Он вынул из-за уха пожеванную "Астру" и закурил. Старший прапорщик Дыбенко, который выглядел именно так, как должен выглядеть настоящий начальник прод-склада, - сытый и дородный, с низким широким лбом и глубоко посаженными пронзительными глазками, - рыгнул и ответил:
- Хули ты с ним возишься, Шура, здесь же не детский сад. Солдат должен быть смекалистым и толковым, он должен врубаться с полуслова, никто не умеет задрочить хорошего солдата. - Он мрачно посмотрел в сторону Шахова и добавил: - Хороший солдат - это тебе не студент какой-нибудь задроченный…
- И в роту ж тебя, придурка, возвращать жалко - задрочат, и здесь терпеть - себе дороже, - сказал задумчиво Феклистов. - Одно у тебя хорошо; хоть читать и писать умеешь, не то что эти пеньки в ротах. И где их только таких дебилов набирают - ума не приложу… А ты хорош таблом торговать, Шахов, схватил тряпку и давай-давай, пошел полы ебошить. Веселее, веселее, не зависай. Глядишь, и обсохнешь быстрее. Ты ж свою форму с карантина не стирал - даже мыла ей в окно и близко не показывал, так хоть верхний слой грязи смоешь. Нет, под батареей тоже мыть надо. Тяжело достать? А ты нагнись: отставь жопу, коленочки согни и припади на линолеум. Удобней будет. Э-э, а тряпку еще и полоскать надо иногда. Слыхал об этом? Хотя бы один раз в два квадратных метра подойди и окуни. Вот тупорылый, в натуре! Э, под столом тоже принято мыть. Да, там тоже пол есть. Нет, рука туда не залезет. Шахов, блин, эта штука на ножках называется столом, и ее можно отодвинуть. Придурок… Коля, веришь, глаза б мои писарька нашего не видели. Пойдем, пожалуй.
Дыбенко нехотя поднялся.
- Короче, Шахов, мы с начпродом - в корпус. Ты, мля, за старшего здесь. Будем после обеда.
- До нашего приезда в строевую часть за сводкой не ходи. Понял? - Феклистов встал, надел фуражку и взялся за дверную ручку. - Пошли, Коля, ну его, придурка, в самом-то деле.
Время близилось к обеду. Очень хотелось есть. Шахов торопливо оформил накладную какому-то отмороженному комендачу, тупо посмотрел ему вслед и полез в верхний ящик стола. Там оставался последний черствый кусочек хлеба и несколько рафинадных камушков. Проглотив эти остатки, Шахов тяжело задумался. Идти в столовую до смерти не хотелось. Оставалась бы до дембеля неделя - Шахов наверняка смог бы протянуть ее без еды. Однако прикинув, сколько ему еще до дембеля, он безнадежно покачал головой и неохотно начал собираться. Нахлобучив свою пожеванную пилотку, он закрыл кабинет на ключ и спустился по лестнице на первый этаж. Осторожно выглянул в коридор. "Родная" рота еще только-только начинала собираться на обеденное построение. Шахов опрометью - чтобы ненароком не попасться на глаза никому из старослужащих - бросился к выходу. Скатившись с крыльца, он еще раз оглянулся, так, на всякий случай, и уже спокойнее зашагал в направлении столовой.
У входа в столовую, на залитом расплавленным солнечным светом пыльном пятачке происходила обычная обеденная кутерьма. Подразделения подходили и уходили. Солдаты в колонну по одному с пилотками в руках непрерывным потоком взбегали по ступеням, а навстречу им сверху с гоготом и руганью катился вал пообедавших. В толпе шныряли грязные, ободранные духи с бачками, пришедшие за едой для старослужащих, изредка в скопище обычных "стеклянных" хэбэшек проплывала ушитая и наглаженная "деревянная" хэбэшка какого-нибудь высокомерного азиата-второгодника. Получив в толпе обычное количество пинков и зуботычин, Шахов проник в зал приема пищи и, скользя по загаженному полу не по размеру большими сапогами, приблизился к столам, вокруг которых суетились заготовщики его роты.
- Чего надо? - с подозрением глянул на него один из них.
Шахов запнулся.
- Я… э-э… на обед…
- Вали отсюда! - не дослушав, отрубил заготовщик. - Тут и на роту не хватает - опять эти гандоны из ОЗРДн пару бачков на свои столы переметнули. Еще только тебя, суки штабной, здесь не хватало. Что, Феклистов жрать не дает, да? - и он усвистал к другому столу.
Шахов не стал бы рисковать, если бы не был так голоден. Выждав, когда поблизости не будет ни одного заготовщика, он неуловимым движением швырнул в миску разводягу перловки и уже протянул было руку за хлебом, как вдруг за его спиной раздалось возмущенное "Ах ты ж, сука!" и чей-то кулак, как будто отлитый из чугуна, въехал Шахову в ухо. Бедняга писарь упал лицом на стол, разметав в разные стороны миски, ложки и кружки. Вокруг материлось уже человек шесть. Шахова поставили на ноги и тут же снова завалили - теперь на пол, потом несколько раз пнули с ноги, а кто-то навернул чайником.
- Что здесь происходит?
Шахов поднял глаза. Раздвинув солдат, над ним остановился какой-то незнакомый офицер. В тот же миг заботливые руки заготовщиков подняли Шахова, и все дружно принялись отряхивать его хэбэшку.
