– Как у Пушкина, что ли? Оставь его, перед рассветом, рано, я вынесу его под епанчою и положу на перекрестке?
– Типа того.
Дед покачал головой, и Зиганшин решил быстро его дожать:
– Слушай, ты думаешь, у матерого зэка будет достойное погребение? Ага, сейчас! В лучшем случае пойдет на пособие для студентов, а потом в биологический могильник. У него же нет никого родных, и хватится его только участковый, когда явится с очередной проверкой. А не найдя дома, вздохнет с облегчением, свалил и свалил, воздух чище будет.
– Все равно нехорошо…
– Да блин, он уже умер! Вызвав полицию, ты его не оживишь, а садиться в тюрьму ради того, чтобы он лег не в землю, а в ванну с формалином, лично я смысла не вижу.
– Слава, а ты считаешь, я был прав?
– Ну конечно! Давай уже начинать, а то утро скоро. Фрида проснется… Кстати, если сомневаешься, вот тебе знак свыше. Если бы Господь хотел, чтобы ты признался, он бы разбудил твою внучку и сделал так, чтобы она все увидела. Тут уж пришлось бы признаваться, Фрида и лжесвидетельство – две вещи несовместные.
Они взяли два больших мешка для мусора и упаковали тело. Нож Зиганшин решил не вынимать, но тщательно протер рукоятку от отпечатков на всякий случай.
Открыв все двери, Лев Абрамович встал в подножие лестницы, чтобы преградить путь Фриде, если та вдруг решит спуститься к ним, а Зиганшин вытащил тело в сад.
Совсем распогодилось, ночь казалась ласковой и теплой, а черное небо было сплошь усеяно звездами, и виднелась даже широкая полоса Млечного Пути. Луна, тревожная и яркая, светила где-то в стороне, и Мстислав Юрьевич подумал, жизнь в глухомани определенно имеет свои плюсы. На десять километров в округе не найдется ни одного свидетеля. На всякий случай он осмотрелся и, прежде чем подогнать машину к участку Льва Абрамовича, прошелся по деревне. Нет, все тихо, дома стоят пустые, некоторые даже с заколоченными ставнями.
Выпустив собак к себе во двор и шепотом извинившись перед ними за вынужденное заточение в машине, он въехал к соседу.
Прежде чем погрузить тело Николая в машину, Зиганшин надел на него еще пару пластиковых мешков и загерметизировал стыки скотчем.
После короткого совещания решено было захоронить Реутова на его же участке, в сарае.
В лесу темно и нехорошо из этических соображений, а на своем участке – это почти могила. И если вдруг кому-то по странной случайности придет мысль гулять среди ночи по окрестностям, он не увидит, чем занимаются в сарае злоумышленники.
Как ни был Мстислав Юрьевич уверен в успехе операции, все же поостерегся оставлять следы протектора возле реутовского дома, встал на шоссе, и оставшиеся пятьдесят метров до сарая тащил труп на себе, чувствуя, как намокают джинсы в высокой траве. Лев Абрамович освещал ему путь фонариком, готовый при малейшем шорохе погасить его.
"Жаль, что распогодилось и вышла луна, – думал Зиганшин, изнемогая под тяжестью своей скорбной ноши, – нас заметят без всякого фонаря, если что. Правильно говорят, идеальных преступлений не бывает. Вроде все продумаешь, а потом раз, и сорвется из-за мелочи какой-нибудь. Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти… Бедняга Лев Толстой! Поплатился военной карьерой за этот стишок… Ладно, не о нем сейчас надо сокрушаться. Есть проблемы поострее".
Дойдя до сарая, он сбросил тело на пороге, согнулся, упираясь ладонями в колени, и шумно задышал. Лев Абрамович тем временем открыл дверь, оказавшуюся незапертой, и втащил тело внутрь.
В свете фонарика они увидели картину бедности и запустения. Доски пола, когда-то массивные и добротные, теперь сгнили, щели между ними были заполнены какой-то трухой, и Зиганшин с облегчением подумал, что не составит особого труда вскрыть пол, а потом уложить обратно так, что никто ничего не заметит. Ну и некому будет замечать. Участковый – парень разумно ленивый и не станет надоедать бывшему зэку частыми проверками, раз уж тот живет под носом у подполковника полиции. Позвонит Зиганшину, тот уклончиво ответит, что вроде все тихо, потом скажет: "Слушай, а ведь я его давно не видел". Участковый придет, увидит на всех дверях замки (как раз есть несколько старых висячих замков, которые все руки не доходили выбросить), пожмет плечами, мол, вольному воля, и уедет. В конце концов, Реутов вышел не по УДО, а отмотал весь срок и теперь свободная птица. "Был, – поправился Мстислав Юрьевич, – пока не залетел ко Льву Абрамовичу, прости Господи".
В просторном сарае оказалось пусто, и только один угол занимали старые инструменты, сваленные как попало, какие-то обрывки фанеры, доски и прочий хлам. Этот угол был застелен листом линолеума, и, отогнув его, Мстислав Юрьевич с радостью увидел земляной пол. Он приободрился: задача существенно упрощалась.
