Подойдя к человеку по имени Николай, который не спал, потому как был за рулем, я узнал, что уже несколько минут мы едем по Чуйской долине, по единственному и главному шоссе Киргизии. Ребята стали просыпаться, дико озираясь по сторонам. Зрелище было непривычное. Мы ехали по центру одной из крупнейших артерий земли. Справа Тянь-Шань - сплошная, как показалось, стальная гряда, остроконечная, до половины в снегу, такая величественная, что казалось, сам Создатель своей рукой поставил ее. Слева - огромная, непрерывающаяся и тоже бесконечная, земляная гряда. Между ней и Тянь-Шанем было примерно километров тридцать. От обоих предгорий густыми зарослями, на несколько километров, стекала знаменитая чуйская конопля, дающая всему миру больше пятидесяти процентов контрабанды марихуаны. Этого еще никто не знал, не знали даже того, что не каждый может выжить в уникальном месте, над которым стоит плотный, почти густой воздух из-за присутствующей везде зеленой царицы, рассыпающей вокруг себя пыльцу, которая может свести с ума. Все это впереди.
В тот момент всех поразило выходящее из-за священной гряды солнце. Верхушки Тянь-Шаня окрасились в кровавый цвет, который медленно стекал вниз, окрашивая снег розовым и осветляя черные скалы. Вдруг солнце, брызнув, ударило по глазам, в долине мгновенно случился ясный летний день. Мы еще не знали, что день и ночь приходят внезапно. Долина нас встретила яркими красками, ярким солнцем и не менее яркими переживаниями. Впереди Учитель, живая легенда. Сколько Учителей осталось на нашей многострадальной земле? Кто знает?
Иногда по бокам трассы возникали селения. Когда они заканчивались, появлялись высокие заборы. Они располагались правильными квадратами. Единственный узкий вход был под аркой. "Кладбища", - понял я. Мы попали в царство мусульман. Это и было особенно трудным. Молодая, поэтому самая агрессивная религия. Молодое всегда жесткое. Сколько их в мире, воинствующих мусульман? Мусульмане - загадочный народ, непостижимый для нас. Жесткость, нормы поведения, введенные в незыблемые рамки, законы рода, гаремы, все чужое и непонятное. Коран в переводе - покорность. Они не хотят чужого, но не дай бог посягнуть на то, что принадлежит им! Но что им принадлежит? Ведь это тоже нужно понять. Селения не были похожи на те, к которым мы привыкли, и от этого сомнения вырастали, вытесняя уверенность.
Андреевич снова начал рассказывать о традициях, которые нужно знать, и о том, чего нарушать никак нельзя.
- А вообще, - продолжал он, - все рассказать невозможно, но есть закон Космоса: необходимо быть обычным человеком, и вы ничего не нарушите. Мусульмане не любят животных, которые проявляются в человеке, чувствуйте окружающее, уважайте его, уважайте стариков, детей, женщин и самих себя - и ничего необычного не произойдет. Будьте людьми - это то, о чем мы с Серегой, - он положил руку мне на плечо, - вам говорим постоянно.
Автобус свернул с трассы влево и заехал в поселок, прокатившись еще несколько минут, он остановился возле небольшого моста, переброшенного через арык. За ним был большой двор и двухэтажный дом, дом Учителя. "Икарус" дернулся и остановился, открыв двери.
- Ну что ж, - вздохнул Андреевич, - на выход, орлы.
Я схватил рюкзак и первым выскочил, сразу столкнувшись с ней. Возле остановившегося автобуса рос, мне по глаза, пушистый зеленый куст легендарной чуйской конопли. Сразу ударил в мозг неповторимый запах. Это была наша первая встреча, которая запомнилась навсегда. Пустынный двор, полностью залитый гладким белым бетоном. Из квадратных окон, казалось, ровно вырезанных в нем, вился виноград, поднимаясь вверх и забираясь на стены огромного дома. Из двери вышла красивая женщина. Я сердцем угадал, что это та, легендарная девочка Фу Шина.
- Вон там, - она указала на лестницу, со двора ведущую на второй этаж. - Там место для вас.
Мы взяли свои рюкзаки и, с трудом протиснувшись по узкой лестнице, поднялись на второй этаж. Чистое большое помещение, достаточно места в центре, по периметру стен - застеленный коврами кан. Вот это место, куда приезжают люди со всего мира, то группами, то по одному. Сколько времени они здесь живут? Бывает, за много недель так и не получается увидеться с Учителем, а если и увидятся, то не могут сказать даже слова. Великий Патриарх имеет необъяснимую силу, и если он не хочет, то человек, что бы ни делал, как бы ни напрягался, не может заговорить. Мы верили в то, что были желанны, и в то, что нас звали. Побросав рюкзаки в угол, все упали на кан. И, несмотря на то, что в летнем гостевом помещении было не менее пятидесяти градусов жары, мгновенно уснули. Напряжение, смена климата и летающая в воздухе конопляная пыль дали знать о себе.
Когда проснулся, то сразу вспомнил, где я. Попытался встать и испугался, неизвестно от чего тело одеревенело и не слушалось. Потом дошло, что практически умираю от холода. Вспомнил географию.