- Ничего, товарищ старшнант, - ответил кто-то, - так, подскользнулся человек.
- А, ну ладно, - кивнул офицер, - смотри под ноги, солдат.
Как только офицер ушел, ближайший заготовщик с разворота зарядил Шахову в челюсть, а потом, плохо соображающего, сплевывающего кровь, пнул его в сторону выхода.
- Если еще раз, мля, увидим тебя здесь - тебе жопа, чмырь гребаный!..
Шахову круто повезло: он успел выскочить из столовой до прихода роты. Немного поразмыслив, он побрел в сторону продовольственного склада полка.
Двери склада были открыты, и, приободрившись, Шахов зашел. Мимо него, предводительствуемая щеголеватым сержантом-грузином с огромными костлявыми кулаками и рыжеватой щеточкой усов под породистым носом, двигалась процессия из трех или четырех духов, нагруженных коробками сухпая. В глубине заставленного ящиками, коробками и бочками помещения, в окружении десятка просителей с накладными в руках, на кулях с крупой восседал здоровенный узбек в танковом комбинезоне. Увидев Шахова, он небрежно повел бровями в сторону, и писарь послушно прислонился к стене, приготовившись ждать.
Лениво поругиваясь и ворча, узбек отоварил одного за другим всех и поманил Шахова.
- Чего хотел?
- Привет, Чагатай.
- Чего хотел? - морщась, как от зубной боли, повторил узбек.
- Я… эта…
- Слюшай, если не решил, чего хотел, вийдь, подумай, потом заходи, да?
- Дай, пожалуйста, пару баночек консервов, - заторопился Шахов. - Если можно.
- Почему не можно? - произнес Чагатай, задумчиво разглядывая Шахова и крутя на пальце цепочку с ключами. - Все можно. Только ти мне говори, чего в столовая не ходишь, сюда ходишь.
- Э-э… здесь вкуснее, - пробормотал Шахов, опуская глаза.
- Э, ти, хорош шиздеть, куснее-муснее… Зашем начпрод чмирь писар брал, хуйня-муйня?
Шахов молчал.
- Э, почему молчишь? Говори давай.
- Не мог бы ты мне дать пару баночек консервов? - уже ни на что не надеясь, убитым голосом повторил Шахов.
- На, - Чагатай вытащил откуда-то сбоку, из коробок, две банки гороховой каши и подал Шахову. - На, жри давай. Только больше не приходи за жратва, надоел. Вчера говорил - не приходи, сегодня говорил - не приходи, ти тупой, да?
- Спасибо большое.
- Э, пшел нах, чмо, скажу начпрод, что ти меня совсем достал.
Шахов с тоской огляделся по сторонам. В воздухе висела густая смесь селедочного смрада, запахов мороженого мяса, лежалых круп, затхлых соленых помидоров в бочках и холодного мокрого цемента. Здесь было много, очень много жрачки. Безумное количество. Ссутулясь и запихнув банки в карманы, от чего хэбэшка и вовсе стала похожа на попону беременного пони, Шахов пошел к выходу. На пороге он оглянулся. Боже, сколько жрачки! Вот бы оказаться здесь в тот момент, когда заклинит замок на входной двери и открыть ее будет невозможно. И пришлось бы здесь жить, на этом складе, очень долго, возможно, до самого дембеля, пока не был бы открыт новый, совершенно радикальный способ вскрытия дверей продскладов. А этот способ открыли бы, ясное дело, как раз ко дню его, Шахова, дембеля. Он мрачно усмехнулся своим мечтам.
Первую банку Шахов вскрыл сразу же, как только вошел в кабинет продслужбы, - бляхой ремня. Потом вытащил из стола черт знает сколько не мывшуюся ложку, равнодушно глянул на нее и воткнул в кашу. Он стрескал все в пять секунд, тоскливо посмотрел на вторую банку, запихнул ее в стол и тут же попытался забыть, что она у него есть: надо было оставить ее на ужин, а Шахов боялся не выдержать.
Об угрозе Чагатая пожаловаться начпроду Шахов сразу же забыл: когда это еще будет! Во всяком случае, не сегодня. А значит, плевать. Бог даст день - Бог даст пищу. В армии не существует никаких временных категорий, кроме "сегодня" и "после дембеля", никаких этих гражданских "завтра", "на будущей неделе", "через полгода". А поскольку Шахову до дембеля было, как до Китая по-пластунски, категория "после дембеля" автоматически изымалась из его временной шкалы, и оставалась одна, четкая и конкретная, на все случаи жизни, - "сегодня".
Было уже начало шестого, и Шахов несколько расслабился, зная, что в такое время черти никого уже не принесут за этими гребаными накладными, как вдруг после нахального перестука в ритме рэгтайм дверь кабинета распахнулась и в продслужбе нарисовался огромный широкоплечий десантник в ушитой хэбэшке с широким воротом, тельнике и лихо сдвинутом набекрень голубом берете.
- Привет, военный, - жизнерадостно обратился он к Шахову, облокотившись на стойку и сдвинув берет на затылок.
- Здра… э-э… добрый день, - заикаясь от неожиданности, ответил Шахов.
- Дух? - скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес, разглядывая его, десантник.
- Да, - голосочком что твой птенчик ответил Шахов.
- То-то я смотрю, что раньше тебя здесь не видел, - кивнул десантник. - Сам-то откуда?
- Из Волгограда.