Я отправилась на второй этаж, где две тетеньки в форменных халатах горячо что-то обсуждали. Они милостиво объяснили мне, где уборные. Войдя туда, я убедилась, что всякая супермаркетная "западность" – это даже не пленка, а легкий налет на нашем неизбывно советском устройстве быта. Все, что можно было сломать, было сломано: ручки двери, сиденья унитазов, водопроводные краны. Было бы странно ожидать, что там когда-либо наличествовала туалетная бумага или мыло на умывальнике, не говоря уже о сушилке для рук.
Обычно вместо дамской сумки я ношу рюкзак, а в нем – косметичку размером в ладонь, в которой, однако, помещается достойный аварийный запас – лекарства, пластиковая ложка, пилочка, миниатюрный перочинный ножик, пачка бумажных носовых платков, крошечная "гостиничная" мыльница с мылом, гигиенические салфетки для рук и т. п. Но рюкзак я оставила в машине, а она, естественно, осталась на стоянке…
Замечу, что огромный магазин в этот жаркий будний день был практически пуст. Значит, персонал, скорее всего, пользуется другими туалетами, а на покупателей им и поныне плевать.
По контрасту мне вспомнились туалеты в пражском метро, которые ежедневно посещались тысячами людей. Там туалеты есть абсолютно на каждой станции, причем женские уборные – это шесть-восемь кабинок плюс кабинка для матери с ребенком. И не менее трех-четырех умывальников с мылом и сушилками. У дежурной можно было за монетку получить еще и бумажное полотенце. А ведь я бывала в Праге до падения берлинской стены, когда она еще не стала туристическим центром Европы.
Моя подруга, давно живущая в Лондоне и работающая в большой корпорации, рассказывала мне, как вскоре после приезда туда она поинтересовалась, каким образом удается поддерживать стерильную чистоту в туалете, обслуживающем целый этаж. Администратор этажа, то есть по-нашему – "завхоз", только плечами пожал: "Через каждые 20 минут – уборка". Именно в туалете этого учреждения я без всяких усилий вымыла голову, когда у меня перед грозой начинался приступ мигрени, а впереди был рабочий день.
В Стокгольме я однажды воспользовалась уборной, являвшей собой прямо-таки чудо дизайна: сверкающий на солнце цельнометаллический цилиндр, нечто среднее между кабиной индивидуальной космической станции, как ее вообразил бы себе ребенок, и уголком операционного блока с полной автоматикой.
Эта автоматика меня и подвела, потому что, уже вымыв руки и причесавшись, я обнаружила, что не могу открыть дверь, чтобы выйти. Быть может, моих умственных сил хватило ровно на то, чтобы постичь все хитроумные приспособления, которые позволяли регулировать напор и температуру воды в умывальнике, количество жидкого мыла и выбор салфетки для рук. К счастью, я не страдаю клаустрофобией…
Я сделала паузу, вымыла руки еще раз и последовательно нажала на рычаги и кнопки. Автоматика смилостивилась и выпустила меня наружу.
...
мораль
в столице лучше избегать общественных уборных. McDonald's пока остается приятным исключением.
Мне некогда…
Мне тоже некогда. У меня работа, по объему – "безразмерная", как у всякого исследователя. У меня семья, а значит – стирка, уборка, пришивание пуговиц, поддержание порядка. Я не отличаюсь крепким здоровьем и вынуждена соблюдать диету, а значит, ни при каких обстоятельствах не могу питаться только бутербродами. Уже поэтому на кухне я провожу больше времени, чем мне бы хотелось.
У меня, как и у вас, есть друзья, которые иногда приходят в гости. Из-за московских расстояний и перегруженности, они нередко звонят по телефону, чтобы хоть так всласть пообщаться.
И еще у меня есть ученики, а также бывшие ученики, их дети и иногда – их родители. Одни приходят по делу, то есть приносят свои труды, задают вопросы и делятся сомнениями. Другим нужно посоветоваться со мной как с человеком, пережившим немалые жизненные и житейские трудности. Звонят ради всяческих справок, включая медицинские (у меня есть разные справочные издания), лингвистические (наиболее ходовые словари я держу на самой доступной полке) и просто хозяйственные.
Еще у меня немалая переписка с близкими мне людьми, которые нынче живут в разных странах. К счастью, большинству из них можно писать по электронной почте.
Единственная сфера домашних дел, на которую я почти не трачу времени, – покупка еды. Это, а также плата за квартиру, дачу и вообще наши финансы – обязанности моего мужа. Но он тоже работает не только там, где учит студентов, но еще и дома. Так что времени нет не только у меня.
