В дверь кто-то сильно постучал. Шахов затравленно съежился на своем стуле, сцепив пальцы в белый от напряжения узелок.
- Хорош прятаться, Шахов, - донеслось из-за двери, - я же знаю, что ты здесь.
Шахов молчал, надеясь разве что на чудо.
- Открывай, ублюдок! Никогда не поверю, что ты ушел, оставив на ночь свет в кабинете, - дверь опять содрогнулась от ударов. - Да и ночевать тебе негде, только здесь!
Шахов до боли сцепил зубы, на глазах выступили слезы.
- Давай, открывай, урод вонючий! - голос за дверью поднялся на тон выше. - А то я вынесу дверь!
Новый удар чуть не выворотил замок. Делать было нечего. Шахов встал, торопливо запихнул тетрадь в стол, потом, дрожа, подошел к двери и повернул рычажок. Дверь широко распахнулась, и порог переступил торжествующе улыбающийся сержант Баринов. Судя по китайскому щел-коглазу и полному рту дикции, он был обкурен в сиську. Сделав еще шаг, Баринов широко размахнулся и тяжелым ударом отправил Шахова в безусловный нокдаун.
- Привет, штабная сука! - сказал сержант, возвращая руку в исходное положение.
Шахов с трудом сел и потряс головой, чтобы унять прыгающие перед глазами искорки. Грязную хэбэшку заливала кровь.
- Вставай-вставай, - потребовал Баринов. - Че за херня: дедушка Советской Армии стоит, а чмо гребаное расселось перед ним, как король на именинах.
Шахов поднялся и прислонился спиной к шкафу.
- Соскучился по мне? - с заговорщицким видом спросил Баринов. - Как же, столько не видеться!
Он подошел к Шахову вплотную, взял его пятерней за лицо и хлопнул затылком о дверцу шкафа, потом, после небольшой паузы, еще и еще.
- Сука, как же я тебя ненавижу! - шипел он, захлебываясь.
Пена пузырилась на его вздернутых губах, глаза остекленели, а рука все била голову Шахова об дерево. Потом он несколько раз вмазал духа по морде, поддал коленом в пах, зарядил под дых и вцепился в горло.
- Че зенки свои тупые пялишь, сука?! Думаешь, в паршивое место служить попал, в дыру, да? Жаль, Катька Аляску проебала, тебя б туда засунуть, к эскимосам, ублюдка такого!..
- Александр Вто… - автоматически прохрипел слабым голосом Шахов.
- Чего-чего?!
- Аляску продал… Александр Второй.
Лицо Баринова исказилось.
- Да-а?! А может, еще помнишь, когда? - уже и вовсе не по-человечески лязгнул он.
- В тысяча восемьсот шестьдесят… седьмом…
- Знаешь, падла, все знаешь! - Баринов все крепче стискивал пальцы. - Умный, сука, ученый, ненавижу, мля!..
У него окончательно сорвало крышу. Он колбасил Шахова так, что только неточность ударов спасла того от верной смерти. Потом Баринов выдернул из приготовленной прапорщиком Дыбенко для дома вязанки дров увесистое полено и начал работать им. После первого же удара в голову Шахов потерял сознание…
- Очухался, сука? - услышал он, приходя в себя. - Тогда вставай.
Боже, так этот кошмар еще не кончился?! Он попытался встать, но не смог. Тогда Баринов, как и тогда, в умывальнике, опустился рядом с ним на корточки.
- Как я вас всех ненавижу, - проскрежетал он с сумасшедшей злобой в голосе, - всех, таких, как ты, умных, которые всегда все знают. Ведь это же от вас все чмыр-ство, вся гниль и стукачество. Вы ж поголовно все уроды: на гражданке - такие все бурые, в галстуках, с чистыми ногтями, мля, с хорошим запахом, и не подступиться. Паразиты, мля, только базарить красиво и умеете. Это ж мы, простые трудяги, вас, дармоедов, кормим, это ж нас вы обираете, писатели разные, философы, интеллигенты… А хули там: шиздеть - не мешки ворочать. На словах вы такие крутые, а как до дела доходит… Эка в армии с вас вся бурость махом слетает и вылазит наружу ваша чмыр-ная сущность!
- Интеллигенция - не мозг нации, а говно… - едва ворочая языком, пробормотал Шахов.
- Хлебало завали!
- Это Ленин сказал…
- Хуенин, мля! Вот ты мне скажи, сука штабная, чего ты такого толкового сделал в жизни, а? Говори!
- Боже мой, конечно, ничего…
- Шиздеть в мягких креслах в костюмах мы все горазды, а ты иди у станка поебошь! - он ткнул Шахова кулаком. - Вот ты, придурок, ты кем работал?
- Я музыкант… - еле слышно выдавил Шахов.
- Чего? А на чем?
- Виолончель…
- Во-во, о том и говорю. Дармоед, - Баринов поднялся. - На кой нужны все ваши писульки, бренчалки, вся ваша мазня, какой от этого прок?
В поле его зрения попал календарик с Аллой Пугачевой. Баринов выдернул его из-под стекла и поднес к глазам Шахова.