- Вот он, резко-континентальный климат, - пронеслось в окоченевшей голове.
С трудом зашевелившись, сел на кан, рядом, мирно посапывая, как ребенок, спал Андреевич. "Действительно мастер," - удивился я. Остальные не спали: кто лежал скрючившись, кто сидел, удивленно хлопая глазами. "Еще бы, - подумал я, - было градусов под шестьдесят, крыша нагревалась безжалостно. А сейчас? Ну, градусов пятнадцать. Это не просто перепад, а еще и перепад за счет нагревшегося второго этажа." Казалось, что сейчас минус пятнадцать. На самом деле не менее плюс пятнадцати. Я посчитал перепад и внутренне развеселился: "Так это же сорок градусов. Ничего себе климат!" Начало было весьма ободряющее. На жену было жалко смотреть, тем более, что я понимал: ей все равно придется через какое-то время уйти в гарем.
Кстати, гарем - это не там, где живут жены, а там, где живут все женщины - женская половина.
Андреевич потянулся и тоже сел.
- Интересно, - сказал он, - наш Федор еще жив?
Спонсор, свернувшись в морской узел, спал, громко сопя. Очки скатились с его буйной головушки и, ненужные в этот трагический момент, лежали рядом. Зная элементарные законы медицины и степени развития тела Федора, я понял, что нам с Андреевичем придется разгибать его силой и приводить в чувство. Так и случилось. В дверь постучали.
- Войдите, - предложил Андреевич.
Дверь скрипнула, и на пороге появился с замызганной мордашкой, в белой тюбетейке, обшитой золотом, маленький китайчонок. Сразу стало понятно, что эту тюбетейку он одел в связи с торжественным случаем, хотя и забыл вытереть нос. Его ведь послали будить вновь прибывших. Он что-то прошепелявил и со смехом убежал, грюкая босыми пятками по деревянным ступенькам. Я вопросительно посмотрел на Андреевича.
- По-моему, чай предложили пить, - сказал он.
- Неплохо бы, - простонал Федор.
Все, слегка сгорбившись, начали спускаться вниз по лестнице. Вид двора поразил: яркий фонарь выхватывал из темноты два длинных стола, на которых была расставлена еда. Рядом человек тридцать черноволосых, с непривычными лицами людей.
- Что это? - шепотом спросил я у Андреевича.
- Да вот, родственники пришли посмотреть, кто приехал.
Сердце упало вниз, гулко ударив по пяткам. Внизу ждали мужчины, в нескольких метрах от них скромно стояла стайка женщин. "Вот это смотрины! - подумал я. - Хоть бы пережить."
- Следите за мной, - шепнул Андреевич. - Ориентируемся на месте.
Когда мы спустились, из толпы мужчин отделился человек. Он слегка поклонился Андреевичу, Андреевич похлопал его по плечу, а тот двумя руками пожал его руку. Я понял, что это должен быть самый главный в доме, а значит, старший сын. Было непонятно одно: сколько же лет Фу Шину и как он ухитрился обзавестись огромной семьей и таким количеством друзей? Впрочем, успокаивал я себя, объяснения еще впереди. Старший сын каждому из нас пожал руку, даже моей жене, очевидно, причисляя ее к совсем другому типу женщин. Он все время повторял два слова: "салям" и "Рашид", из чего я легко понял, что "салям" - это здравствуйте, а Рашид - имя.
Все собравшиеся сели за стол. Женщины подошли ближе и стали как бы на страже. На столах лежали палочки для еды и стояли большие миски с очень длинными и скользкими макаронами. Как потом выяснилось, коварное блюдо называлось лагман. До меня дошло, что все собрались на обычный веселый концерт. Сколько же сейчас будет подвохов? Хоть бы не опозориться окончательно! Тем более, Рашид сказал, что Учителя не будет несколько дней, он должен приехать из Китая. Хорошо это или плохо, я не понял, но тешил себя надеждой, что ребята не подведут. Тем более увидеть Учителя сразу - это было бы чересчур. Я успокаивал себя, что Учитель именно поэтому задержался в Китае.
Слева от меня сидела жена, справа - Андреевич, а через стол напротив - вялый Федор, тускло поблескивая толстыми линзами очков. Андреевич толкнул меня в бок, я понял этот жест и почувствовал, что необыкновенно хочется есть. От прохлады аппетит разыгрался не на шутку. Я не знал тогда, что он разыгрывается и от чуйского воздуха, ведь покурив конопли, всегда хочется жрать как голодной собаке. В центре стола стояли тарелки с чем-то, напоминающим нашу икру из синеньких. Первой жертвой веселых мусульман оказался гордый Федор. То, что палочками он есть не умеет, было понятно и так. И вот, взяв их, он наляпал на большой кусок лепешки толстый слой этой смеси. И вдруг до меня мгновенно все дошло. Краем глаза я увидел еле сдерживающих смех женщин, они молча толкали и щипали друг друга. Мужчины сидели невозмутимо, лихо выхватывая палочками из тарелок длинные скользкие макароны.