– Вы знаете, по поводу воспитания я постоянно находилась в состоянии растерянности. Перед рождением Маши я начиталась доктора Спока и мне казалось, что у меня сложилось ясное представление о том, как воспитывать ребенка: надо быть строгой. Но потом я поняла, какая это невероятная чушь – воспитывать строго. Ребенка в первую очередь надо воспитывать любовью, не сюсюканьем, конечно, и не потаканием. Надо понимать, что ребенку трудно. Но вот я так сейчас говорю, а в реальности, конечно, все гораздо сложнее, в моей, во всяком случае. Сейчас уже в голове сложилось такое представление о воспитании, что родитель должен все-таки сопереживать своему ребенку и преодолевать все вместе с ним. То есть не отдавать приказания, а помогать или хотя бы помогать в начале чего-то, начинать что-то делать вместе с ребенком. Я думаю, что самый правильный метод воспитания – это то, как Бог относится к нам, как Он нас воспитывает, какими методами.
– А как это узнать? Из чего это видно?
– Каждого человека Бог по-своему воспитывает. Если вы задумаетесь и посмотрите на свою жизнь, то вы увидите, куда вас вел Бог и как вы не слушались или, наоборот, слушались Его.
– То есть в своей собственной жизни нужно искать какой-то пример?
– Я думаю, что да.
– У вас мальчик и девочка. Есть разница в воспитании?
– Разница в том, что мальчику все-таки должен больше внимания уделять папа. Маме очень сложно воспитать из мальчика мужчину, потому что мама всегда склонна побаловать. Дочку можно, конечно, побаловать, а мальчика опасно баловать.
– А чем опасно?
– Опасно тем, что мальчика проще разбаловать.
– В чем роль отца в воспитании и в чем – матери и как вы в вашей семье это реализуете?
– У нас в этом нет четкого разделения, у нас – как получается. Потому что отца Александра, понятно, целыми днями дома нет, он приходит усталый. Ну, иногда они с Петей что-то обсуждают или немножко играют. Если отец Александр засыпал от усталости, Петя ему спину разрисует чем-нибудь. Вот и все.
– А как происходит выбор занятий для детей? Ведь все равно зачастую это навязывание со стороны родителей? Сын у вас занимается пением. А дочь уже в таком возрасте, когда профессию выбирают. Как это происходит?
– Я думаю, что во всех семьях по-разному. В нашей семье все как-то очень непросто было. Потому что, с одной стороны, я боялась заставить делать то, к чему ребенок не склонен, а с другой стороны, мне казалось, что я все-таки должна проявлять определенную строгость, потому что ребенок еще не в состоянии сделать выбор. Конечно, родители видят, к чему у ребенка есть склонности. Но, честно говоря, у нас все происходит "методом тыка".
– А дочка ваша уже определилась со своим профессиональным будущим?
– Трудно сказать. Она поступила в Банковский институт, но я думаю, что это все-таки не дело ее жизни. Это просто часть жизни, ремесло, которое даст ей возможность просто себя материально обеспечить.
– Как будет называться ее профессия?
– Факультет называется "Банковское дело и кредит". Я, честно говоря, не особо разбираюсь в этой сфере. Вероятно, можно сказать, что это экономическое образование.
– А как насчет желания родителей, чтобы дети повторили их путь?
– Нет никакого желания.
– И никогда не было?
– Нет. Чтобы повторили путь – нет.
– Ну, допустим, дочка стала бы регентом, сын – священником.
– Не знаю, у меня не было такого желания. Хотя, конечно, я вижу, что у Пети есть музыкальные способности… У Маши тоже есть музыкальные способности, просто, к сожалению, еще в музыкальной школе ее немножко перетрудили с музыкой, а в ней есть такое качество: она может быть очень послушной до какого-то момента, а потом становится очень упрямой. Видимо, когда что-то где-то пережмешь… Она занималась на флейте, и у нее неплохо получалось, и преподавательница, конечно, слишком ее загрузила разными концертами. А Маша человек очень выдержанный и спокойный – внешне. И она послушно ходила на все эти концерты, несмотря на то что очень сильно волновалась и для нее это каждый раз был большой стресс.
– Ваши дети обращались к родителям, к маме, к папе, с вопросами о том, что у них возникают какие-то сложности в жизни в связи с тем, что они – дети священника?
– У Маши были сложности, но даже не потому, что она дочь священника, а потому, что она входила в этот мир, который, в общем-то, часто был ей непонятен, и что-то приносило ей страдание. Не могу сказать, что мы очень часто говорим на эти темы, но чаще всего эти разговоры возникают в результате каких-то непростых обстоятельств. А так, чтобы сесть вечером и методично обсуждать – такого у нас не бывает.
– Вы говорите детям: "Вы – дети священника, ведите себя соответствующе"?
