– Что из общения со свекровью и свекром было для вас особенно значимо? Что осталось в памяти, ключевые события?
– Для меня ключевым событием было прежде всего знакомство.
Мы с отцом Николаем очень долго дружили, учились 7 лет вместе, и он уже во время учебы оказывал мне какие-то знаки внимания. У нас с ним были замечательные творческие отношения: мы оба были скрипачами, и музыкальное общение переросло в духовное. Надо сказать, что я сама – из нецерковной семьи, и родители были некрещеные. Конечно, в плане моральном, плане воспитательном и в моей семье на первом месте были некоторые христианские ценности – верность, порядочность, уважение к личности, трудолюбие, хотя никто себе не давал в этом отчета. Ведь в те времена люди боялись произнести даже слово о Боге, и многие понятия были искажены, достаточно вспомнить про "гордость советского человека" и общее отношение к Церкви как таковой. И честь и хвала отцу Николаю, который столько лет со мной встречался, но никогда не давил, не принуждал. Да, мы с ним часто заходили в храм, он меня воцерковлял, но при этом никогда слова "должна" не было. И вот поэтому Господь меня посетил по доброй воле. Но я могу признаться, что приняла и познала веру Божию через отца Николая. И я всегда его считала своим духовником по жизни. Он знал все мои девчачьи переживания, я знала все его мальчуковые. У нас с ним абсолютно не было никаких закрытых тем, и это великое дело. Конечно, о семье его родителей я не знала, то есть поначалу он меня боялся показывать.
А летом 1973 года, когда мое обучение в консерватории шло к концу, он мне говорит: "Свет, давай поедем к нам в Гребнево. 10 августа празднуется Гребневская икона Божьей Матери, это большой праздник". И вот я первый раз в жизни поехала утром на службу. Пока из Москвы выбралась, пока доехала в эту подмосковную усадьбу, служба уже почти закончилась. Николай меня встречал с автобуса. "Пойдем, я тебе храм покажу", – говорит. Идем по направлению к церкви, а все уже выходят из дверей церковных после отпуста. И тут я первый раз увидела Коли-ну маму, Наталью Николаевну. Она у него была высокая, представительного вида, настоящая матушка. Я растерялась, перепугалась, у меня прям коленки затряслись. Он говорит: "Чего ты боишься?" Но я не стала Коленьке в тот момент объяснять, просто во мне такой трепет был. И когда мы познакомились, это было уже недалеко от их домика. Он говорит: "Мам, это вот Света приехала". Она стала со мной общаться так просто, как будто знала меня давным-давно. И меня это очень расположило, мой страх весь куда-то ушел. Там на Гребневской собираются все, кто может собраться. Большая семья, много друзей. Все садятся на большую террасу чай пить. Вообще это все надо видеть и почувствовать. Мама отца Николая сразу мне говорит: "Так, детки, садитесь, сами себе наливайте, Светочка, пойдем". Она меня сразу уводит, а Коленьке говорит: "А ты, Коленька, иди, иди". Она меня увела в комнатку, мы с ней сели, она на кроватку, я на стульчик. И она мне говорит: "Светочка, давай поговорим, мы же с тобой первый раз видимся". Вообще трепет у меня перед ней так и сохранился – трепет по жизни. У нас с ней замечательные отношения. И я могу пожелать любой женщине, чтобы у нее была такая свекровь.
Вот мы сели, и разговор такой идет. Она говорит: "Светочка, знаю, сколько лет вы дружите, а Колька все в монахи собирается. Но какой из него монах! Вот Симка – это монах. Это у него с рождения". И действительно, так. Про владыку Сергия если рассказывать, то это отдельный разговор.
– То есть отец Николай открыто говорил, что пойдет в монастырь?
– Да, у него всегда была идея, что он пойдет в монастырь. А с другой стороны, вроде как говорил, что и без меня жизни нет.