- Вот она, Алка, какой от нее прок? Кому от нее жрать прибавилось? Кого она одела, обула? А вся, блин, в золоте, в мехах. Ты тут впахиваешь всю жизнь, как папа Карло, и - елда по всей морде! Вы ж, сука, чмыри, чистоплюи сраные, все вокруг позахватывали! Кругом же не продохнуть от вас! В газетах, по радио, по телику - везде вы, самые умные, самые крутые! Только вы знаете, как нужно правильно жить, и учите всех остальных. Только ваша чистошпойская работа почетна, а нас, работяг, которые вас кормят и одевают, вы ва-аще в упор не видите. У вас - и бабки, и машины, и хоромы, и заграница, а чем вы лучше нас? Вот чем, ты, чмо, грязь, лучше меня? Скажи! Я вытираю об тебя ноги, я могу сделать с тобой все, что захочу, так чем же ты лучше меня? Даже здесь, в этой долбаной армии, в этом бардаке, где я сумел себя поставить, а ты - нет, где я живу как человек, а ты смердишь, как параша, даже здесь я ебошу в роте, в этом гребаном танке, гнию на сопках, хожу в наряды, а ты - всего месяц в армии, службы-то еще не видел, а уже пристроился на блатное место писарьком, в тепле да в холе! За какие такие заслуги, а, урод?
Он вдруг замолчал, снова присел на корточки и горько сказал:
- Ты образованный, тебя чистоплюи-родители в городе поднимали, а у меня батя с мамкой черная кость, четыре класса да два коридора, так где ж тут твоя заслуга? Мой батя пахал всю свою жизнь на своем млядском заводе за копейки. Сорок лет безупречной работы! Так болячки заводские его и доконали. Два месяца назад помер. Как собака сдох, понимаешь ты, сука? Хоронить было не на что! Денег он за сорок лет не накопил себе на ящик! Это что, по-твоему, справедливо, да?
Он зло смял календарик и отшвырнул прочь.
- Вот поэтому я вас всех ненавижу, понял? И поэтому буду тебя дрочить. И поэтому ты у меня до дембеля хер дотянешь. Понял, да? Все, готовься.
Он еще раз - напоследок - врезал Шахову ногой в лицо и, не оглядываясь, вышел. Шахов вырубился окончательно…
- Ну нормальная херня?!
Шахов тяжело поднял гудящую как чан голову и разлепил глаза. Над ним, широко расставив ноги и уперев руки в бока, стоял капитан Феклистов. Он был в ярости.
- Ну нормальная херня, придурок?! Ты что опять здесь напорол?
Шахов тупо повел глазами. Под ним на полу была большая лужа засохшей крови, черные ее капельки покрывали и дверки шкафа, и подоконник, и часть стены. В кабинете царил жуткий беспорядок: куча бумаг вывалилась из шкафа и валялась по всему полу вперемешку со стульями, шмотками с вешалки и дровами прапорщика Дыбенко. До Шахова дошло, что после ухода Баринова он, так и не приходя в себя, провалялся на полу при включенном свете и распахнутых настежь дверях до утра.
- Ну, так что здесь произошло?
- Ни… ничего, - запинаясь, пробормотал Шахов непослушными распухшими губами.
- Это по-твоему "ничего"?! - возмутился Феклистов, оглядываясь. - Да это ж труба полная, что тут творится. В кабинете полный бардак, а ты говоришь "ничего"!
- Товарищ капитан…
- Не шизди, придурок, - сказал Феклистов. - Сейчас я тебе скажу, что произошло. Ты опять остался здесь ночевать, так? Ночью заявился кто-то из твоей роты и натер тебе пятак, так или нет?
Отмазываться сил не было. Да и что тут действительно можно было сказать?
- Так.
- Кто это был?
- Я не успел разглядеть… - соврал Шахов.
- Опять шиздишь!
- Я заснул за столом… Дверь была открыта… Он вошел и ударил меня поленом… Потом… потом ничего не помню…
- Точно шиздишь. Ну ладно, с этим мы еще разберемся. А пока меня интересует вот что: ты ведь понимаешь, что если бы ты был нормальным солдатом - ночевал в роте, ходил бы со всеми на обед, в баню и так далее, - то этого бы не случилось. Правильно?
- Правильно…
- Значит, ты главный виновник того, что здесь произошло.
Феклистов подумал еще несколько минут и добавил:
- Я не буду читать тебе лекции. Мне это нах не надо. Просто ты должен понимать, что твои проблемы меня не интересуют. Решай их сам. Я не хочу, чтобы они отражались на состоянии вверенной мне продслужбы. Понятно?
- Понятно.
- Так, сейчас ты пойдешь в умывальник, помоешься и приведешь себя в порядок. Потом уберешь в помещении. И запомни раз и навсегда: если ты еще хотя бы раз будешь ночевать здесь - на следующее же утро я верну тебя в роту. Все понял?
- Да, - одними губами (слишком уж болела голова) ответил Шахов, с трудом поднимаясь.
- Тогда вперед.
Шахов взял ведро и тряпку и спустился в умывальник. На его счастье, там никого не было. Торопливо умывшись и сполоснув тряпку, он набрал воды в ведро и прошаркал наверх. Шахов успел подняться уже до середины лестницы, когда снизу его окликнул до боли знакомый голос. Шахов задрожал. Внизу стоял сержант Баринов.
- Привет, штабная сука! Как спалось? Шахов молчал.
- Че, не узнаешь, да? - Баринов зло усмехнулся. Потом усмешка сползла с его лица, он поднялся на пару ступенек вверх и прошипел: - Застучишь - убью…
Шахов отвернулся и продолжил подъем. Баринов не стал его догонять.
- Блин, а хэбэ, по-твоему, стирать не надо? - проскрежетал, завидев его, Феклистов.