– Я стараюсь их этим особо не загружать, потому что знаю, как отцу Александру было тяжело в детстве, да и в юности. Ему было очень тяжело даже в своей среде, потому что его отец был ректором, а он был семинаристом. Одним словом, такое положение его угнетало. Я даже очень хорошо запомнила, как однажды он после наших первых таких с ним встреч, общений – это не было близкое знакомство, но мы перебрасывались фразами, и у меня сложилось о нем мнение, что это довольно остроумный и веселый молодой человек. И вдруг в коридоре Академии я увидела, как он, весь сжавшись, быстрым шагом, ни на кого не глядя, идет по коридору. И я спрашиваю у ребят: "Слушайте, а что, у Саши Сорокина что-то случилось? Что это у него за вид такой?" А мне ребята говорят: "Да нет, он всегда такой". Я так удивилась. У меня была абсолютная уверенность, что у него что-то случилось, настолько он был не такой какой-то, в себе, с отяжелевшим лбом. И потом он мне неоднократно говорил, что ему было тяжело в Академии, он не чувствовал себя свободно. И я очень боялась, что такая же ситуация повторится у моих детей: дедушка – священник, папа – священник, это будет на них давить. Мне бы этого очень не хотелось. Но все-таки приходилось иногда им говорить, что они не должны себя как-то так вести, не должны позорить семью.
– В вашей семье тоже ведь есть священники. Недавно скончался архимандрит Феодосии (Короткое), ваш дядя. Как он повлиял на вашу жизнь? И вот то, что вашу семью тоже можно назвать священнической, – как это повлияло на вас, на ваш характер, скажем?
– На характер? Трудно сказать, как это повлияло на мой характер. Во всяком случае, отец Феодосии для меня имел очень большое значение, особенно в детстве, поскольку я очень рано осталась без отца. Отец Феодосии – это брат моей матери, и он очень много мне уделял внимания. Я была маленькой девочкой, и для меня это было очень много. Он мне рассказывал какие-то интересные истории из своей жизни, играл во что-то со мной, иногда мы даже танцевали с ним, он рисовал со мной, поскольку был архитектором, он и меня к этому подвигал – чтобы я села, порисовала что-то. Привозил мне книжки и читал их мне, всегда очень тепло ко мне относился, и я всегда чувствовала его понимание. А потом, когда я стала постарше, а он увлекался историей, мы время от времени ходили в какие-то походы, приезжали его московские друзья, и у него всегда была какая-нибудь идея – найти интересные развалины где-то, мы собирали рюкзаки и шли куда-то с ночевкой. Это было для меня очень значимо. Тогда он еще не был монахом, у него была жена и сын. Сейчас сын его тоже умер, он умер даже раньше его на три года.
– Есть ли у вас чувство, на вашем личном опыте основанное, на опыте ваших детей, что священническое происхождение все-таки осложняет жизнь человека?
– У меня такого чувства нет, что это осложнило мою жизнь. Нет, совсем нет. Наоборот. Хотя когда отец Феодосии стал монахом и священником (просто так в жизни очень часто бывает, так расходятся как-то жизненные пути), тех близких взаимоотношений, которые были в детстве, к сожалению, не стало. У отца Феодосия тоже было много забот и хлопот, хотя все равно, конечно, я чувствую, что внутреннее тепло мы друг к другу, безусловно, сохранили, несмотря на то что уже очень мало общались. Архимандрит Феодосии скончался совсем недавно, он похоронен в пещерах Псково-Печерского монастыря. Отпевали его вместе со схимонахом Пименом, и в этом было что-то очень приятное – что они вдвоем, вместе уходят, и братия их провожает, вносит в пещеры под праздничный, торжественный звон печерских колоколов. В этом, конечно, такая поддержка и такая сила дается тем, кто остается. Монашеский чин отпевания, он, с одной стороны, суровый и длинный (хотя мне почему-то он показался совсем не длинным в этот раз), а с другой стороны, есть ощущение, что все равно все живы – и те, кто остался на земле, и те, кто уже ушел, чьи тела отнесли в пещеры, – все равно у них есть какое-то постоянное общение.
– А как детям рассказывать о таких реалиях, как жизнь и смерть? Есть у вас такой опыт со своими детьми?
– Иногда, конечно, я им говорю, стараюсь говорить о жизни и о смерти. Я уж и не знаю, как так получилось в моем детстве, кто меня так воспитал, наверное, в большей степени бабушка, но я помню, когда была маленькой девочкой, во мне жило ощущение, что в любой момент может прийти Господь, Страшный суд. И почему-то я совсем не думала о своей смерти, думала, что в любой момент может наступить конец мира. В какой-то момент моего детства я очень много об этом думала, особенно ложась спать. Я, наверное, к этому привыкла до такой степени, что теперь у меня может быть даже и неоправданно легкое отношение ко всему этому.