Школьники не оставались в стороне и от политики, в частности от шумной кампании по борьбе с троцкизмом.
Была осень 1927 года. В то время шла яростная борьба сталинистов с троцкистской оппозицией. 7 ноября, возвращаясь с демонстрации по случаю десятилетия Октября, мы стали свидетелями попытки выступления сторонников Троцкого на Моховой. На доме ЦИК, где была приемная Калинина, был вывешен портрет Троцкого. С балкона четвертого этажа выступил Зиновьев. Неожиданно на балконе появились военные и начали длинными шестами срывать портрет Троцкого. Народ внизу неистовствовал. Нельзя было разобрать, кого здесь больше – сторонников или противников Троцкого. Из ворот МГУ с пением «Интернационала» вышла колонна университетских троцкистов. На улице началась потасовка, в которой трудно было разобраться, кто за кого.
На следующий день в нашем 7«А» оживленно обсуждались мероприятия по борьбе с окопавшимися в школе троцкистами. Во время большой перемены с криком «бей троцкистов» мы ворвались в соседний 7«Б». Там были готовы к обороне. На доске был начертан лозунг: «Огонь по кулаку, нэпману и бюрократу!» Нас встретили криками: «Оппортунисты, предатели!» После легкой потасовки мы договорились проводить дискуссии более цивилизованным образом.
Школьные годы я вспоминаю с удовольствием. Учиться было интересно, появился круг новых хороших товарищей и новых увлечений.
Мальчики увлекались шахматами, физикой и радиотехникой. Но были кружки, где девочки тоже преуспевали. Учитель химии так увлекательно доводил до нас перспективу химизации народного хозяйства, что в организованный им химический кружок вошел почти весь девичий контингент. Я был отличником по химии и тоже два года занимался в этом кружке. Навыки, полученные за это время, впоследствии мне сильно пригодились.
Другим общим увлечением было военное дело. В школе училась дочь одного из видных военачальников Московского военного округа. Ее отец организовал шефство над школой по военной подготовке. Так появились стрелковые кружки. Раз в неделю в военном тире мы стреляли вначале из малокалиберных, а затем на Хамовническом стрельбище – уже из настоящих «трехлинейных» винтовок. В соревнованиях по стрельбе я даже получил дорогой по тем временам приз – шахматы. Заканчивался курс военной подготовки освоением пулемета «Максим» и боевыми стрельбами. При этом – никаких затрат времени на строевую подготовку, муштру или изучение устава караульной службы.
«Библиотечный уклон» давался нам в последних двух классах. Изучив теоретически технику классификации литературы, мы должны были пройти производственную практику в больших библиотеках. Я попал на такую практику в военную библиотеку при Центральном аэродроме – опять на знаменитую Ходынку.
Гуманитарный уклон требовал изучения истории искусств, истории революционного движения и обязательного чтения классиков русской литературы. «Изо» – так мы называли молодого архитектора, который потратил много времени, гуляя с нами по Москве и объясная разницу архитектурных стилей. Мы с ним заходили в старые церкви, были в Третьяковке, Музее изящных искусств и без ошибки могли, глядя на здание, сказать: «Это ампир, это барокко, модерн, русский классицизм,» – и так далее. Школа имела средства для организации экскурсий. Весной 1928 года я впервые посетил Ленинград и вместе со всем классом провел в этом покорившем нас городе целую неделю.
Объем гуманитарных наук, изучаемых в школе, был невелик, но я не раз с благодарностью вспоминал учителей, которые иногда с риском потерять работу отступали от директив и в буквальном смысле сеяли «разумное, доброе, вечное». Ни русской, ни всемирной истории мы не изучали. Просто не было таких предметов. Зато два года было обществоведение.