С учетом вала изменений, происходящих вокруг, работы у нас обоих стало еще больше, соответственно времени – еще меньше. И все же мне, несмотря на возраст, оказалось проще справиться с нехваткой времени, чем моим друзьям, многие из которых годятся мне уже не только в дети, но и во внуки.
Я объясняю это привычкой к весьма жесткому режиму, которая сформировалась у меня еще в средней школе, причем задолго до вынужденной горячки выпускного класса. Отчасти склонностью дорожить временем и заранее его распределять я обязана отцу, который, не будучи по характеру педантом, отличался размеренностью и упорядоченностью образа жизни, сохраняя свой ритм в самых, казалось бы, невозможных условиях. От него я никогда не слышала фразы "Мне некогда!". Вместо этого он говорил: "Давай отложим это, я сейчас занят (ухожу, спешу, устал, не успею)".
Став старше, я тоже сумела как-то исключить фразу "мне некогда" из своего лексикона, заменив ее – в зависимости от того, кому она адресована, – чем-то более вежливым и, если это уместно, более конкретным. Потому что у человека, даже относительно свободно распоряжающегося собой, время всегда есть – вопрос, как он/она его использует. (Разумеется, я не говорю о лежачем больном, равно как и о том/той, кто за ним ухаживает; я также не имею в виду мать с грудным младенцем.)
Например, я точно знаю, что у меня не хватило бы времени на собаку – как бы мне ни хотелось ее иметь, я просто не смогу ни гулять с ней в любую погоду, ни возить к ветеринару и т. д.
...
мораль
Стоит поразмыслить, почему вам в такой мере некогда, я тоже думаю об этом – так что присоединяйтесь.
Режим дня
Я уверена, что слова "режим дня" вам успели опротиветь: они, как правило, предваряют назидания, которые вы считаете бессмысленными и ненужными. И не безосновательно. Тем не менее я не откажусь от идеи необходимости режима для всякого занятого человека, вне зависимости от возраста.
То, что у меня этот режим был по меньшей мере с тех пор, как я пошла в первый класс, мне стало ясно лишь много лет спустя, когда уже после университета я стала размышлять о том, почему одни люди вроде бы не спешат, но много успевают, тогда как другие…
К "другим" я относила себя – я "успевала" далеко не в той мере, в какой считала нужным. Это было мучительно, потому что на работе я вынуждена была делать совсем не то, что меня интересовало, а после работы и в выходной день я, по существу, надрывалась, но времени все равно не хватало.
…Когда я еще была круглощекой первоклассницей, то, помимо ежедневных четырех уроков в школе, три раза в неделю у меня были занятия в школе музыкальной. Музыкой следовало заниматься и дома, притом не менее полутора часов ежедневно. К счастью, кто-то объяснил моим родителям, что эти полтора часа надо разбить пополам, и я усаживалась за фортепьяно в два приема.
Родителям оставалось лишь верить, что все идет как надо, потому что они были допоздна на работе, а я оставалась дома с няней. Няня моя никогда не вмешивалась в школьные уроки, да и не могла бы, даже если бы захотела: она была практически неграмотна. Видимо, она чувствовала, что я с ними справляюсь легко, потому что я рано начала много читать, так что в первом-втором классе училась только чистописанию в прямом смысле слова – писала я всегда без ошибок.
Но точно так же няня чувствовала, что занятия музыкой я терпеть не могу Поэтому дважды в день она садилась рядом с инструментом и смотрела на часы, чтобы я не "жульничала".
Между тем мне полагалось, как и всякому ребенку, сколько-то времени проводить на свежем воздухе, а также есть вовремя, а не когда вздумается. За всем этим няня следила неукоснительно. Получалось, что, придя из школы и пообедав, я неизбежно вначале должна была сесть за фортепьяно, потом – сделать уроки, потом съесть полдник, далее – идти гулять (если во двор – то одна, но чаще мы с няней пересекали Тверскую и гуляли в сквере напротив Моссовета), а вернувшись домой – еще раз заниматься музыкой не менее 45 минут.
Задним числом такой режим выглядит чуть ли не казарменным, но меня он не тяготил, потому что оставлял время для чтения и слушания радио.
В остальном позиция относительно необходимости режима, занятая моим отцом, как главным в семье, касалась двух моментов: проснувшись, мне следовало немедленно встать, а ложиться спать полагалось строго в одно и то же время. Этот распорядок сохранялся даже во время каникул.