Лили отнюдь не распущенная женщина, уверяю вас, не сторонница свободной любви.
Сняв платье, она сказала дрожащим голосом:
- Я люблю тебя, слышишь, люблю!
Мы обнялись, и я сказал себе: "Меня любят, любят!" На улице очередной раз громыхнуло, дождь заливал крыши, деревья, тротуары. Ослепительно сверкнула молния. От тела Лили веяло теплом и запахом свежеиспеченного хлеба. Она не переставала повторять: "Люблю! Люблю!" Темнело. Небо по-прежнему было затянуто тучами.
В гостиной сидела ее мать. Лили позвонила и сказала ей, чтобы она не приходила домой. Та, конечно же, немедленно оторвалась от игорного стола и поспешила к родным пенатам. Несмотря на сильнейшую за много лет грозу.
Появление пожилой дамы мне не понравилось, не то чтобы я испугался - просто увидел в этом недобрый знак. Ведь Лили уверяла, что о наших отношениях никто не узнает.
Я первым сошел сверху и первым увидел включенный торшер у большого старинного дивана. Спустился и сказал: "Позвольте представиться, моя фамилия Хендерсон".
Передо мной была плотная женщина посредственной наружности. Собираясь в гости, дама накрасилась как фарфоровая куколка. Она была в шляпке, на полных коленях лежали кожаная сумочка и блокнот. Было ясно, что мать мысленно перечисляла прегрешения дочери: "В моем доме… с женатым мужчиной…" и так далее, и тому подобное. А Лили вся светилась, будто гордясь тем, чего ей удалось добиться.
Я сидел как ни в чем не бывало, в небрежной позе, широко расставив ноги в башмаках, пощипывал усы и думал, что у дома стоит мой фургон с досками. В комнате ощущалось незримое присутствие мистера Симмонса, отца Лили, торговца водопроводным оборудованием. Он застрелился в комнате, прилегающей к спальне дочери. В смерти отца Лили винила мать, а я был словно орудием, средством выразить ее неудовольствие. "Ну нет, приятель, - сказал я себе. - Такие штучки не для меня".
Поначалу казалось, что хозяйка дома решила оставаться в рамках приличия. Но потом не сдержалась и сказала:
- А я знаю вашего сына.
- Правда? Стройного молодого человека? Эдвард бывает в Данбери по делам. Он на красной малолитражке ездит.
На прощание я сказал Лили:
- Ты симпатичная и взрослая женщина, но не должна так вести себя по отношению к матери.
Пожилая дама сидела, не сводя с нас глаз.
- До свидания, Юджин, - сказала Лили.
- Будьте здоровы, мисс Симмонс.
Прощание было прохладным. Тем не менее мы скоро встретились вновь, уже в Нью-Йорке. Лили уехала из Данбери, оставив мать одну, и сняла квартирку на улице Гудзона в доме без горячей воды, где помимо всего прочего обитали бомжи и пьянчуги. Я поднимался по грязной лестнице в лайковых перчатках, с лицом, потемневшим от сельского загара и выпивки. Внутренний голос не умолкая твердил: "Хочу, хочу, хочу, давай двигай, двигай, двигай!" И я взбирался по лестнице в подбитом мехом пальто, в штиблетах из свиной кожи и с кожаным бумажником в кармане, взбирался, изнывая от похоти и недовольства, уставив воспаленный взгляд на верхнюю площадку, где ждала Лили. Полноватое лицо было бледным, чистые глаза смотрели с прищуром.
- Черт побери! Как ты можешь жить в этой вонючей дыре?! - приветствовал я свою возлюбленную.
Все в доме было старое, нищенское. Темно-фиолетовые стекла в дверях, общий туалет в коридоре на несколько квартир, цепочка спуска воды проржавела и позеленела от времени.
Лили водила дружбу с обитателями трущоб, помогая старикам и особенно матерям-одиночкам. Позволяла им держать молоко и масло в своем холодильнике, заполняла им документы по социальному обеспечению. Делая добро неприкаянным иммигрантам, она, вероятно, хотела показать, какими хорошими бывают американцы.
Запах в доме словно прилипал к лицу. Добравшись до верхней площадки, я пожаловался:
- Фу! Совсем нечем дышать!
Мы вошли в ее квартиру, тоже грязноватую, но по крайней мере хорошо освещенную.
Мы присели поговорить. Лили сказала:
- Ты что, собираешься прожить жизнь впустую?
С Френсис все было кончено. После моего возвращения из армии у нас почти не осталось ничего общего. Однажды утром на кухне состоялся разговор, в результате которого мы окончательно расстались. Разговор был короткий, всего несколько слов. Примерно так:
- И что ты теперь собираешься делать?
(Я к тому времени начал терять интерес к своей свиноферме.)
- Вот думаю, не поступить ли на медицинский. Не слишком ли стар?
Френсис, обычно такая серьезная, если не сказать - мрачноватая, расхохоталась. Я видел только широко раскрытый темный рот, даже зубов не видел.
- Ладно, ладно, что тут смешного?
Лили была права. Френсис - неподходящая жена для меня.
- Я должна родить ребенка, - сказала Лили, - а то будет поздно. Мне уже под тридцать.
- Что с тобой? Я провинился?
- Мы должны быть вместе, - был ответ.
- Кто сказал?
- Иначе мы умрем!
Прошло около года. Она не смогла меня убедить. Жениться вторично - вещь непростая. Тогда она сама вышла замуж за брокера из Нью-Джерси по фамилии Хазард. Я решил, что этим замужеством она просто шантажирует меня. Она мастерица на угрозы. В отместку взял Френсис, двух дочек и отправился во Францию, где пробыл целый год.