Освободив угол от хлама, убрав линолеум, Зиганшин выбрал среди инвентаря самую приличную лопату и приступил к делу, попросив Льва Абрамовича отогнать машину к его дому. Так, на всякий случай. Идеальных преступлений не существует, но к ним надо стремиться.
Дед молча схватил ключи и умчался, приладив фонарик так, чтобы подельнику было видно.
Он вообще оказался прекрасным товарищем, этот странный старик.
Мстислав Юрьевич считал себя сильным и умелым человеком, но все же боялся не успеть до рассвета. Однако работалось на удивление легко, приступая к делу, он полагал, что почва окажется гораздо более плотной и лежалой.
Энергично всаживая лопату в землю и радуясь тому, как спорится работа, он почти забыл о том, что мертвый Реутов лежит рядом, завернутый в мусорные пакеты.
"Вдруг я не прав и надо было вызвать полицию? – раздраженно подумал Зигашин, продолжая копать в том же высоком темпе. – Да нет, бред! Самооборону ни за что бы не признали, народ у нас такого не любит. Он хочет знать, что быть скотом безопасно… Что будет ай-яй-яй, а не нож под ребро. И все равно Абрамыч принял единственно верное решение. У деда не хватило бы сил вышвырнуть Николая из дому живым, вот и пришлось действовать наверняка".
Он прикинул, что было бы, возобладай в Льве Абрамовиче гуманистическое начало. Вернувшись в понедельник вечером из города, Мстислав Юрьевич застал бы остывшие трупы соседей и, вполне возможно, пожарище собственного дома. Словом, пейзаж напоминал бы какое-нибудь древнее славянское поселение после набега викингов.
Реутову было нечего терять: смертную казнь отменили, а пожизненное в его ситуации не такая уж плохая штука, особенно если хорошенько гульнуть напоследок.
Скрипнула дверь, и в сарай осторожно вошел Лев Абрамович.
– Слава, давай я! А ты отдохни.
Чтобы не сбиться с темпа, Зиганшин молча помотал головой. Вот-вот должно было открыться второе дыхание.
Лев Абрамович понял и настаивать не стал, только взял фонарь и направил в яму, чтобы Зиганшину было виднее. Но это было ни к чему, пот заливал злосчастному могильщику глаза, и он ничего не разбирал перед собой, механически размахивая лопатой с одной только мыслью: успеть до рассвета.
– Слава, стой, – вдруг закричал Лев Абрамович, – стой, остановись немедленно! Да стой же, черт!
Опомнившись, Зиганшин воткнул лопату в землю и с силой выдохнул:
– Что?
Лев Абрамович молча перевел луч фонаря на горку земли, которую уже успел выкопать Зиганшин. Сверху лежал, глядя на них пустыми глазницами, человеческий череп…
"Прах к праху, – почему-то пронеслось в голове Зиганшина, – ashes to ashes".
От мысли, что вся работа насмарку, и теперь придется хоронить Реутова в другом месте, его охватил ужас. Ну подумаешь, череп, что за беда, в конце концов? Может, он тут уже двести лет лежит, еще с до отмены крепостного права…
– Вот оно, настоящее еврейское счастье, – вздохнул Лев Абрамович, – ты, Слава, прислушиваешься к знакам свыше, так, пожалуйста, тебе недвусмысленный сигнал, что мы не правы и должны вызвать полицию.
– Не спеши с выводами, – Мстислав Юрьевич присел на корточки в выкопанной яме и осторожно провел растопыренной ладонью по грунту. Вот и ребра… На костях не осталось даже следа плоти, значит, тело покоилось здесь не меньше пяти лет, а вероятно, много больше. Точнее скажут только судебные медики, проверив останки на следы хрящей и связочного аппарата. Или не скажут, потому что не узнают?
Он вспомнил, что видел в куче хлама маленькую тяпку, и попросил Льва Абрамовича передать ее.
Конечно, если они сейчас закопают сюда Реутова, это будет вообще не по-христиански. Но с другой стороны…
Не находя достойных аргументов, Зиганшин осторожно убрал тяпкой немножко земли вокруг скелета.
– Да блин! – воскликнул он, выпрямляясь. – Прости, Абрамыч, но надо звонить в полицию.
Возле скелета лежала новогодняя гирлянда, изрядно потускневшая в земле, но все же было ясно, что она в точности такая же, какими Человек дождя украшал своих жертв.
– Таки, конечно! – Лев Абрамович достал из кармана брюк мобильник. – Что набирать? Сто двенадцать?
– Вроде да… Погоди! Стой!
– Но раз решили, так нечего рассусоливать. Если честно, мне эта затея с самого начала не нравилась.
Зиганшин хмыкнул и вытер ладонью лоб, забыв, что рука вся в земле:
– То есть мы сейчас позвоним и скажем, что убили соседа, решили скрыть преступление путем сокрытия трупа, начали выкапывать могилу своей жертве, но нашли в земле чей-то скелет и как честные граждане сообщаем в полицию?
– М-да, как-то не круто. А что делать?