А Наталья Николаевна продолжает: "Какой из Кольки монах?! Как девчонка проходит, он должен пальто подать, руку поцеловать…" Бабушка его так воспитала. Коля у нас на курсе вообще был такой единственный. И поэтому все девочки сразу млели от этого. Это настолько было неординарно в наших студенческих кругах. Я слушаю Колину маму, а она вдруг говорит: "Я знаю, что он тебя любит, а вот ты мне скажи, ты его любишь?"
– Прям так сразу?
– Сразу. Наталья Николаевна очень пря мой человек, в ней нет лукавства по жизни. Это может не нравиться, но если она решила что– то сказать, то скажет невзирая на лица, ранги, чины, и будь любезен – выслушай. И все слушают. Перед таким человеком лукавить тоже неудобно. Поэтому я ответила как есть: "Люблю". Вот тогда она мне про участь священническую и сказала, сразу, в первый же наш разговор: "А знаешь, Светочка, Коля хочет, уже не знаю как монахом, но священником точно быть, как папа наш". Я говорю: "Ну, в общем-то, знаю". Она мне обеспокоенно: "Но ты ведь участь священническую не знаешь". Но я общалась столько лет с Колей, и он меня уже посвятил во многие вещи. Я уже более-менее представляла историю Русской Православной Церкви после 1917 года. А его бабушка, дедушка – живые свидетели, исповедники, знали, что такое тюрьмы, аресты, ожидание ночного звонка в дверь. И конечно, он мне открыл глаза на многие вещи. Я сказала да, знаю, что Коля хочет быть священником, но сейчас-то он учится в консерватории. Она говорит: "Ты знаешь, Свет, он пошел в консерваторию из-за тебя, потому что ты там учишься". Она не сказала, "по дурости", но это примерно так и звучало. Вот такая первая встреча. А с папочкой, с отцом Владимиром, мы тоже в этот день встретились. Сначала мы с мамой поговорили, и я расплакалась, а потом и она расплакалась, по-доброму меня обняла. Но были хорошие слезы. И она мне сразу сказала: "Светочка, что же, креститься надо, он тебя любит". А я говорю: "Он же все равно в монахи пойдет". Действительно, в моем сознании в то время, было, что мы с ним очень хорошие друзья, без этого друга я себе вообще не мыслила какую-то дальнейшую жизнь. Она говорит: "В какие монахи, нет, вы поженитесь". Я говорю: "Но если он не хочет, как же мы поженимся?" А она мне все время говорила: "А ты то?" А я отвечала: "Но я же не буду ему предложение делать, женись на мне". А потом мы пошли на террасу, где накрывался обеденный стол, отец Владимир сидел под иконой во главе стола, а протиснуться к нему было невозможно – народу много. Я говорю: "Давайте, я помогу девочкам накрывать на стол". А отец Владимир вдруг услышал, что я там предлагаю на другом конце, и говорит: "Нет, Светочка, ты у нас сегодня гостья". Я тогда еще не знала, как отвечать священнику, когда тебя приглашают к столу. А батюшка всех детей и гостей раздвинул и говорит: "Ты иди ко мне, садись рядышком". Я ужасно сконфузилась. Как только не провалилась в погреб тут же, не знаю, но представляю свой вид. А батюшка уже говорит: "Иди, иди сюда". И Коля мне говорит: "Иди, раз папа говорит". А папа Коленьке: "А ты, Коленька, помогай сестрам, каждому свое". Теперь еще и Коленьки рядом нет, я, конечно, в глубокой растерянности.
А Колин папа видел, что я смущаюсь. Он вообще был светлейший человек, излучал духовное тепло. Уже потом, много лет спустя, когда у нас с Коленькой сложилась семья, дети, бытовая суета, дедушка, отец Владимир, приходил, и все-все становилось легче под взглядом его сияющих светлых глаз. Дети умиротворялись, правда, он разрешал внукам делать с ним все, что они хотят. Младшему внуку, который сейчас священником стал, он вообще все разрешал. Тот – малыш еще – садится верхом на деда, я говорю: "Дай дедушке отдохнуть!" А дедушка отвечает: "Светочка, я отдыхаю".
– А как вы крестились?